Тиль Уленшпигель - Средневековая литература - Страница 30

Хозяин закричал ему вслед: «Вернись и убери свое дерьмо от печки!». Уленшпигель же ему ответил: «Кто последним в доме останется, тот пусть там и прибирает. И пусть он вместе соберет свое дерьмо и мой помет».

Случилось так, что в одном месте Уленшпигель пришел на подворье[112] и застал хозяйку одну в доме. А хозяйка эта держала лохматого песика, которого очень любила. Этот пес постоянно лежал, растянувшись на брюхе, когда ничем не был занят. И вот, когда Уленшпигель сидел у огня и пил из кружки, оказалось, что пес был приучен к тому, что, когда его хозяйка пила пиво, она и псу своему наливала в миску, чтобы и он пил.

Итак, Уленшпигель сидел и пил, а пес поднялся, стал к Уленшпигелю ластиться и прыгать ему на шею.

Хозяйка увидела это и сказала: «Ах, налейте ему в миску попить, ему этого хочется». Уленшпигель ей ответил: «Охотно налью».

Хозяйка ушла и занялась своими делами, а Уленшпигель пил и псу подливал в миску и туда же добавил немного мяса, так что пес досыта наелся, улегся у очага и вытянулся во всю длину.

Тогда Уленшпигель сказал хозяйке: «Надо нам посчитаться» — и сказал далее: «Хозяюшка, если гость вашу пищу ест и пиво пьет, а денег у него нет, вы ему поверите в долг?».

Хозяйка не подумала того, что Уленшпигель разумел собаку, а решила, будто он и есть этот гость, и сказала: «Господин гость, у нас в долг не дают. Надо платить либо оставить залог». Уленшпигель сказал: «Мне это по нутру, а другой пусть сам о себе заботится». На этом хозяйка ушла, а Уленшпигель, как только улучил время, чтобы выполнить задуманное, сунул песика себе под куртку, пошел с ним на конюшню и спустил с него шкуру. После этого Уленшпигель позвал хозяйку и сказал: «Давайте-ка посчитаемся». Хозяйка подсчитала, а Уленшпигель оплатил половину счета. Тут хозяйка спросила, кто должен оплатить вторую половину — он ведь пиво один выпил. Уленшпигель сказал: «Нет, я его не один выпил, у меня был гость, он со мной пил. У него нет денег, зато есть хороший залог, вот он и оплатит по счету вторую половину. Хозяйка сказала: «Что это еще за гость? Какой еще у вас залог?». Уленшпигель сказал: «Это самая лучшая куртка, какую только он носит», — и вытащил собачью шкуру из-под полы и сказал: «Взгляните, хозяйка, это куртка того самого гостя, что со мной пиво пил».

Хозяйка перепугалась, она хорошо различила, что это ее собаки была шкура. Она разгневалась и сказала: «Чтоб тебе никогда счастья не видать! Ты зачем с моей собаки шкуру снял?…» — и заругалась.

Уленшпигель сказал: «Хозяйка, это вы сами виноваты, можете ругаться сколько хотите. Вы мне сами сказали, чтобы я пива собаке налил, а я сказал, что у гостя нет денег. Вы не захотели ему в долг дать. Хотели деньги либо залог получить. Так раз у него не было денег, а пиво нужно было оплатить, пришлось ему свою куртку в залог оставить. Возьмите ее за пиво, которое он выпил».

Хозяйка еще больше разгневалась и велела ему идти вон из ее дома и больше на порог не являться.

Уленшпигель сказал: «Я из вашего дома не пойду, я из него верхом уеду», и он оседлал свою лошадь, и выехал к воротам, и сказал: «Хозяйка, берегите залог до тех пор, пока не получите сполна своих денег, а я к вам опять налегке приеду. И если тогда я не выпью вместе с вами, пусть мне не придется платить за пиво».

Послушайте, что Уленшпигель учинил в Штрассфурте. Недалеко оттуда есть деревня. Он пришел туда к заезжему двору, и переоделся в другое платье, и вошел на подворье, и там услышал, что тут во дворе стоит большое колесо. Уленшпигель взял и улегся сверху на это колесо. Со своего места он поздоровался с хозяйкой, пожелал ей доброго утра и спросил, не слышала ли она что-либо об Уленшпигеле. Хозяйка сказала, чего еще ей надо слышать об этом мошеннике, когда она его имени слышать не может?

Уленшпигель сказал: «Сударыня, что такое он вам сделал, что вы на него так сердиты? Что верно, то верно — если он куда-нибудь придет, так не уйдет, не созорничав».

Женщина сказала: «В этом я хорошо убедилась. Он сюда приходил и снял шкуру с моей собачки, а мне эту шкуру оставил в уплату за пиво, что он выпил».

Уленшпигель сказал: «Сударыня, это он непорядочно поступил». Хозяйка сказала: «Он кончит, как все плуты кончают». Уленшпигель сказал: «Сударыня, это уже с ним случилось: он лежит на колесе». Хозяйка сказала: «Вот и слава богу!».

Уленшпигель сказал: «Это я и есть Уленшпигель. Привет, я еду прочь».

Злобные наветы и клевета отмщаются злом. Когда Уленшпигель вернулся из своей поездки в Рим, он пришел в одно село, где был большой постоялый двор. Хозяин его в это время был в отлучке. Уленшпигель тогда спросил хозяйку, не знает ли она Уленшпигеля. Хозяйка отвечает: «Нет, я его не знаю, но я точно слышала, что он прожженный плут».

Уленшпигель говорит: «Милая хозяюшка, зачем же вы, не зная его, говорите, что он плут?». Женщина отвечала: «Что с того, что я его не знаю? Это ничего не значит, люди говорят, что он прескверная каналья». Уленшпигель говорит: «Славная женщина, он что, когда-либо вам дурное сделал? Что он плут, вы знаете понаслышке, стало быть, вы о нем ничего сказать не можете».

Женщина отвечала: «Я говорю то, что от людей слышала, которые сюда приезжают и уезжают». Уленшпигель тут смолчал, а утром поднялся спозаранку, разворошил в очаге горячую золу, потом подошел к постели, взял сонную хозяйку в охапку и посадил голым задом в горячую золу, так, что всю задницу ей обжег, и сказал: «Видите, хозяюшка, теперь вы можете с полным правом рассказывать, что Уленшпигель злой плут. Вы это чувствуете, и вы своими глазами его видели, тем самым могли его хорошенько узнать».

Женщина стала кричать, звать на помощь, а Уленшпигель пошел прочь из дома, смеялся и приговаривал: «Вот как надобно заканчивать путешествие в Рим».

Озорную проделку учинил Уленшпигель во Франкфурте на Одере. Он держал туда путь вместе с одним попом. Под вечер оба они пришли на подворье. Хозяин принял их радушно и подал на ужин рыбу и дичь. Когда они собирались сесть за стол, хозяйка усадила попа на верхнем конце стола и все, что было в мисках лучшего, ставила перед попом со словами: «Сударь, поешьте это ради меня». Уленшпигель сидел в конце стола и пристально глядел на хозяина с хозяйкой, но никто перед ним ничего не ставил и не просил его поесть, а ведь он должен был столько же платить по счету.

Трапеза окончилась, и, когда наступило время сна, Уленшпигелю с попом отвели общую комнату и каждому приготовили чистую, свежую постель, куда они и легли спать. И вот утром, в ранний час, поп поднялся, помолился, сколько ему положено, потом заплатил хозяину и отправился дальше.

Уленшпигель же остался лежать, покуда не пробило девять часов, и наклал большую кучу в ту постель, где ночевал священник. В это время хозяйка стала спрашивать слугу, что был у них в доме, не встал ли уж ото сна поп или второй гость, и уплатили ли они уже то, что должны по счету. Слуга сказал: «Да, священник встал уже порядочное время тому назад, и помолился, сколько ему было надо, и заплатил, и отправился дальше в путь, а вот другого гостя я сегодня не видел».

Женщина забеспокоилась, не заболел ли он, пошла в горницу и спросила Уленшпигеля, будет ли он вставать Уленшпигель сказал: «Ах, хозяюшка, мне неможется». Тем временем женщина хотела снять полотняные простыни с поповой постели. Когда она их подняла, то увидела посреди постели кучу дерьма. «Господи спаси, — сказала хозяйка, — что это тут накладено?»