Пастор (ЛП) - Симон Сиара - Страница 2

— Ах, — я улыбнулся: — Новичок.

Я издал смешок.

— Да, полагаю, что так. Много раз видела, как это делается по телевизору. И следующее, что я должна сказать: «Прости меня, Отец, ибо я согрешила»?

—Почти. Во-первых, мы должны перекреститься. Во имя Отца, Сына и Святого Духа… — я слышал, как она повторяла слова за мной. — Теперь скажи мне, сколько времени прошло с последней твоей исповеди, если ты когда-нибудь…

— Никогда, — завершила она за меня. Её голос звучал молодо, но не слишком. Она, наверное, чуть моложе меня. Её голосу был присущ акцент, обозначавший девушку из города, но, как та растягивала слова, определяло, что она была из пригородов Миссури.

— Я, эм. Я увидела церковь, когда бродила по улице. И мне захотелось… Ну, есть некоторые вещи, которые меня очень волнуют. Я никогда не была особо религиозной, но подумала, может быть… — она замолчала на минуту, а затем резко вздохнула. — Это было глупой затеей, я такая дура. Мне пора уходить, — я услышал, как она встала.

— Стой, — резко крикнул я, удивляя самого себя. Никогда не приказывал раньше. Ну, никому, я хочу сказать.

Соберись.

Она села, и я мог слышать, как она теребила свою сумочку.

— Ты не глупая, — говорю я нежно. — Это не какое-то там соглашение. Это не обещание посещать службу каждую неделю или что-то типа этого. Это именно тот момент, когда ты осознаешь, что тебе нужно. Необходимо услышать меня… Бога… Возможно, себя. Ты пришла сюда, потому что знала, что хочешь этого, и я здесь для тебя и готов выслушать. Поэтому… Пожалуйста. Останься.

Она сделала глубокий вздох.

— Я просто… Эти вещи слишком давят на меня, и я не знаю, стоит ли мне кому-то о них рассказывать. Тем более вам.

— Это потому, что я мужчина? Тебе было бы удобней поговорить сначала с монахиней, а потом уже идти ко мне?

— Нет, это не из-за того, что вы мужчина, — я слышу улыбку в ее голосе. — Это потому что вы пастор.

И тут я решил угадать.

— Это всё из-за плотской природы?

— Плотской, — смеётся она, и её смех звучит словно мелодия. Внезапно я понимаю, что мне стало интересно посмотреть на внешность этой прихожанки: была ли её кожа бледной или, наоборот, загорелой, толстая она или худенькая, пухлые ли у неё губы.

Нет. Я должен сосредоточиться. Но почему её голос вдруг заставил меня почувствовать себя мужчиной, а не пастором.

— Плотской, — повторяет она. — Это звучит как эвфемизм.

— Ты можешь называть это так, как тебе удобно. Это не должно смущать тебя.

— Иногда ширма помогает, — отмечает она. — Это проще, когда не видишь человека, знаешь, мантия и прочие ваши штучки.

Теперь смеюсь я.

— Мы не носим мантию всё время, ты должна это знать.

— Оу. Ну, это моя фантазия. Тогда что же ты носишь?

— Рубашку чёрного цвета с длинными рукавами и белым воротником. Ну, тебе известен такой тип одежды. Думаю, ты видела это по телевизору. И джинсы.

— Джинсы?

— Это так шокирует?

Я слышу, как она прислоняется к ширме.

— Немножко. Это значит, что у тебя есть свой стиль во всём этом.

— Только по выходным, с девяти до пяти.

— Хорошо. Я рада, что они не заставляют тебя одевать мантию по субботам или что-то в этом роде.

— Они пытались. Слишком много запретов, — я делаю паузу. — И если это как-то поменяет твоё мнение, то я обычно ношу брюки.

— Ну, уже больше похоже на священника, — следует долгая пауза. — Что если… Ты когда-нибудь встречал людей, которые действительно творили плохие вещи?

Я осторожно подыскиваю слова, чтобы ответить:

— Мы все грешны в глазах Господа. Даже я. Нужно просто раскаяться в величине своего греха, но…

— Перестань мне вещать это семинарское дерьмо, — шипит она. — Я задала тебе вопрос. Я поступила очень плохо. Действительно плохо. И я просто не знаю, что ожидать дальше

Её голос дрогнул на последнем слове, и в первый раз за то время, что я был рукоположен, у меня возникло желание подняться со своего места и войти в ту дверь, где сидела она, и подарить этой женщине крепкие объятия. Наверное, это будет неудобно сделать в такой Тёмной Комнате Смерти (так я называю эту исповедальню).

Но её голос звучал так надломлено и болезненно. И мне захотелось сделать для неё что-то хорошее.

— Мне нужно знать, что всё будет хорошо, — говорит она тихо. — И я должна буду научиться жить с этим.

Мою грудь сжала боль. Как часто я повторял эти же слова, смотря в потолок, лёжа в кровати без сна, задаваясь вопросом, изменится ли моя жизнь? «Мне нужно знать, что всё будет в порядке».

Разве мы не все хотим этого? Разве не об этом кричат наши разбитые души по ночам?

Когда заговорил снова, я не стал возиться с этими духовными наставлениями. Вместо этого я ответил честно:

— Я не знаю, будет ли всё в порядке в будущем. Может, и не будет. Но сейчас ты думаешь, что самая несчастная в этом мире, но, поверь мне, настанет день, когда ты поймёшь, что может быть ещё хуже, чем сейчас, — я опустил свой взгляд на руки, которыми вынимал старшую сестру из петли в родительском гараже, когда она повесилась. — Ты не сможешь вставать с постели по утрам, потому что кровать будет единственным местом, где ты чувствуешь себя в безопасности. Знаешь, это «хорошо» никогда может и не настать. И всё, что тебе останется, так это искать новую опору в жизни. Надеюсь, ты найдёшь любовь в своей жизни и будешь её крепко держать. И в один прекрасный день всё серое и скучное исчезнет. В один из таких дней ты обретёшь что-то ценное в своей жизни. И жизнь принесёт тебе большое счастье.

Я слышал, как она вздохнула, словно пыталась не заплакать.

— Я... Спасибо вам, — просто сказала она. — Спасибо.

Не было никаких сомнений в том, что она сейчас плакала. Я слышал, как она вытягивала салфетки из коробки, положенной мной в исповедальню для таких случаев. Я мог поймать только самые незначительные движения сквозь ширму: её волосы были тёмного цвета, а кожа бледна.

Часть меня хотела услышать её признание, чтобы я смог дать ей больше советов, сказать ей что-то, чтобы она обрела уверенность в себе, но я до сих пор не знаю, какой именно из ужасных видов плотского греха она успела сотворить, а теперь пришла каяться. Я хотел услышать этот шёпот снова, хотел поцеловать каждую её слезинку.

Боже, я хотел прикоснуться к ней.

Да что со мной, чёрт побери, происходит? Мне не хотелось женщину в течение этих трёх лет. И я даже лица её толком не видел. И что самое смешное, даже имя мне неизвестно.

— Теперь мне, правда, пора, — говорит она, игнорируя ранее сказанные слова. — Спасибо за то, что рассказал. Это было… Это было как бальзам на душу. Ещё раз спасибо.

— Подожди… — произношу я, но дверь уже хлопнула, и она ушла.

***

Я думал об этой незнакомке весь день. Думал о ней, когда готовил свою проповедь на воскресенье. Думал о ней, когда перечитывал Библию, когда молился ночью. Думал о том тёмном проблеске её волос, о том нежном голосе. О чём-то, что помогло бы мне… Постойте, что это? Я, конечно, не святой и знаю, что принял обет, но я всё же мужчина. Мужчина, который до этого любил трахаться очень много.

И я до сих пор заглядывался на женщин, но теперь пытался сдерживать свои сексуальные позывы. Целибат служил тому хорошим примером все эти годы, и я тщательно его соблюдал. Особенно после того случая с моей сестрой. И того, что случилось, пока я не пришёл сюда.

Первостепенно, чтобы я был верхом сдержанности. Я должен быть священником, который внушает доверие. И нужно быть очень осторожным, чтобы не пойти на поводу у этих сексуальных позывов и не быть на слуху у людей.

И хотя её хриплый смех не выходил у меня из головы весь день, я всё же пытался продолжить выполнять свои обязанности, правда, теперь к этому добавилось ещё одно: я молился за эту женщину, думая, что она всё же найдёт своё счастье. «Мне нужно знать, что всё будет хорошо».