Ракетчики (СИ) - Рагорин Алексей Владимирович - Страница 102

— Эти системы дадут вам возможность угрожать нам и защититься, пусть и частично, от нашего возможного удара. Мы на это пойти не можем.

— Друзья так не говорят. Какой-такой: «возможный удар»?

— Хорошо. Я сделаю вам предложение. Но предупреждаю: цена покажется вам невозможной. Но по-другому не будет.

— …

— Это неслыханно!! На это никто не согласится! Никогда! Эти догмы — основа нашей власти. Видите? Я с вами предельно откровенен. Как аятолла, я такое даже думать не должен, не то что — говорить.

— Тем не менее, вы, как генсек старого СССР, именно руководите страной, а не верой. И поэтому нужно решать. Вы защищаетесь от разлагающего влияния Большого Сатаны. Надели на женщин паранджу — и уменьшили разврат в десять раз, запретили западную музыку и фильмы — ещё в десять раз. У меня так не получится. Нет мусульманских традиций у населения. Более того, ещё нужно убедить людей, что разврат вреден, плох. Процентов девяносто, это минимум, считают его допустимым. Подавляющее большинство подвержено той или иной вражеской программе разложения или уничтожения. Кто-то курит, кто-то пьёт водку, кто-то любит много женщин, кто-то слушает рок и считает, что он приобщился к высшему свету культуры, а не просто засоряет мозги звуковым шумом. И все совершенно искренне уверены в безобидности их пристрастия. А есть ещё гурманы, обжоры, жадины, бывшие кооператоры, которых Горбачёв за пять лет наплодил, бывшие коммунистические функционеры. А что мне делать с моей опорой: военными? Той их частью, которая деградировала за последний коммунистический период? А такие тоже есть! А как быть с воспитанной коммунистами уравниловкой и безответственностью?!! Если провести учет людей, подверженных хотя бы одной вражеской или паразитной программе, то выйдет уже все 99 %. И что мне делать? Расстрелять? Всех объявить неверными, как это делаете вы? Был у нас один руководитель, который как-то раз сказал что-то наподобие: «Других людей у меня нет.» Как я его понимаю! Но мы идём по пути оздоровления. Стараемся. Не вашим путем, но идём. Мы запретили использование англоязычных слов и их музыки, их фильмов. Но у нас проблема и с нашими фильмами. Там тоже сплошь и рядом сигареты, водка и прелюбодеяние. Но я надеюсь на лучшее. И меня не устроит, если вы будете ставить нас на одну планку с англосаксами. Если придираться, то и у вас есть проблемы с идеологией. Прямолинейное следование Корану приводит к тому, что вы труднее принимаете новое полезное и позднее реагируете на новое вредное, типа героина. Всё. Выдохся. Слово за вами.

— Вы поколебали мою решимость. Но и мне очень трудно. Давайте думать.

Через два дня мы договорились. Обо всём. И о поставках систем ПРО и ПВО, и о ракетах, и о религии. А что мне нужно просить, чтобы быть уверенным в своём союзнике? Если мы для них — неверные, то рано или поздно кто-то может решить внести в головки наведения ракет наши города. На многое подвигнуть клириков не удалось. Но Хаменеи обещал издать фетву, в которой наша страна и весь народ будут признаны чем-то более правильным, дружественным мусульманам. Многие скажут: «Ерунда, нельзя пощупать, стоило ли копья ломать?» А я считаю, что стоило. Если такой религиозный лидер примет решение и будет проповедовать его в зоне своего влияния, то мы очень сильно ослабим сопротивление Кавказа, а он ещё далеко не усмирён и ассимилирован. Если ни один искренний мусульманин не сможет допустить мысли о джихаде против русских, то это будет полпобеды.

Участие иранских солдат в Турции позволило переломить ситуацию и сделать пребывание американцев на турецких базах нетерпимым. Сами мы уже начали выдыхаться.

Не подумайте, что я — наивный дурачок, поверивший словам. Это был частично договор, а частично — спектакль. Мне хорошо вооруженный Иран нужен больше, чем самому Ирану. Если мы победим США, то и с Ираном совладаем. Так или иначе. А если не победим, то какая мне разница: есть у Ирана оружие или нет? Но самое важное: я всё ещё не рассчитывал обмануть историю в части ядерной войны.

Жильцы дома N10 по улице Олимпийской собрались на детской площадке. Новой. Построенной при новой власти. За два года краска на качелях и лавочках потёрлась, к наличию сего культурного объекта все привыкли. К очередным ежеквартальным и внеочередным собраниям привыкли тоже. Это стало нормально. Подобные собрания отличались от собраний жильцов кооперативных домов. На новых собраниях всё происходило по-военному: староста доводил до слушателей новые законы и положения, рекомендации, свои решения. Крайне редко мог посоветоваться. Так было везде. Везде старостами были бывшие военные, привыкшие командовать, а не выслушивать базар и стенания. Попытки спорить бывали. Чаще всего это давало обратный эффект. Вот и на этот раз жильцы привычно кучковались: где — по подъездам, где — по интересам. Часть людей сидела на лавочках, часть — стояла рядом. Стоял равномерный гомон. Наконец Сухолаптев решил, что собралось достаточно и начал излагать.

— Как сказала новая власть, все штрафы, прочие наказания, ограничения и поражения в правах доводятся публично. Сегодня у нас есть несколько маленьких вопросов. У Шендеровичей сын Ростислав ходит в куртке с надписью на иностранном языке. На нерусском. Они были предупреждены почти неделю назад. А вчера я видел его опять в этой куртке.

— А не в чем ему больше! Нет у нас другой. Что ему: голым зимой бегать в школу?!

— Ты меня на горло не бери, Софья. Не проходит. Я не только вынес предупреждение, но и дал совет: нашить на месте надписи другую ткань.

— И чего это мы должны уродовать импортную вещь? Самодурство!

— По положению, я его ещё год назад доводил: надписи на любом языке, кроме русского — недопустимы. Это не я придумал. Новая власть это назвала идеологическим единством. Если хочешь — иди, обжалуй решение к старосте области. Но штраф я тебе уже начислил. Увижу эту куртку с надписью ещё раз: штраф удвою. Так и знай.

— А!.. А мы думаем: чего это все вывески на английском и других заставили переделать на русский?

— Правильно. И в газетах запрещено использовать слова иностранного вида, если есть такое же русское. Это не мой вопрос. А мой — это ты, Софья. Дальше. Внук Лукиничны матюгался вчера на этой самой площадке. Замечание я сделал. Лукинична, передай родителям, что вам вынесено предупреждение. Следующий раз будет штраф. Почему их нет на собрании? Забухали?

— Что ты? Господь с тобой, Кириллович! Сын с ночной отсыпается, а Машка к родителям на пару дней уехала.

— А может, как тот раз: синяки под глазами? Ты их предупреди: они по краю ходят. Если не станут бухать меньше — будем думать. Хоть они и не бузят сильно, когда бухнут, но это не защитит их полностью. Дальше, второй, нет, третий вопрос. Нэлка, ты у нас главная собачья мама.

— И чё? И не собачья. Если уж на то пошло, то — кошачья. Котов у меня больше на довольствии.

— Это неважно. Санстанция отстреливает, а ты помогаешь плодиться. Я видел трёх собак: рыжего кобеля, черную молодую сучку и мелкий чёрный переводняк, типа таксы. Тебе назначается налог на трёх собак и ответственность. Берёшь их к себе в квартиру на содержание. Испытательный срок: один месяц. Со всеми вытекающими последствиями. Со штрафами за нахождение без намордников и поводков, со штрафами за их какашки и так далее. Если не знаешь всех положений о собаках в городской черте — зайдешь после собрания, я тебе выдам, у меня есть. Или можешь в райкоме взять.

— Это чего ж это деется?! Люди! Я не хочу!

— Кириллович, пожалей Нэлку! Не надо. Ну, их, этих дворняжек. Она больше не будет.

— Дак, ведь я не со зла. Закон такой. Власть так сказала. Заботится она о собаках. И мнение народа учитывает. Вот мне и пришло разъяснение: как именно положено доброту и милосердие к этим разносчикам блох и глистов проявлять. И учти, Нэлка, через две недели медкомиссия. Если проверка установит у них глистов или блох — штраф за ненадлежащее содержание животных.