Тиль Уленшпигель - Средневековая литература - Страница 19

Портные тут взглянули друг на друга и говорят: «Эту науку мы все и прежде хорошо знали и все присказки, что ты нам сказал». И спросили его, нет ли у него в запасе еще что-либо им сказать. Никто не хотел бы ездить на десять или двенадцать миль и посылать друг другу гонцов единственно ради его выдумок. Такое искусство, как он сказал, портным давно известно, уже более тысячи лет.

Уленшпигель на это ответил и сказал: «Тут нет никого, кто помнит, что было тысячу лет назад». И еще сказал: если им это не по нраву и им не за что его благодарить, то пусть и не благодарят. Каждый волен идти туда, откуда пришел. Портные развевались на него — те, кто пришли издалека, — хотели бы до него добраться, да не могли. Вот и разошлись в разные стороны. Одни из них были злы и бранились, совсем из себя выходили из-за того, что впустую проделали долгий путь, только ноги натрудили, а те, кто здесь со своими семьями жили, смеялись и насмешничали над другими, что те позволили так себя одурачить, и говорили, что тут они сами виноваты, зачем поверили городскому шуту и дураку и послушали его. Ведь они хорошо знали, что Уленшпигель за птица.

50 История рассказывает, как Уленшпигель бил шерсть в церковный праздник из-за того, что суконщик запретил ему отдыхать в понедельник[89]

Когда Уленшпигель пришел в Стендаль,[90] он нанялся служить к одному суконщику. В воскресенье мастер сказал ему: «Милый друг, вы, подмастерья, любите праздновать понедельник, но тех, кому нравится это правило, мне не нравится держать на работе. Подмастерье должен полную неделю работать».

Уленшпигель сказал: «Разумеется, мастер. Мне это больше всего по душе». И вот Уленшпигель встал наутро и стал бить шерсть, и во вторник также, и это суконщику очень понравилось. А на среду пришелся апостольский день, который им надо было праздновать. Уленшпигель притворился, будто он не знает, что это святой день, и стал трепать и бить шерсть так, что на всю улицу было слышно. Тогда мастер вылез из постели и говорит ему: «Прекрати, сегодня — святой день, нам весь день работать не полагается».

Уленшпигель сказал: «Милый мастер, вы же в воскресенье мне не сказали, что будет праздник, а сказали, что я должен полную неделю работать». Суконщик сказал: «Милый слуга, я совсем не то думал. Ты перестань шерсть бить-то. Что ты можешь за день заработать, я тебе сейчас же отдам».

Уленшпигель обрадовался этому и целый день отдыхал, а вечером сел вместе с хозяином ужинать. Тут суконщик ему сказал: «Ты хорошо бьешь шерсть, только надо ее бить немного повыше». Уленшпигель говорит: «Хорошо». Поднялся он рано утром, укрепил шерстобитный смычок вверху под стропилами, приставил туда лестницу и влез на нее. Потом устроил так, чтобы колотушка донизу ходила, до самой загородки, и поднимала шерсть из загородки до самого чердака. Уленшпигель бил так крепко, что шерсть вылетала и выше крыши летела. Суконщик, еще лежа в постели, по стуку услышал, что работник неладно делает, поднялся и пошел посмотреть. Уленшпигель ему сказал: «Мастер, как вы думаете, теперь достаточно высоко?».

Мастер ответил: «Право, если бы ты влез на крышу, так еще выше поднялся б. Раз уж ты так бить вознамерился, на крыше было бы сподручнее, чем на лестнице стоять».

С этими словами мастер вышел из дому и направился в церковь. А Уленшпигель подождал, что скажет хозяин, потом взял смычок, поднялся на крышу и стал там бить шерсть. Мастер увидел это с улицы, вернулся поспешно и сказал: «Какого черта ты делаешь? Брось сейчас же! Разве бьют шерсть на крыше?». Уленшпигель сказал: «Что вы там говорите? Вы же сами сказали, что на крыше было бы лучше, чем на лестнице, потому как там еще выше балок». Суконщик сказал: «Хочешь шерсть бить, так бей, а хочешь дурака валять, так валяй — слезай с крыши и на… в загородке». С этим суконщик пошел в дом, а потом во двор, а Уленшпигель слез наконец с крыши и пошел посидеть в мастерскую, а там взял и наложил в загородке большую кучу. Суконщик пришел со двора, увидел, что Уленшпигель облегчился в загородке, и сказал: «Чтоб тебе никогда счастья не видеть! Ты как негодяй поступаешь». Уленшпигель сказал: «Мастер, я делаю только то, что вы мне приказывали. Вы сказали, чтобы я слез с крыши и наложил в загородке. За что же вы сердитесь? Я сделал, как вы мне велели».

Суконщик сказал: «Ты без приказа мне на голову нагадил. Возьми свое дерьмо, отнеси туда, где ему не обрадуются»… На это Уленшпигель сказал: «Слушаюсь». Положил дерьмо на камень и отнес в горницу, где обедают.

Суконщик тогда сказал: «Вынеси вон, мне его тут не надо!». Уленшпигель ему отвечает: «Я так и знал, что вы ему не обрадуетесь и никто ему тут не обрадуется. Да ведь я сделал так, как вы мне сказали». Тут суконщик из себя вышел, побежал в клеть за поленом, хотел запустить его Уленшпигелю в голову. Уленшпигель собрался уходить, говорит: «Нигде я не могу заслужить благодарность». Суконщик тем временем руку протянул, хотел полено взять, да все пальцы в навозе выпачкал. Стал он тут рукой трясти, побежал к колодцу, чтоб вымыть, а Уленшпигель тем временем совсем оттуда убрался.

Однажды Уленшпигель пришел в Ашерслебен. Было этой зимой — время дороговизны и нужды, — и он подумал: «Что бы такое предпринять, чтобы как-нибудь перезимовать?». В работниках в городе никто не нуждался. Но там жил один скорняк, который принял бы в работники странствующего подмастерья, знающего его ремесло. И Уленшпигель подумал: «Что делать? На улице зима, к тому же все дорого. Надо перетерпеть сколько можешь, пока минует зимняя пора». И Уленшпигель нанялся к скорняку работником. Когда он, непривычный к этому запаху, сел за рабочий стол и начал шить мех, то сказал: «Тьфу, тьфу! Ты бел как мел и воняешь как дерьмо!». Скорняк сказал: «Тебе этот запах не по нутру, а пришел сюда сидеть. То, что это воняет, естественно, это от шерсти, которая у овцы на шкуре растет». Уленшпигель промолчал и подумал: «Клин клином вышибают» — и выпустил такой кислый дух, что мастер и его жена заткнули носы. Скорняк сказал: «Ты что делаешь? Если тебе охота дурной ветер выпустить, выйди из дому во двор и проветрись там, сколько тебе угодно». Уленшпигель говорит: «Для человека это куда естественнее и здоровее, чем вонь от овчины». Скорняк сказал: «Здорово не здорово, а хочешь проветриться, отправляйся на двор». Уленшпигель говорит: «Мастер, это напрасный труд. Эти ветры не любят холода, так как все время пребывают в тепле. Проверьте это и выпустите одного. Из тепла, откуда он вышел, он опять ударит вам в нос».

Скорняк молчал, он хорошо понял, что навязал себе на шею плута, и решил, что недолго будет его держать. Уленшпигель все сидел и шил, перхал, откашливался и сплевывал волосы изо рта. Скорняк наблюдал за ним и молчал до вечера, когда они стали ужинать. Тут мастер сказал Уленшпигелю: «Милый слуга, я хорошо вижу, что у тебя к этой работе душа не лежит. Думается мне, что ты и не настоящий скорняцкий подмастерье. Это я заметил по тому, как ты себя ведешь. Может, ты недавно при этом деле, не привык к нему. Если бы ты среди таких кож проспал хотя бы четыре ночи, ты бы не морщил кос; и если бы не расспрашивал столько, тебе бы не было противно. Поэтому, мой дорогой, раз тебе не хочется оставаться здесь, так завтра можешь идти. Твоя лошадь ждет». Уленшпигель сказал: «Дорогой мастер, вы правильно сказали. Я недавно занимаюсь этим ремеслом. Но если только вы разрешите мне, чтоб я четыре ночи переспал в мастерской, чтоб я привык, тогда сами увидите, что я смогу сделать». Скорняк этому обрадовался, так как Уленшпигель умел хорошо шить и он ему нужен был.

Скорняк довольный пошел со своей женой почивать. А Уленшпигель снял приготовленные шкурки с вешала. Он взял сухие, уже дубленые шкурки, взял сырые и все вместе отнес на чердак, залез в середину кучи и заснул до утра. Тут мастер встал и видит, что шкурки с вешала куда-то делись. Он бросился на чердак и хотел спросить Уленшпигеля, не знает ли он, где шкурки. Уленшпигеля он не нашел там. Но увидел, что шкурки сухие и сырые лежат вперемешку. Скорняк был крайне огорчен и плачущим голосом стал звать служанку и жену. От его крика Уленшпигель проснулся, высунулся из-под шкурок и сказал: «Милый мастер, что с вами случилось, что вы так громко зовете?». Скорняк удивился, не понимая, что там такое в ворохе меха и шкур, и спросил: «Где ты?». Уленшпигель сказал: «Я здесь». Мастер сказал: «Чтоб тебе в жизни счастья не видать. Это ты поснимал меха с вешала, сухие шкурки и мокрые от извести вместе свалил и все их погубил? Что за сумасбродство?». Уленшпигель сказал: «Мастер, как же вы за это сердитесь, когда я на шкурах всего одну ночь пролежал? Знать, вы еще больше разозлились бы, если бы я тут четыре ночи проспал, как вы давеча сказали, поскольку я к этой работе не привык». Скорняк сказал: «Ты врешь, негодяй! Я тебе не приказывал, чтобы ты носил на чердак готовые шкуры и сырые и в них спал!». И стал искать дубинку, чтобы его побить. Тем временем Уленшпигель стал спускаться с лестницы и хотел выбежать к дверям. Тут появились перед лестницей жена скорняка и служанка и пытались его задержать. Но он закричал с жаром: «Дайте мне идти за врачом, мой мастер упал и сломал себе ногу». Они пропустили его и побежали вверх по лестнице, а мастер в погоне за Уленшпигелем бежал вниз, споткнулся и сбил с ног жену и служанку, так что все трое полегли кучей малой. Уленшпигель оставил их и скрылся за дверью.