Люди vs Боты (СИ) - Комаров Александр Анатольевич - Страница 25

Миновав небольшой подъем, он добрался до развилки. Слева был крутой поворот, уводящий дорогу резко вниз прямо к центральному зданию лагеря — шипу. Справа — серпантин к верхним ярусам жилых домиков и полю для игры в лакрос. Фонарь Художника нащупал своим лучом забавную табличку: "Whoa! Watch out! Horses on the road!". Конюшня, на которой работал их сосед колумбиец, располагалась чуть ниже и здесь часто можно было встретить делающих "horse riding" детишек. Продолжив свой путь под горку, Художник задумался о предстоящем вечере. Зачем же он идет в дом черных? Конечно же, не длятого, чтобы выпить с ними виски или покурить гашиша. Ему интересно другое: кто они? Просто рабочие или посвященный во все тайны персонал? Тот же самый вопрос его интересовал и относительно русских коллег, но здесь было кое-что ясно. Александр, уехавший по партзаданию в Нью Йорк, явно не был простым мальчиком на побегушках. Видимо, его признали здесь за своего, либо же контакт с ним был налажен еще до прибытия в Штаты. Такое тоже могло быть.

"Почему же никто не пытается выяснить мою сущность? — сокрушался Художник. — Неужели им больше не нужны ценные кадры или они каждый раз подолгу присматриваются к человеку?" Конечно, он находился здесь еще совсем не мало времени, но за эти дни он извел огромное количество огнетушителей, пытаясь не сгореть от нетерпения. Кем он только себя не представлял за это время! И муравьем в жаркий день, очутившемся ровно на фокусном расстоянии от линзы в маленьких ручках любопытного мальчишки. И незадачливым, интересующимся всем на свете мотыльком, слишком близко подлетевшим к костру бойскаутов. И даже фитилем! Именно фитилем, который сгорев, передаст воспламенителю необходимый для детонации огонь. Но не простой бомбе предстоит взорваться этим летом, а той единственной, не первую тысячу лет пылящейся в кладовых человеческого разума, назначение которой есть разрушение необъятных барьеров самоограничений, скрывающих такие чудесные места, куда лишь раз в тысячу лет долетал случайный взор самого просветленного ума.

Его любимым огнетушителем против апогейного искуса всей своей жизни было напевание песенок. Ничто так не помогает отвлечься от мыслей, как монотонная физическая работа с одной стороны и автоматическое повторение когда-то заученных слов. Все это напоминало особого рода мантру.

Слева, из-за простенького деревянного забора загавкала собака.

— Хороший песик, хороший, — инстинктивно сказал Художник.

Псина заткнулась.

Сквозь деревья уже пробивался свет прожектора, расположенного на шипе. Значит, он уже близко.

Действительно, через пару минут Художник стоял под натянутыми стальными канатами "zip line" — аттракциона для детей, где на них надевали специальные крепления, пристегивали к канатам и спускали с высоты прямо в воду, главное было — удержать трусы, когда разогнавшееся колесо движущегося механизма по инерции десять метров тащит тебя по поверхности воды, не давая поставить ноги на дно.

Отсюда было уже рукой подать до столовой, а там, мимо огороженных сеткой теннисных кортов и волейбольных площадок до заветного домика с фанерными стенами.

Когда он проходил мимо столовой, свет внутри уже не горел, а прожектор на здании — наоборот, это свидетельствовало о том, что все русские уже ушли, приведя свое хозяйство в надлежащий перед ночью вид.

"Конечно же, они пошли по низу, — подумал Художника, — как всегда". Оно было и понятно, ведь девушки жили в шипе и парни провожали их по дороге к себе домой.

Наконец, Художник добрался до нужного ему места. Задний фасад дома был глухой, как настоящий брандмаузер. Третий в этом лагере прожектор, установленного около главных ворот, слабо обдавал его тусклым желтым светом. Пройдя вокруг домика по тропинке, парень оказался перед верандой, из-за двух огромных окон она была, напротив, сильно освещена. И через эти окна просматривалась вся центральная комната, в которой сейчас толпилось немало чернокожих людей.

Он выключил фонарик, провел ладонью по волосам и поднялся на веранду. Затем аккуратно отворил дверь и шагнул внутрь. Все тут же посмотрели на него.

— Привет, ребята!

— Заходи, садись, — сказал Дерелл.

Художник прошел в ближайший угол и оперся на дверной проем, ведущий в чью-то спальню. Он осмотрелся. Комната была просторной и, как это здесь принято, плавно переходящей в кухню. Зеленые стены вызывали удивление так же, как и кожаные диван и два кресла. Напротив них стоял телевизор, под ним на полу валялась игровая приставка. Посредине комнаты располагался стеклянный стол, в тот момент заставленный стаканами и бутылками. Но еще больше питейной посуды было на кухонном столе, издалека это было даже больше похоже на барную стойку.

— Налей себе что-нибудь выпить, — небрежно бросил Ланни, худощавый высокий мужчина с длинными, заплетенными в дреды волосами. Он всегда передвигался очень неспешно, говорили, что из-за проблем со спиной.

Как ни странно, вечером в более интимной обстановке эти люди не спрашивали тебя "как дела" и казались даже чуточку грубоватыми, но Художник не знал, где тут фальшь. Скорее он был склонен полагать, что именно на таких вот вечеринках, или как сказали бы в России, тусовках, черные ребята напускали на себя эту непривычную грубость и нарочитую небрежность, стараясь походить на стереотипные образы своих братьев из больших городов.

На кухне стоял Фидейл и выковыривал пальцами лед из формочек себе в стакан.

— А! — воскликнул он и хлопнул Художника по спине. — Угощайся, бери все, что тебе хочется. Вот лед, вот виски, вот ликер, вот водка, вот пиво. Дерелл, где еще пиво, мать твою?

— Я не знаю, я не знаю. Шерман взял последнюю банку.

Квадратный Шерман вальяжно развалился в кресле. В руках у него была литровая стеклянная бутылка, наполненная оранжевой жидкостью, он периодически подносил ее ко рту и наклонял.

— Дерелл, у меня свое пойло. Мне ваше пиво не нужно.

— А что он пьет? — поинтересовался Художник у Фидейла.

— Пиво. Только мы пьем его из банок, а он из больших бутылок.

— А где Блейк?

— Блейк уехал домой на три дня.

— А Гай?

— Гай у себя в комнате, ему завтра раньше всех вставать, — ответил Фидейл на очередной вопрос русского.

Куки действительно вставали очень рано, Шеф-повар приходил на кухню к 6 часам, его помощники чуть позже.

— Ну а Эрл где?

— Эрл болен, он в спальне.

Художник еще раз оглянул комнату: Дерелл, Шерман, Ланни, Фидейл. И он. Вполне достойная компания.

Он взял большой красный одноразовый стакан и налил туда немного виски.

— Кола в холодильнике, — крикнул Дерелл с дивана.

— Спасибо, я так.

Когда он вернулся в комнату, то все сидячие места были заняты, в креслах сидели Шерман и Ланни, а Фидейл и Дерелл делили диван. Все четверо смотрели баскетбольный матч и изредка восклицали что-нибудь нечленораздельное.

— Садись сюда! — Подскочил Фидейл, — садись, я тебе говорю.

Художник был решительно настроен не поддаваться, но уже через десять секунд его силком усадили на мягкую нагретую поверхность.

— Ты — гость, вот и сиди.

Где-то на кухне очередной цикл запустила стиральная машинка.

Все терпеливо смотрели матч, давая русскому попривыкнуть к обстановке и выпить хотя бы пару-тройку порций.

Когда он подошел к стойке, что сделать себе третий стакан виски, на этот раз, возможно, с содовой, к нему подошел Ланни. Художник обернулся в его сторону и мужчина расплылся в улыбке, он несколько раз кивнул головой, будто хотел сказать, знаю, я все знаю, все понимаю, успокойся.

— Я покажу тебе отличный коктейль.

— Хорошо.

— Берешь виски, — он плеснул немного в стакан Художника, — затем водка, немножко льда и ice tea. Попробуй.

Художник пригубил напиток, он был в точности таким, какой он пил у Боба, направившего его в этот лагерь.

— Ммм… совсем не чувствуется алкоголь.

— Это только кажется. Выпей парочку другую и тебе будет очень хорошо. Я знаю, о чем говорю.