Весёлый Роджер (СИ) - Вечная Ольга - Страница 50

Он усаживает ее на небольшой деревянный столик, убирая в сторону полотенца, проводит пальцами по ногам под платьем, касаясь кончиками белья, нависает над ней, большой, горячий, целует шею, за ухом, затем ниже, плечо, - как всегда, очень нежно, скользко, зубами стаскивает лямки платья и белья. А потом замирает, часто дыша на ее кожу. Замирает и молчит, не шелохнется. Время идет, тянутся минуты, он стоит, словно оцепенев, она ждет, затаив дыхание. Наконец, Вера не выдерживает, ей приходится открыть глаза и снова посмотреть на него.

Нет, привыкнуть пока не получилось. Совсем не получилось. Снова та же тошнота, тот же ком в горле и те же долбаные слезы. Как можно заниматься любовью, испытывая лишь бесконечное сожаление? Может, у нее получится чуть позже? Остается только верить в свои силы. А он словно чувствует ее состояние. Угадывает. Выжидает. Сложно расслабиться и не смотреть, когда в ванной так светло, что глаза режет. А погасить лампочки можно только снаружи. Чтобы выключить свет, придется высунуться за дверь, а они оба не готовы к этому. Если хоть кто-то выйдет наружу, момент будет упущен.

Она не готова к тому, чтобы вести себя как раньше. Как будто шрамы снова мифические, и она догадывается, что они там есть, но насколько все плохо - даже не представляет. Он просто шумно дышит, грудь тяжело подымается. А посмотреть на лицо - нет сил, перед глазами только его коричневая неровная грудь с ужасающим черным флагом, и близость его кошмарного прошлого кружит голову.

Если она попросит у него прощения, он когда-нибудь еще прикоснется к ней? Сможет унять свою гордость настолько, чтобы позволить привыкать к себе постепенно, как к какому-то чудовищу? У нее есть только один шанс быть с ним, но хочет ли она теперь этого?

    Глаза распахиваются шире, Вера смотрит на предупреждающий пиратский флаг, который в нескольких сантиметрах от ее лица. Не просто так Белов выколол его на груди. У него точно есть причины информировать о чем-то, об опасности. Хочет ли Вера быть с человеком, пережившим трагедию подобного масштаба? Справится ли? Не может быть, чтобы пожар прошел бесследно, никак не отразился на психике. У Вика слишком много правил, нормальной жизни с ним не будет.

- Я понимаю, Вера, - ее окутывает его мягкий тихий голос, а затем доходит горький смысл сказанного. - Я тебя понимаю. И знаю. Все знаю. Самому блевать хочется, я не обижаюсь, честно. Просто спасибо за все, что было.

И он действительно не обижается, интонации пронзают тоской, но нет ни малейшего оттенка раздражения или злости в голосе.

- Все будет хорошо, девочка, - судя по голосу, он улыбается, целует ее в висок коротко, по-братски. - Ты не бойся ничего, я никуда не денусь, вместе дождемся августа, как и планировали. Я никуда от тебя не денусь, - повторяет, и снова целует висок, берет пальцами за подбородок, поднимает лицо. Смотрит и улыбается, его глаза блестят, в них бездна понимания. По-доброму смотрит, без тени обиды или разочарования. - Ты молодец, умница. Ты чудо. Я согласен с тобой просто дружить, без шуток, можешь рассчитывать на мою поддержку всегда, ладно? - кивает ей. - Правда, все в порядке. Хочешь, я тебе о планах расскажу? - голос слегка дрожит, но звучит почти весело. - В этом году, край - в следующем, хочу себе щиколотки сделать. И эту область, - показывает на грудь, чуть ниже горла. - Если деньги отсудим. Буду летом ходить в низких кедах и верхнюю пуговицу на рубашке смогу расстегнуть. А то жарко очень.

Он чмокает ее в губы по-дружески, сухо, потом так же одними губами касается щек, лба, подбородка, очень быстро, невесомо. Прощаясь.

- Не печалься, Вера, выше нос. Ты ни в чем не виновата. Ты правда пыталась, и я это ценю, - ободряюще ей улыбается. Она смотрит на него, забывая дышать. Даже в этой душераздирающей ситуации именно он ее поддерживает и подбадривает. Не она его, а он. Она снова на него опирается, потому что ей нужна помощь, и он дает ей поддержку, делает все так, чтобы она же не чувствовала себя виноватой. Помогает ей. Только и делает все эти месяцы, что помогает ей. Все для нее делает. Старается. Такой, как и час назад. Тот же самый, кто всегда держит за руку, когда страшно. А страшно ей постоянно, она ведь трусиха полная. А он говорит, что она чудо. Его чудо. Она - его чудо, а он - ее.

- Моя хорошая, не плачь, - вытирает ее щеки. - Твои слезы мне сейчас приятны, но не надо. Не стоит, - убирает прядь за ухо. - Очень красивая, добрая, замечательная Вера. Сильная, смелая, ты со всем справишься, у тебя все в жизни получится. Пойдем, хватит тут прятаться. Никогда нельзя прятаться, запомни это. Мы ж не дети, есть риск, что никто не станет искать. Хей, мы с этим справимся, поняла? Это не проблема. Для меня не будет проблемы, честно. Просто друзья, хорошо? Ты звони, когда буду нужен, ладно? Я сам не буду, но ты звони. Это нормально. Это лучший из возможный исходов, - качает головой. - Только не накручивай себя. Пообещай, что не будешь. А сейчас идем. Пора. Ненавижу прятаться.

И в тот момент, когда он в очередной раз ей кивает, берет за руку, помогая спрыгнуть со столика на пол, когда смотрит не как на любовницу, а просто смотрит, как на друга, который ничего ему не должен, как будто их отношения уже в прошлом, и они уже расстались, как он и обещал, по-хорошему, достойно. Расстались друзьями...

..В момент, когда она все это понимает и осознает, ее колотящееся сердце разрывается. И леденящий душу ужас бьет по груди, затылку, она едва не кричит, понимая, что летит в ту самую пропасть, и он больше не ждет наверху. И дело не в ВИЧ, не в подонке-Артеме, ни в чем другом. Дело в том, что он больше не будет ее ждать. Никогда.

Она в панике, неуклюже снова залазит на дурацкий ненадежный покачивающийся столик, хватает его руки и торопливо кладет себе на грудь. Он не понимает. Она прижимает его ладони к своей груди с силой, мысленно повторяя: захоти меня, захоти меня снова, умоляю, любимый, прости за заминку, только захоти меня опять!

Она хватает его за затылок, ей так жаль, что нельзя за плечи, но у нее есть его затылок. Хватает и тянет к себе, вкладывая в движение всю силу, на которую только способна.

Она раздвигает ноги, задирает мешающее платье до талии и делает их еще шире. Торопливо спускает лямки белья и платья с плеч, расстегивает молнию сзади и стягивает его сверху опять же до талии, оголяясь. Он в замешательстве, не отходит, но и не нападает на нее.

Не хочет больше.

Может, она опоздала?! Неужели за эти секунды он успел примириться с тем, что они просто друзья? И больше не хочет ее тело?

Она в ужасе летит в эту черную пропасть без всякой страховки, прижимает его ладони к своей голой груди, тянется и целует его щеки, его губы, шею.

И уже плевать на шрамы. Она о них вообще не думает, только то, что плевать на них.

Приглашает его. Так гостеприимно, как только умеет. Что ей еще сделать? Как удержать? Ему же нравится ее тело, он все время говорит, что тащится от его гладкости и изгибов.

Она уже готова начать умолять, как он срывается. Кидается на ее губы, целует, покусывая, жадно, с языком. Как она любит. Как он всегда с ней делает, заставляя стонать только от одних поцелуев. Кидается и целует, водит пальцами по ее телу, ощутимо сминая грудь, бедра, залезая пальцами под белье, обхватывая ягодицы, пододвигая ее к краю, ближе к себе.

Он целует влажно, жадно ее грудь, втягивает в рот сосок, лаская языком, осторожно покусывая, и она стонет, цепляется за его волосы, понимая, что не отпустит никогда. Он проводит рукой между ее ног.

- Очень мокро, - шепчет ей с довольной нахальной улыбкой.

- Сними их, если хочешь, - отвечает ему.

Что он и делает. Наматывает ее трусики на руку, затем достает из кармана презервативы, шарит по шкафам, находит ножницы, открывает, затем разрезает один из них и прикладывает к ней там. Потому что знает, что все равно не позволит, даже сейчас она лучше прогонит его, чем подвергнет опасности. Кажется, на споры даже у него нет сил. Еще один надевает на палец. И склоняется к ней, дышит на нее, и наконец проводит языком.