Философия. Книга третья. Метафизика - Ясперс Карл Теодор - Страница 49

В этом опыте и решается для меня каждый раз заново: что есть только лишенное всякой глубины толкование, как простое соотнесение вещей в мире друг с другом, в котором я всегда снова наталкиваюсь на уже известную мне почву, а что становится шифром бытия, в который я могу погружаться, и нигде не найду в нем дна.

6. Произвольная многозначность и многозначность шифра

— Интерпретируемая символика делает каждый частный случай нескончаемо многозначным, но оказывается однозначно ничтожной в том вымышленном ею последнем, которое подвергает истолкованию. Но зримой символике подлинного шифра присуща иная иногозначность.

Если шифр, толкуя, превращают в знание, если, значит, он должен стать объективным и значимым, то его многозначность в этой его лишенной экзистенциальных корней форме такова же, как и у всякой толкующей символики. Но эта многозначность не присуща ему, если его вообще не подвергают толкованию, а только сохраняют в его истоке.

Однако, если толкование изначального шифра, становясь мыслимым, само в свою очередь делается шифром, то этот шифр ничуть не менее многозначен, и все же многозначность его не произвольна, но состоит в множественности возможных экзистенциальных усвоений. Как возможность усвоения, шифр только в мгновение историчного присутствия экзистенции в настоящем становится для экзистенции — непередаваемым и для нее самой незнаемым образом — однозначным. Эта однозначность состоит в незаменимости для этой экзистенции, живо исполняющей именно ее трансценденции.

В произвольном толковании, как мнимом знании, исход его всякий раз бывает определен, толкование — нескончаемо, цель толкования — некое конечное бытие, в толковании тайнописи исход есть бесконечное в себе самом самоприсутствие трансценденции (in sich unendliche Selbstgegenwart der Transzendenz), шифр конечен и определенен, а цель толкования неопределенна, как эта уже присущая в настоящем бесконечность.

При толковании, которое ищет знания, конечное есть первое, исходя из него, тщетно ищут пути к завладению бесконечностью, в виде нескончаемой работы толкования; здесь никогда не происходит действительного толкования, а только кажимость толкования при помощи отнюдь не достигающих господства над фактичностью и просто повторяющихся или накапливающихся формул. Там, где совершается толкование символики как мнимое познание, все делается плоским, ибо только конечным. Против собственной воли оказываясь во власти нескончаемого, в то же время теряют бесконечное. При овладении же тайнописью первое есть бесконечное', только исходя из бесконечного как присутствия трансценденции, конечное и становится тайнописью.

Однозначность бесконечного самоприсутствия трансценденции — это всякий раз поднимающая к совершенству вершина во временном существовании экзистенции. Однако всюду, там, где этот шифр получает известную сторону всеобщности, встречается мне как сообщимый в языке, а равно и в том способе, каким эти вершины существования отзываются в жизни впоследствии, есть и многозначность, ибо есть возможность экзистенциального усвоения и осуществления.

Поэтому для метафизической установки вопрошания в тайнописи нет ничего окончательного. Она есть лишь там, где свобода являет в настоящем в ней трансценденцию. Шифр всегда может быть прочитан также и иначе. В нем никогда не бывает умозаключения о трансценденции, которая была бы отныне словно вычислена для нас. Если смотреть моими глазами, в тайнописи остается неустранимая многозначность. Если же говорить с точки зрения трансценденции, то нужно сказать: она может сообщить себя и иначе. Тайнопись не могла бы сделаться окончательной во временном существовании. Иначе в ней не осталось бы возможности, но вместо нее настала бы однозначная завершенность. Будучи теперь пространством еще необязательного, возможно-обязательного, и лишь затем становясь обязательством для этой экзистенции, она не осталась бы ни тем, ни другим, не была бы уже больше тайнописью, но стала бы единственным бытием трансценденции (das alleinige Sein der Transzendenz). Теперь она всегда есть особенное, которому не дано возможности стать целым, в тотальности она уничтожила бы самое себя. Теперь исчезающая и историчная, она сделалась бы наличной и абсолютной.

Бесконечная многозначность всякого шифра обнаруживает себя во временном существовании как сущность этого существования. Толкование шифров через другие шифры, наглядных — через спекулятивные, действительных — через созданные нами, не имеет конца, ибо оно есть среда, в которой экзистенция хотела бы удостоверяться в своей трансценденции и, в виде приготовления, творить для себя возможности. Система шифров невозможна, поскольку в эту систему шифры вошли бы только в своей конечности, но не как носители трансценденции. Бесконечная многозначность исключает систему возможных шифров. Система сама может быть шифром, но никогда система как набросок не может осмысленно объять все подлинные шифры.

Экзистенция как место чтения тайнописи

1. Чтение шифров при помощи самобытия

- При чтении тайнописи я отнюдь не постигаю какого-то независимо от меня наличного бытия, так что это чтение, напротив, возможно только при помощи моего самобытия. Бытие трансценденции в себе самой независимо от меня, и как таковое недоступно. Этот способ доступности присущ только вещам в мире. Но трансценденции я внемлю лишь в той мере, в какой становлюсь самостью; если я ослабеваю, то и она туманится для меня в своем неизменно сохраняющемся в себе присутствии; если я угасаю, сохраняя лишь существование как простое сознание вообще, она исчезает; если я постигаю ее, она есть для меня то бытие, которое единственно есть и которое остается и без меня тем, что оно есть.

Как органы чувств должны нормально функционировать для того, чтобы мы могли воспринимать действительность мира, так и самобытие возможной экзистенции должно быть живо присущим, чтобы оно могло быть захвачено трансценденцией. Если я экзистенциально глух, то мне не будет слышен язык трансценденции в предмете.

Поэтому я еще не проникаю в тайнопись при помощи изучающего познания, собирания опытов и рационального усвоения, но могу проникнуть в нее лишь в движении экзистенциальной жизни с этим материалом. Опыт первого языка требует одновременно задействовать самость возможной экзистенции (Die Erfahrung der ersten Sprache fordert zugleich das Sichselbsteinsetzen möglicher Existenz). Это задействование себя не существует как опыт, который следует прилагать извне и который можно было бы показать как имеющий силу в тождественности для каждого; ибо оно обретается только свободой (durch Freiheit). Оно не есть произвольная непосредственность переживания, но отголосок бытия через Шифр.

Если все в мире может стать шифром, то бытие шифром кажется чем-то произвольным. Если в нем есть истина и действительность, то оно должно быть верифицируемо. В ориентировании в мире я верифицирую, когда делаю нечто воспринимаемым или логически убедительным, если создаю и делаю нечто. В просветлении экзистенции я верифицирую тем способом, каким обращаюсь с самим собою и с другим, каким я обладаю в этом обхождении достоверностью себя самого в силу безусловности своего поступка, тех движений, которые переживаю во внутреннем опыте восхождения, в любви и ненависти, замыкаясь в себе и не справляясь с ситуацией. Но истину шифра я не могу верифицировать напрямую, ибо она, коль скоро ее высказывают, есть в своей объективности игра, нисколько не претендующая на значимость, а потому не требующая себе также и оправдания. Для меня самого она — не просто игра.

Там, где я читаю шифр, там я несу ответственность, потому что читаю его своим собственным самобытием, возможность и правдивость которого обнаруживается для меня в способе, каким я читаю шифр. Я верифицирую своим самобытием, хотя у меня и нет для этого никакой иной мерки, кроме самого этого самобытия, узнающего себя в трансценденции шифра.