Волчья песнь (СИ) - Верещагин Олег Николаевич - Страница 36

- А тут по ночам довольно активная жизнь, - Олмер едва не упал, отшагнув от прошедшего мимо с гулом и присвистом локомотива. Из кабины его буднично обругали, он тихо прошипел немецкое ругательство. Сашка вздохнул:

- Вот скажи, откуда ты немецких ругательств набрался? Мы же тебя честно этому не учили...

- Генетическая память, - отрезал Олмер. - Ноги того гляди переломаешь... Мирко, ты эти локомотивы водить умеешь?

- Я их только на картинках пару раз видел, - ответил Мирко.

- Стой, куда? - лениво окликнули спереди. - Поворачивай, запретная зона!

- Занеслооооо... - нарочито громко и досадливо протянул Мирко. - А всё ты, Фату, - он вспомнил имя. - Я ж тебе говорил!

- Ну кто знал-то? - седьмой путь и седьмой путь, - импровизировал Сашка смущённо.

- Фату?! - окликнул охранник. - Ты, что ли?! Не узнать...

- Этот Фату кажется, очень известная личность тут, - пробормотал Мирко, а Сашка ответил:

- Да... Ты чего там бормочешь-то, посветил бы! Это разве не седьмой?!

- Да говорю тебе - склады! - засмеялся охранник. - Седьмой вы прошли давно; ну ты даёшь! А кто там с тобой?!

- Молодёжь. Хозяйство показываю.

- Ночью-то?! Стой на месте, сейчас подойду, посвечу, а то вы так до леса дошагаете.

Послышали шаги, чмоканье магнитного запора, снова шаги...

- Фа... а... кто это?! Вы к...

Смутно сверкнув в ночи, меч Сашки наискось полоснул по горлу охранника. Тот повалился боком на рельс - с тихим булькающим сипом.

- Сигнализацию отключил, дурак, - сообщил Олмер со смешком.

- Ну, это даже не интересно! - оскорбилась Бранка...

...До самых бараков их никто не останавливал. Но тут возникло абсолютно непреодолимое без большого шума препятствие. Бараки, построенные ещё до войны, были сложены из каменных блоков по старинной технологии, двери - из деревянных плах, но пропитанных смолой, толщиной в руку, на бронзовых петлях, засовы - металлические кованые шпалы, замки - пудовые трубы с механизмом внутри... Короче говоря, ничего похожего на временные постройки - бараки оказались бы трудной целью даже для современных орудий. Лесные Псы оказались в положении лисы у винограда.

- Теперь я понимаю, откуда у них развилась такая безалаберность, - не выдержав, зло сказал Мирко. - Если они так строили, то им и охрана никакая не нужна. Подрыть, что ли?!

Но фундамент был заложен в четыре слоя тех же каменных блоков. Рвать двери - значило, привлечь внимание раньше времени. Ждать - так когда Горька начнёт заваруху, то всё равно придётся сразу бежать и не оглядываться...

И вдруг Бранка засмеялась. Она хохотала, буквально качаясь от смеха.

- Что случилось? - недовольно спросил Мирко.

- А ничего особенного... - она фыркнула. - Вон, смотрите, сбоку от двери. Ключ висит.

* * *

Однако, эта ночь была не слишком удачной. На пустыре собрались не все. Очень долго не было Люськи и Диа, прикрывавших отход группы Горьки. Сам Горька не находил себе места; все прислушивались к взрывам и шуму в посёлке, вглядывались в мечущееся зарево пожаров - топливо полыхало вовсю. Димка и Машка порывались бежать на выручку - и, когда Сашка уже не мог их удерживать, от окраины пустыря появилась девичья фигурка. Девушка шла, опираясь на пулемёт - почти наваливаясь на него всею своей тяжестью.

Димка молнией метнулся навстречу - только волосы взлетели над плечами, как огненный плащ. Плачущая от злости и слабости Люська упала ему на руки; она была ранена осколками в правые бедро и щиколотку.

- Дик, - простонала она. - Граната разорвалась между нами... он... в плену.

Машка вскрикнула, смертельно побледнев. Галя прижала её к себе. Горька сквозь зубы втянул воздух:

- Моя вина...

- Перестань, - отрезал Сашка, - ты не можешь сразу за всем и всеми уследить. Что будем делать?

Это он спросил уже у всех. Мирко отозвался тут же:

- Дика у них оставлять нельзя!

- Нельзя, - согласился Сашка. - Вот и давайте думать, как выручить его!

* * *

Когда в дверях камеры загремели ключи, Дик стоял возле окна. Не у самого окна, а чуть наискось - ему не хотелось, чтобы снаружи кто-то увидел, с каким напряжённым вниманием он рассматривает сколачиваемую для него виселицу.

Взрыв гранаты его оглушил, и мальчишка попал в плен без сознания. Это чуть не свело его с ума, он собирался разбить себе голову о стену камеры, но потом решил, что стоит пожить ещё немного и отколоть перед смертью хотя бы одну шуточку. На выручку он не особо рассчитывал - на перекрёсток с виселицей соберётся тьма народу, к помосту не удастся пробиться. Помочь друзья смогут разве что послав ему пулю, чтобы не дрыгаться в петле. С другой стороны - хорошо, что вопрос с казнью, очевидно, решали не джаго. Они виселицей не обошлись бы.

"Дурацкая канитель, - Дик прикоснулся скованными руками к голове - она болела. - Могли бы просто пристрелить меня на улице, и всё." Но тут же он сообразил, что публичная казнь имеет свой смысл - показать всем, что налёт совершён вовсе не призраками и не духами, а обычными живыми существами... Он зажмурился - в окно подул ветерок. Но ветерок вонял горелым деревом и химической жжёнкой, и Дик плюнул на пол.

Когда дверь открылась, он не повернулся - его заставили развернуться лишь слова, сказанные холодным тоном, который не оставлял сомнений в расовой принадлежности говорящего:

- Это не он.

Вот тут-то Дик развернулся очень быстро - но говорившего сторка не увидел, внутрь уже входили караульные. Мальчишка заметил, что на него глядят с опаской. Солдаты не снимали рук с оружия.

- Выходи быстро, - немного нервно скомандовал один из них.

- Я спляшу сегодня, а вы чуть позже - и намного веселей, - осклабился Дик и получил удар кулаком в зубы, после чего сообщил: - У нас, англосаксов, за такой удар снимают очки.

Его просто молча толкнули к выходу...

...А снаружи стояло великолепное летнее утро. Настолько хорошее, что Дик безотчётно улыбнулся, подняв голову к небу и не обращая внимания на поднявшийся вокруг шум. Собравшиеся с большим удовольствием разорвали бы мальчишку на части, и то, как он держался, ещё больше усиливало это желание. Дик глубок вдохнул воздух - и понял, что ветер переменился. Теперь он дул с поросших лесом холмов, нависавших над окраинами посёлка. Дик посмотрел туда. Где-то там его друзья... и они отомстят. Они непременно отомстят! И эта мысль вдруг наполнила Дика совершенно неуместным ликующим чувством - таким могучим, что мальчишка звонко запел на родном языке первое, что пришло на ум - и очень кстати пришедшееся:

- Привет вам, тюрьмы короля,

Где жизнь влачат рабы!

Меня сегодня ждёт петля

И гладкие столбы!

Так весело,

Отчаянно

Шёл к виселице он!

В последний час

В последний пляс

Пустился МакФерсон!

Дика ударили прикладом в спину. Он удержался на ногах, перевёл дыхание, сглотнул и запел снова - его голос нёсся над невольно притихшей толпой:

- Разбейте сталь моих оков,

Верните мой доспех!

Пусть выйдет десять смельчаков,

Я одолею всех! - он пел этот куплет, глядя на лес, и последние остатки страха и неуверенности исчезали, словно грязь, смытая чистым дождём. Дик был полностью уверен в себе и пел последний куплет, легко поднимаясь по свежим ступенькам эшафота:

- Прости, мой край! Весь мир, прощай!

Меня поймали в сеть!

Но жалок тот, кто смерти ждёт,

Не смея умереть!

Так весело,

Отчаянно

Шёл к виселице он!

В последний час

В последний пляс

Пустился МакФерсон! (1.)

1.Стихи Роберта Бёрнса.

Палач - перепуганный молодой мьюри в неладно сидящей военной форме - испуганно шмыгая носом и моргая, на вытянутых руках протянул мешок. Дик представил сухой, душный запах, серую полутьму... передёрнулся в отвращении и бросил презрительно: