Всадник Мёртвой Луны 003 ("Бойня") (СИ) - Васильев Александр Александрович - Страница 7

Под подошвами его сапог хлюпала и липла кровь, которой здесь был уже покрыт весь пол, и ноги всё время пытались разъехаться на скользких досках. Он истоптал этой кровью даже плиты двора, по которым он совершил немало хождений, перетаскивая тела к лестнице, ведущей на третий этаж, и складывая их возле неё. Одежды на мертвых также буквально пропитались кровью, и падающие капли её тянулись за ним по пятам, по каменным плитам пола в башне, аж на второй этаж. Да и его собственная одежда также, под конец, вся также пропиталась липкой, красной суковицей. Передохнув немного, он зажёг новый факел, и отправился осматривать предстоящий ему дальнейший путь.

Коридор на третьем этаже шёл, от лестницы, через всю башню, и упирался в такую же прямую лестницу, уводящую на следующий этаж башни. С противоположной же стороны - прямо в стене башни, были встроены тяжёлые, чёрной бронзы, двустворчатые двери, покрытые резьбой и барельефами, рама которых сверху венчалась аркой, украшенной резьбой, и увенчанной надписью на языке Древнего Запада, гласящей о том, что там, за дверью, находятся места вечного упокоения. По обе стороны коридора шли позолоченные деревянные двери. Но Владислав сейчас даже не стал любопытствовать о том, что именно находится за этими дверями. Единственное, что ему сейчас хотелось - так это как можно скорее покончить со всем этим, и провалится в целительное беспамятство сна.

Оставив горящий факел в конце коридора, он зажёг от него новый, и, с усилием открыл тяжёлую дверь, ведущую к местам вечного упокоения. За дверью оказался каменный проход, видимо - протянувшийся в воздухе подвешенным каменным туннелем, ведущий из башни к телу горы, возвышавшейся за нею. Пройдя по проходу, Владислав обнаружил точно такую же дверь, за которой ему открылось обширное, вытесанное в толще скалы помещение, протянувшееся поперёк прохода. Оно было в два ряда уставлено каменными погребальницами, с которых кто-то, в незапамятные времена, посрывал тяжёлые каменные крышки, лежавшие тут же, рядом с погребальницами.

Заглянув в ближайшую, Владислав увидел, что та была почти до краёв полна густой, угольно-чёрной жидкостью, отблёскивавшей жирно, словно бы земляное масло. Стало понятно, что ему следовало погрузить тела в эту жидкость - и оставить их тут на грядущую ночь.

Перетаскав через этот проход всех своих прежних товарищей, Владислав с отвращением сдирал с их тел пропитанную кровью одежду, и аккуратно - чтобы не плеснуть на себя невзначай этой жуткой жижей, переваливал их через край погребальницы, после чего тело, с чавкающим плюханием уходило в неё с головой, сразу же погружаясь куда-то на самое дно.

Когда дело было полностью завершено, он даже не стал трудиться гасить за собой факелы. Лишь спустившись на второй этаж он осознал, что никакая сила не заставит его вернуться сегодня в их с Тайноведом бывшую спальню. Сейчас, когда он остался, во всём этом городе, единственным живым существом - он уже не чувствовал особой разницы - где же именно ему теперь придется здесь находится. Но с их совместным прежним жилищем у него были связаны всё ещё слишком мучительные воспоминания. И, с другой стороны, он тут, в башне, уже столикого навидался, и сколькое пережил, что, в определённой мере, даже начал чувствовать, что постепенно как бы врастает в окружающее его здесь пространство. Поэтому он и решил остаться ночевать всё же именно здесь, в рабочей комнате - на бывшем ложе сотника. Это представлялось сейчас ему всё же наименьшим злом из всех возможных. Мысль же о еде вызывала у него, в данный момент, лишь полное омерзение, и поэтому никакой необходимости покидать башню даже на время у него не возникло.

Пройдя в рабочую комнату, он с облегчением закрыл дверь на обнаруженную на ней задвижку, содрал с себя одежду, тщательно вытерся от остатков ещё не просохшей на теле сукровицы, просочившейся через насквозь пропитанную чужой кровью одежду, сухой частью штанов, с запоздалым сожалением сообразив, что, начиная всё это, возможно, не повредило бы и раздеться совсем уж догола, после чего скользнул под одеяло - на ложе была постелена совершенно свежайшая постель, видимо - ординарец таки перестелил её перед самым уходом отряда, и тут же полностью ото всего отключился.

Проснулся он очень поздно - комната вся была залита светом, проникавшим сюда через распахнутое окно. За ночь он отчаянно продрог, невзирая на двойное одеяло - снаружи ночи были всё ещё холодными, а растопить очаг у него вчера сил не нашлось совершенно.

Он долго ещё лежал на кровати навзничь, и совершенно бездумно смотрел в простой, белый, лишь покрытый затейливой лепниной потолок. Мысли его текли ленивые, но, при этом, скованные почти непереносимым ужасом произошедшего с ним вчера. Ему не хотелось ни вставать, ни заняться хоть чем-либо, а - лишь лежать, лежать и лежать в кровати - в совершенной прострации, и - чтобы не нужно было бы больше ничего решать, и - ничего делать. Потом он, всё же, медленно сполз с неё, кутаясь в одеяло, подошёл к окну, и долго глядел бездумно на совершенно пустой двор, тишину которого нарушало теперь лишь ставшее столь привычным за эти дни журчание воды в реке. Он весь дрожал - то ли от холода, то ли от не оставляющего его со вчерашнего дня полного обострения всех чувств, но потом, всё же, буквально совершив над собой насилие, отошел от окна, и вернулся назад, к кровати.

Как ни тяжело было ему на это решится, но, всё же, ему таки пришлось, всё же, спуститься в ледняую помывочную, куда он отправился весь закутавшись в плащ Тайноведа, который так и остался здесь лежать со вчера, небрежно наброшенный на один из стульев, устоявших во время вчерашнего разгрома. Ибо на свою, заскорузшую за ночь, от пропитавшей её крови, одежду он даже и смотреть-то сегодня не мог без внутреннего содрогания.

Там он кое-как развёл огонь под котлом с водой - благо, дрова были кем-то заложены туда загодя, и пока вода грелась, даже успел сбегать на кухню - и там вдоволь накушаться остатками от вчерашнего обеда, которые он не стал для этого разогревать. Именно там он, вдруг, совершенно ясно осознал, что отныне ему придется во всём заботиться о себе самом исключительно самому же. Стирка, готовка, уборка - всё то, чем раньше для него занимался кто-то другой - теперь ему придется справляться с этим совершенно самостоятельно.

После помывки он облачился во вторую смену одежды, которую Ладненький доставил из Цитадели со всем остальным его барахлишком. О первой смене, судя по всему, предстояло уже забыть навсегда. Впрочем - подумал он, позже что-то можно будет подобрать и из запасных вещей прежних товарищей. Им это всё уже вряд ли понадобиться, что бы там дальше ни было бы с их телами - мрачно подумалось ему.

Тут его вдруг посетила мысль, что наверняка не мешало бы пойти, отчитаться о сделанном перед Кольценосцами. А заодно и выяснить, какие у них на него прикидки будут в дальнейшем.

И вот - он снова, лицом к лицу предстоит перед тем, в чьей власти он, после всего произошедшего - как он осознавал сейчас с предельной ясностью, отныне будет обречён пребывать совершенно безраздельно. Выслушав его внимательнейшим образом, Кольценосец произнёс, своим приглушенным, похожим на тихий змеиный шип, совершенно ледяным и непререкаемым голосом:

- Хорошо. Кое-что мы можем видать отсюда. Благодаря этому камню. Но - лучше лишь то, что вдали, а не то, что близко. Но я так и думал - что мы можем на тебя положиться. Как видишь - это оказалось не таким уж и неисполнимым. Для тебя. Теперь - ты должен будешь завершить начатое. Тела уже готовы. Их нужно будет снести сюда, к нам. Одень их, и усади на наши престолы. Остальное мы сделаем сами. Когда сможем выйти отсюда - тогда поговорим о дальнейшем. Давай. Не медли. Ты должен успеть всё сделать до наступления ночи. Иди!

Поднимаясь наверх, Владислав уже понимал, что его ждёт впереди ещё немало работы. Не менее отвратительной, чем вчерашняя. И первым, что нужно было решить, так это то, как именно он будет, всё же, извлекать эти тела из той жижи, в которой они сейчас плавали в погребальницах. Ибо окунаться в неё, и - даже к ней попросту прикасаться ему совершенно не хотелось.