Пастор (ЛП) - Симон Сиара - Страница 13

Могло бы, клянусь вам.

Но затем она прикусила свою нижнюю губу, эти слегка увеличенные зубки впились в плоть кроваво-красного цвета, а потом Поппи сжала свои бёдра вместе, и небольшой стон вырвался из её горла.

В этот момент я перестал видеть перед собой кающуюся женщину.

Я перестал видеть дитя Божье.

Я перестал видеть потерянную овечку, так нуждавшуюся в пастухе.

Я видел женщину в нужде — зрелой, восхитительной нужде.

Я сделал шаг назад, глубоко вздохнув, ведь некоторая часть моей совести всё же продолжала бороться, а она сделала шаг навстречу мне, всё ещё смотря в мои глаза. Я позволил ей пройти мимо меня, но не потому, что мне хотелось её отпустить или не доводить начатое до конца. Нет, всё это было из-за того, что я давал ей последний шанс на бегство, и, если она его не использует, да поможет ей Иисус, ибо я собираюсь коснуться, попробовать и трахнуть её прямо сейчас.

Она сделала несколько шагов назад, пока не упёрлась в кабинетный рояль, который был установлен чуть ниже платформы для хора. Она до сих пор не вымолвила ни слова, но ей этого и не нужно было делать, ведь я всё могу прочитать по языку её тела: то, как она дрожала, как вздыхала, как покрывалась мурашками. Её зубы всё ещё кусали нижнюю губу, и мне захотелось лично укусить её, укусить так, чтобы она кричала. Я двинулся к ней, а она в это время наблюдала за моими голодными, свирепыми и дикими шагами.

— Повернись, — скомандовал я, и, блядь, она выполнила приказ мгновенно, повернувшись и положив руки на чёрное дерево. Она всё ещё держала бёдра вместе, когда я достиг фортепиано и встал прямо позади неё. Провёл указательным пальцем вдоль её рук, прикасаясь к бархатистой коже. — Теперь скажи мне то, о чём не сказала ранее? — попросил её тихим голосом. — И помни, ложь — это грех.

Она вздрогнула.

— Я не могу сказать этого. Не здесь. Не тебе.

Моя рука переместилась на плечи Поппи. Её волосы были заколоты в пучок, обнажая шею цвета слоновой кожи, и я ласкал её сейчас, желая поглотить каждое содрогание и каждый неровный вздох. А затем надавил ладонью ей на спину, прижимая лицом к блестящему дереву. Она была такой миниатюрной, что даже каблуки не помогли, поэтому ей пришлось встать на цыпочки.

На ней была юбка-карандаш, и, как только Поппи наклонилась, разрез поднялся достаточно высоко, чтобы выставить розовый проблеск её плоти.

— Поппи, — сказал я угрожающе, — ты что, пришла сюда без нижнего белья? — моя ладонь всё ещё лежала на её спине, а пальцы упирались в шею, и она кивнула. — Ты сделала это нарочно?

Пауза. Затем ещё кивок.

Звук шлепка пронёсся эхом по всему святилищу, и она подскочила, когда моя рука встретилась с её кожей. Затем Поппи застонала и толкнула свою попку назад.

Но на этот раз я не шлёпнул её, только Господу известно, как мне хотелось это проделать с ней снова. Вместо этого провёл рукой от плеча к её бёдрам, по пути задевая грудь, которой она прижималась к роялю, глубину талии и наконец-таки выпуклость попки. А затем я повторил то же действие, только уже с помощью обеих рук, которые в конечном итоге залезли под подол её юбки, задирая его вверх к талии.

Я опустился на колени, разведя её ноги в стороны. Моему взору открылся прекрасный вид на её влагалище.

— Мой маленький ягнёнок, — прошептал я. — Ты очень, очень мокрая прямо сейчас.

Её влажность так прекрасно блестела на киске. Щёлка была не просто влажной — она, мать твою, дрожала — розовая, нежная и дрожащая прямо перед моим лицом.

Я вцепился своими руками в её попку, разведя эти смачные дольки ещё больше, и наклонился вперёд так, что моё дыхание щекотало её чувствительную плоть.

Она всхлипнула.

— Это так неправильно, — сказал я, придвигая свой рот ближе. Я мог учуять её запах, она была как небеса, мыло, кожа и деликатный женский аромат, который жаждал каждый мужчина. — Только раз, — пробубнил я, убеждая больше себя, нежели её. — Бог ведь не накажет меня за одну маленькую пробу.

Мой язык проложил свой путь от клитора до её щёлочки, но (прости меня, мой Бог) никакое вино для причастия и вровень не стоит с этим пьянящим сладким нектаром, который я вкушал.

— Пожалуйста, — прошептал снова, — ещё один разок, — вновь прикоснулся языком к её клитору, мой член уже изнывал от боли и твёрдости.

Она вскрикивала, лёжа на фортепиано, и я почти умер, потому что эти звуки были чёртовой музыкой для моих ушей. Я скользнул внутрь неё как одержимый, мои пальцы ещё сильнее впились в её ягодицы, держа их открытыми для моего нападения. Трахал её своим языком, губами и зубами, поедая Поппи словно оголодавший мужчина. Её киска совершенна, именно такая, какой я её представлял все те ночи, которые провёл под холодным душем.

Она должна кончить, я поспособствую этому. Заставлю кончить на моё лицо, и только одна мысль об этом заставила мои шары сжаться, а член пульсировать в штанах. Я ведь и вправду мог кончить, даже не касаясь своего члена.

Я провёл пальцем по её киске, а затем проник им внутрь, чтобы отыскать то заветное местечко, от стимуляции которого она взорвётся. Поппи бесстыдно скользила по моему лицу, царапая ногтями поверхность фортепиано, а тихие вздохи и стоны покидали её горло.

Всё, что я мог, — это вдыхать её аромат и пробовать её на вкус, а затем, когда поднял свой взгляд вверх и увидел распятого Иисуса в передней части церкви — трагично, мучительно Бог принёс его в жертву — моё сердце слегка вздрогнуло. Какого чёрта я делаю? Любой мог сюда войти прямо сейчас через переднюю дверь церкви и увидеть пастора, стоящего на коленях, словно молящегося во влагалище женщины, которая в это время лежала на рояле.

Что они подумают? После того, как я помог этому городу избавиться от боли и снова поверить в Церковь?

И более того — как насчёт моей клятвы? Обет, который я принял перед своей семьёй и Богом? Чего стоит моя клятва, если после трёх лет соблюдения целомудрия я толкаюсь языком во влажную щёлку женщины?

Но потом Поппи кончила, её крик пронзил всё помещение, и этот звук был самым прекрасным, из когда-либо слышимых мной. Всё остальное перестало иметь значение, только запах, вкус и её захват вокруг моего пальца.

Неохотно, но всё же я отстранился, желая получить от неё ещё один оргазм и снова зарыться лицом в её попку, но также прекрасно понимал, что должен остановиться, что мне не следует этого делать. Когда я поднялся на ноги, то заметил её взгляд через плечо на себе, она смотрела на меня так, словно я самое прекрасное в мире нечто.

— Ещё никто не проделывал со мной такое прежде, — прошептала она.

Не трахал языком в церкви? Не прижимал к роялю, вылизывая её, пока она не достигла края?

Мои брови сошлись вместе, и она ответила на мой немой вопрос.

— Никто раньше не заставлял меня кончать ото рта, я имею в виду, — пояснила Поппи. Краска, заалевшая на щеках, достигла её шеи.

Я не мог понять этого, а вернее думал, что мне послышалось.

— Ни один парень не делал с тобой такое раньше?

Она покачала головой и закрыла глаза.

— Это было хорошо.

Я был в шоке. Как она могла никогда не испытывать оральных ласк?

— Как жаль, ягнёнок, — ответил я и ничего не смог поделать с собой, прижавшись своей эрекцией к её попке. — Никто не заботился о тебе прежде, — я пробежался рукой по её спине снова, а затем коснулся клитора и застонал, почувствовав, какой тот всё ещё опухший и готовый ко второму раунду. — Но не хочу врать. Осознание того, что я первый мужчина, попробовавший тебя, сделало меня чертовски твёрдым.

Я наконец осознал слова, которые только что произнёс, и меня накрыла реальность.

Что за хрень я творю прямо сейчас? Что за хрень творил ранее?

И почему именно — из всех возможных мест — здесь?

Тяжело дыша, я сделал шаг назад, мне не нужно думать, необходимо развернуться и уйти, прежде чем вина и позор захлестнут меня.

Поппи повернулась, юбка всё ещё скомкана на талии, а её глаза сверкали.