Богатыри и витязи Русской земли. Образцовые сказки русских писателей - Надеждин Николай Иванович - Страница 25

Не помнит себя от гнева Иван Васильевич:

— Идите сюда, палачи немилостивые, возьмите Феодора Ивановича за белые руки, сведите его в чистое поле, на дальнее болото, отрубите ему голову за его изменные дела.

Поразбежались все палачи, попрятались, остался один Малюта Скуратов.

— Казнил я немало царей-царевичей, казнил без счету королей-королевичей, не миновать и Феодору Ивановичу моей тяжелой руки.

Взял поганый Малюта царевича за белые руки и повел на казнь.

Как услышала об этом царица Авдотья Романовна — света белого не взвидела, обула сапожки на босу ногу, накинула соболью шубку на одно плечо, побежала в хоромы своего родного братца Никиты Романовича:

— Не знаешь ты, не ведаешь, свет Никита Романович, какая на нас пришла беда, какая великая печаль: повел поганый Малюта казнить твоего родного племянничка! Упадает звезда поднебесная, угасает свеча воску ярого!

Испугался Никита Романович, бросился вон из хором, вскочил на коня неоседланного, невзнузданного, кричит громким голосом:

— Не по плечу ты себе дело взял, вор, Малюта Скуратов, не казни царевича — самому тебе ведь головы не сносить!

Не слушает Малюта: уже взял он царевича за русые кудри, наклонил его голову на липовую плаху, уже нож над ней заносит.

Как взмахнет мечом Никита Романович, отнес Малюте голову по самые плечи, а царевича скрыл в своем доме.

Отдав во гневе безрассудный приказ казнить царевича, призадумался Грозный царь, закручинился. Как пришла пора ехать к вечерне, надел он на себя смирное черное платье, велел заложить вороных лошадей в черную карету — ехать в божию церковь.

Только видит Иван Васильевич — навстречу ему едет шурин его, Никита Романович, на лошадях рыжих, сам в цветном платье; встретившись с царем, поклон ему низкий отдает.

— Здравствуй, государь Иван Васильевич, со всей твоей семьей, с любимой женой Авдотьей Романовной, с любезными детками царевичами: Иваном Ивановичем да Феодором Ивановичем!

— Любимый шурин мой, Никита Романович, не ведаешь ты над собою невзгодушки! Нет уже в живых любимого твоего племянника Феодора Ивановича — срубил ему Малюта голову в дальнем поле.

Но Никита Романович и во второй, и в третий раз повторил свои слова; разгневался царь:

— Видно, ты надо мной шутки шутить надумал не вовремя. Вот отойдет заутреня, и тебе прикажу срубить буйную голову! — И заплакал царь: — Казнил я воров и разбойников — за каждого находил заступника, а как приказал я казнить милого сына — не нашлось никого, кто бы за него заступился!

Говорит Никита Романович:

— Простишь ли теперь, государь, ослушника?

— Что толковать пустое, — молвил Грозный, — и простил бы, да прощать-то некого!

— Послушай же меня, Грозный царь, не дал я вору Малюте срубить голову царевичу — самому Малюте срубил я голову.

Обрадовался Грозный царь, бросился к шурину, взял его за белые руки, поцеловал в сахарные уста.

— Чем мне тебя пожаловать, мой любезный шурин, за твое ко мне раденье: дать ли тебе сел с приселками, городов с пригородами или золотой казны?

— Ничего мне не надо, царь-государь, — есть у меня и села с приселками, и золотая казна, пожалуй мне лучше Никитину вотчину, чтобы всякий виновный, всякий заслуживший твою немилость мог укрыться в ту вотчину от твоего великого гнева, заслужить твое прощенье!

Исполнил царь просьбу праведного боярина, пожаловал ему Никитину вотчину, и спасались в ней люди от великого царского гнева.

Тут Никите Романовичу и славу поют — честь воздают за его добро, за милости, за правдивые дела, угодные богу.

Плохо спалось однажды молодой царице Елене в белокаменных палатах своего Казанского царства.

Говорит она мужу своему, царю Симеону:

— Видела я во сне, что из Москвы сизый орел налетел на нас, грозная туча надвинулась на наше царство.

А в то время из Москвы собрался идти на Казань великий князь московский со своими грозными полками, со старыми воинами-казаками.

Не доходя пятнадцати верст до Казани, сделали они подкопы на Булак-реке, на другой реке Казанке; зарыли в землю пороховые черные бочки под самое Казанское царство и зажгли свечу воска ярого, чтобы поджечь порох.

А на стене Казани-города похаживают татары, посмеиваются над грозным царем:

— Не взять тебе Казани ни во сто лет, ни в тысячу.

Разгневался тут царь на своих слуг-канонеров[12], начал их казнить за измену, за то, что не сумели они устроить подкопы, взорвать городские стены. Испугались канонеры, друг за дружку попрятались, только один из них, молодой воин, сказал царю:

— Великий государь, не вели ты казнить нас, верных твоих слуг: ведь на поле больше воздуху — горит на поле свеча быстрее, а в земле горит медленней — оттого и нет еще взрыва.

Призадумался тут Иван Васильевич, понял, что правду говорит его слуга, и стал терпеливо дожидаться взрыва.

Догорела в земле свеча, зажгла порох, растреснулась высокая гора, распались на куски белокаменные палаты царя Казани, и взошел в город царь Иван Васильевич.

И догадалась тут царица Елена встретить Грозного царя с хлебом-солью, встретила она царя радостно, низко ему поклонилась.

Понравилась царю покорность Елены, и помиловал он царицу, привел ее в христианскую веру, а царя Симеона приказал казнить за его гордость, снял с него корону и порфиру и надел их на себя, взял в руки царский скипетр и сделался царем на Москве, и сама Москва тогда же основалась и покрылась великой славой.

Велик и богат славный город, государь Великий Новгород: не окинешь глазом его широких концов, не перечтешь его посадов и пригородов.

Весело живут в нем богатые гости — новгородские купцы: то и дело задают пиры на весь мир в своих светлых расписных хоромах; сидят гости за столами белодубовыми, едят яства сахарные, пьют напитки медвяные, гусляров-певцов искусных слушают-потешаются.

Во всем Новгороде нет гусляра искуснее Садка; наперерыв зовут его играть на барские и купеческие пиры; тем только Садко и промышляет и живет себе припеваючи, на судьбу не жалуется.

Только пришли и на Садка черные дни: и день, и два, и три никто не зовет его играть на пир. Соскучился Садко, бродит без дела, пошел к Ильменю-озеру, сел на горюч белый камень и начал песни напевать, на гуслях подыгрывать.

Видит Садко: всколыхнулось озеро, заходили по нем волны; удивился и испугался Садко и ушел домой в Новгород.

И опять целых три дня не зовут Садка играть на пиры, и опять пошел он от скуки к Ильменю и заиграл на гуслях. Всколебалось, расшумелось широкое озеро — из воды показался грозный царь морской и повел к Садке такую речь:

— Полюбилась мне, Садко, искусная игра твоя. Чем мне тебя пожаловать за нее? Мог бы я дать тебе и серебра и золота — да лучше научу тебя, как разбогатеть. Поди ты на пир к новгородским купцам и побейся с ними о великий заклад, что есть в Ильмене-озере рыбки о золотых перьях. Поставь ты на заклад свою буйную голову, а купцы пусть поставят лавки товара красного[13]; сплети себе шелковый невод и приходи к Ильменю ловить рыбок: брошу я тебе в сети трех златоперых рыбок — выиграешь ты заклад и разбогатеешь.

Вернулся Садко домой и видит — как раз пришли за ним звать его играть на богатом пире. Долго играл Садко, тешил гостей сладкими песнями; напоили его хозяева крепкими медами, заморскими винами, угостили сахарными яствами, и разошелся Садко под конец пира, расхвастался: