Ищу человека (сборник) - Довлатов Сергей Донатович - Страница 6
- Предыдущая
- 6/12
- Следующая
Один майор говорил другому:
– Необходима шкала ценностей, Витя. Истинная шкала ценностей. Плюс точка отсчета. А без шкалы ценностей и точки отсчета, сам посуди…
Другой по-прежнему возражал:
– Есть факт, Коля! А факт – есть факт, как его ни поворачивай. Факт – это реальность, Коля! То есть нечто фактическое…
Девочка со звоном уронила чайную ложку. Родители тихо произнесли что-то укоризненное. Мальчик взглянул на часы…
Возникла буфетчица с локонами цвета половой мастики. За ней – официант с подносом. Обслужил еврейскую семью.
– Конечно, – обиделся Жбанков, – евреи всегда первые…
Затем он подошел к стойке:
– Бутылочку водки, естественно… И чего-нибудь легонького, типа на брудершафт…
Мы чокнулись, выпили. Изредка поезд тормозил, Жбанков придерживал бутылку. Потом – вторую.
Наконец он возбудился, порозовел и стал довольно обременителен.
– Дед, – кричал он, – я же работаю с телевиком! Понимаешь, с телевиком! Я художник от природы! А снимаю всякое фуфло. Рожи в объектив не помещаются. Снимал тут одного. Орденов – килограммов на восемь. Блестят, отсвечивают, как против солнца… Замудохался, ты себе не представляешь! А выписали шесть рублей за снимок! Шесть рублей! Сунулись бы к Айвазовскому, мол, рисуй нам бурлаков за шестерик… Я ведь художник…
Был уже первый час. Я с трудом отвел Жбанкова в купе. С величайшим трудом уложил. Протянул ему таблетку аспирина.
– Это яд? – спросил Жбанков и заплакал.
Я лег и повернулся к стене.
Проводник разбудил нас за десять минут до остановки.
– Спите, а мы Ыхью проехали, – недовольно выговорил он.
Жбанков неподвижно и долго смотрел в пространство. Затем сказал:
– Когда проводники собираются вместе, один другому, наверное, говорит: «Все могу простить человеку. Но ежели кто спит, а мы Ыхью проезжаем – век тому не забуду…»
– Поднимайся, – говорю, – нас же будут встречать. Давай хоть рожи умоем.
– Сейчас бы чего-нибудь горячего, – размечтался Жбанков.
Я взял полотенце, достал зубную щетку и мыло. Вытащил бритву.
– Ты куда?
– Барана резать, – отвечаю, – ты же горячего хотел…
Когда я вернулся, Жбанков надевал ботинки. Завел было философский разговор: «Сколько же мы накануне выпили?..» Но я его прервал.
Мы уже подъезжали. За окном рисовался вокзальный пейзаж. Довоенное здание, плоские окна, наполненные светом часы…
Мы вышли на перрон, сырой и темный.
– Что-то я фанфар не слышу, – говорит Жбанков.
Но к нам уже спешил, призывно жестикулируя, высокий, делового облика мужчина.
– Товарищи из редакции? – улыбаясь, поинтересовался он.
Мы назвали свои фамилии.
– Милости прошу.
Около уборной (интересно, почему архитектура вокзальных сортиров так напоминает шедевры Растрелли?) дежурила машина. Рядом топтался коренастый человек в плаще.
– Секретарь райкома Лийвак, – представился он.
Тот, что нас встретил, оказался шофером. Оба говорили почти без акцента. Наверное, происходили из волосовских эстонцев…
– Первым делом – завтракать! – объявил Лийвак.
Жбанков заметно оживился.
– Так ведь закрыто, – притворно сказал он.
– Что-нибудь придумаем, – заверил секретарь райкома.
Небольшие эстонские города уютны и приветливы. Ранним утром Пайде казался совершенно вымершим, нарисованным. В сумраке дрожали голубые, неоновые буквы.
– Как доехали? – спросил Лийвак.
– Отлично, – говорю.
– Устали?
– Нисколько.
– Ничего, отдохнете, позавтракаете…
Мы проехали центр с туберкулезной клиникой и желтым зданием райкома. Затем снова оказались в горизонтальном лабиринте тесных пригородных улиц. Два-три крутых поворота, и вот мы уже на шоссе. Слева – лес. Справа – плоский берег и мерцающая гладь воды.
– Куда это мы едем, – шепнул Жбанков, – может, у них там вытрезвиловка?
– Подъезжаем, – как бы угадал его мысли Лийвак, – здесь у нас что-то вроде дома отдыха. С ограниченным кругом посетителей. Для гостей…
– Вот я и говорю, – обрадовался Жбанков.
Машина затормозила возле одноэтажной постройки на берегу. Белые дощатые стены, вызывающая оскомину рифленая крыша, гараж… Из трубы, оживляя картину, лениво поднимается дым. От двери к маленькой пристани ведут цементные ступени. У причала, слегка накренившись, белеет лезвие яхты.
– Ну вот, – сказал Лийвак, – знакомьтесь.
На пороге стояла молодая женщина лет тридцати в брезентовой куртке и джинсах. У нее было живое, приветливое, чуть обезьянье лицо, темные глаза и крупные ровные зубы.
– Белла Ткаченко, – представилась она, – второй секретарь райкома комсомола.
Я назвал свою фамилию.
– Фотохудожник Жбанков Михаил, – тихо воскликнул Жбанков и щелкнул стоптанными каблуками.
– Белла Константиновна – ваша хозяйка, – ласково проговорил Лийвак, – тут и отдохнете… Две спальни, кабинет, финская баня, гостиная… Есть спортивный инвентарь, небольшая библиотека… Все предусмотрено, сами увидите…
Затем он что-то сказал по-эстонски.
Белла кивнула и позвала:
– Эви, туле синне!
Тотчас появилась раскрасневшаяся, совсем молодая девчонка в майке и шортах. Руки ее были в золе.
– Эви Саксон, – представил ее Лийвак, – корреспондент районной молодежной газеты.
Эви убрала руки за спину.
– Не буду вам мешать, – улыбнулся секретарь. – Программа в целом такова. Отдохнете, позавтракаете. К трем жду в райкоме. Отмечу ваши командировки. Познакомитесь с героиней. Дадим вам необходимые сведения. К утру материал должен быть готов. А сейчас, прошу меня извинить, дела…
Секретарь райкома бодро сбежал по крыльцу. Через секунду заработал мотор.
Возникла неловкая пауза.
– Проходите, что же вы? – спохватилась Белла.
Мы зашли в гостиную. Напротив окна мерцал камин, украшенный зеленой фаянсовой плиткой. По углам стояли глубокие низкие кресла.
Нас провели в спальню. Две широкие постели были накрыты клетчатыми верблюжьими одеялами. На тумбочке горел массивный багровый шандал, озаряя потолок колеблющимся розовым светом.
– Ваши апартаменты, – сказала Белла. – Через двадцать минут приходите завтракать.
Жбанков осторожно присел на кровать. Почему-то снял ботинки. Заговорил с испугом:
– Серж, куда это мы попали?
– А что? Просто идем в гору.
– В каком смысле?
– Получили ответственное задание.
– Ты обратил внимание, какие девки? Потрясающие девки! Я таких даже в ГУМе не видел. Тебе какая больше нравится?
– Обе ничего…
– А может, это провокация?
– То есть?
– Ты ее, понимаешь, хоп…
– Ну.
– А тебя за это дело в ментовку!
– Зачем же сразу – хоп. Отдыхай, беседуй…
– Что значит – беседуй?
– Беседа – это когда разговаривают.
– А-а, – сказал Жбанков.
Он вдруг стал на четвереньки и заглянул под кровать. Затем долго и недоверчиво разглядывал штепсельную розетку.
– Ты чего? – спрашиваю.
– Микрофон ищу. Тут, натурально, должен быть микрофон. Подслушивающее устройство. Мне знакомый алкаш рассказывал…
– Потом найдешь. Завтракать пора.
Мы наскоро умылись. Жбанков переодел сорочку.
– Как ты думаешь, – спросил он, – выставить полбанки?
– Не спеши, – говорю, – тут, видно, есть. К тому же сегодня надо быть в райкоме.
– Я же не говорю – упиться вдрабадан. Так, на брудершафт…
– Не спеши, – говорю.
– И еще вот что, – попросил Жбанков, – ты слишком умных разговоров не заводи. Другой раз бухнете с Шаблинским, а потом целый вечер: «Ипостась, ипостась…» Ты уж что-нибудь полегче… Типа – Сергей Есенин, армянское радио…
– Ладно, – говорю, – пошли.
Стол был накрыт в гостиной. Стандартный ассортимент распределителя ЦК: дорогая колбаса, икра, тунец, зефир в шоколаде.
Девушки переоделись в светлые кофточки и модельные туфли.
– Присаживайтесь, – сказала Белла.
Эви взяла поднос:
– Хотите выпить?
– А как же?! – сказал мой друг. – Иначе не по-христиански.
- Предыдущая
- 6/12
- Следующая