Код Омега (СИ) - Витич Райдо - Страница 34

Она не понимала, она не верила ему, себе, своим глазам, ушам:

— Ренат, ты мертв! Погиб!!…

Мужчина мягко улыбнулся и погладил ее по голове, как маленькую девочку:

— Кто это сказал, лейтенант?

— Я видела, я там была. Детонатор. Ты взорвал его, отослав меня… Ренат, я сплю? Это ты? Как это может быть?

Мужчина отвернулся, улыбка стала еще мягче и чуть печальнее:

— Друг Виваче, опять ты на посту? — спросил тихо у Ворона. Тот крылья расправил и опять сложил:

— Р-рработа такая. Ходите тут понимашь, мне покоя не даете.

— Без тебя б мне было плохо. Ты слушайся его, Стася, подожди меня. Мы скоро, — обратился к женщине.

— Ты мертв, Ренат! А я…

И смолкла пораженная, отшатнулась:

— Нет.

Мужчина посмотрел на нее, и не было во взгляде грусти или печали, сочувствия — спокойствие и безмятежность:

— Ты здесь недавно, еще шарахаешься от слова смерть. Смешно, — улыбнулся широко. — Эх, Стаська! Жизнь бесконечна и не кончается, поверь. А смерти вовсе нет в том плане, что мы думали. Есть переходы. Кому как не тебе знать как это. Считай, что шагнула на «зеленку» в другую плоскость.

— Нет, — замотала головой. — Я видела ребят! Я была с Киром! Меня отправили сюда! Нет!

Кого она убеждала? И поняла, поникла:

— Не-еет…

— Мы не приходим сюда одни, не остаемся одни и не уходим в одиночестве. С нами всегда кто-то, кому мы доверяем, кто нам подмога. У тебя получился Кир, у меня был Вальтер. Помнишь его?

— Нет, — покачала головой, уныло глядя на товарища. — Но я видел своих, кого помню.

— Во сне ребят видела? Уникальная вещь, не надо боксов — ушел и встретился с кем захотел. Но ты их не тревожь, и лучше бы они тебя тоже не тревожили. Не надо. Это плохо. Тяжело и им, и нам от того. Каждому свое, понимаешь? Не стоит звать сюда, и нам туда до срока не нужно. Всему свой час, патрульная. А в общем, все точно так же, как дома, быстро привыкнешь. Главное понять, что ты немного изменился, а дальше — проще. Николай-то как? Я слышал, Арлан вернул себе себя, еще подумал, скоро и ты появишься. И надо же — встретил!

Стася осела на дорогу, не чувствуя себя.

— Что ты, сестренка? — улыбнулся ей Ренат, потрепал по плечу. — Держись. Сначала тяжело, непонятно, потом так здорово, легко, свободно, что ни за что на свете не променять.

— Болтун, — вздохнул Виваче и защелкал клювом, словно призывал кого. А Стасе все равно. Она сидела и тупо смотрела на край бетонки, траву, лесок, но ничего не видела.

— Я побежал. Жаль, не могу остаться. Ты двигай в Центр, там встретимся, посидим, поговорим. Лады?

— Центр?…

— Конечно. Вон он! Седьмая группа!

Женщина с трудом подняла голову, уставилась на него и увидела, как он тает, размывается силуэт и вот нет никого.

— Своих догнал, — пояснила птица. Лучше бы молчала!

— Уйди, — прошептала, стряхивая Виваче с плеча, легла на дорогу и уставилась в небо: есть оно или нет, ей было все равно, апатия напала. А в голове щелчок и кадр перед глазами поплыл, как облака:

"— Ты хоть поняла, что дома была? — спросил ее Кир, открывая перед ней дверь.

— Честно? Нет. Да и что такое дом, Кир? Люди и места, к которым прикипел сердцем, с которыми осталась частичка себя.

— Хочешь сказать, что твой дом и там, и здесь?

— Именно. Там остался Тео, и я с ним. Здесь Чиж, ребята, и я остаюсь с ними, куда бы не ушла".

— Я осталась с ними, хоть и ушла… Я мертва, — прошептала. Но не верилось, бунтовало все внутри, логика шалила, разум отказывался принять вердикт, который объяснял то, что было Стасе не понятно. Теперь все встало на свои места. — Мертва…

— Стесси? — озабоченно позвал ее Арлан, присев на корточки рядом. Она не удивилась его явлению, уставилась огромными от осознания зрачками:

— Я умерла, ты мне грезишься.

— Это как посмотреть, родная.

— Ты знал.

Он улыбнулся:

— Конечно.

— Молчал.

— Твой путь, и ты его прошла. Сама должна была понять, принять. Скажи я — не поверила бы.

— Зачем скрывал?!

— Не говорил и только. Сложить сама могла, никто и ничего здесь не скрывает.

Женщина озабоченно нахмурилась и вспомнились рыцари, устроившие ристалище — они не заметили ни ее, ни Кира, а почему? Не потому ли, что новенькие еще себя не проявили, еще были зыбкими? Потом тот бой у деревни, где они влезли в разборки, и их заметили, они заняли свое место в этом мире…

А сны ее? Не сны. И лихорадка — память тела, что с трудом удерживала иллюзия.

А город, где часы идут как захотят? А «мертвые», что рассыпаются без остатка, не оставляя даже праха?

— Они рождаются вновь, а их фантомы еще чего-то ждут. Как бабочка выходит из кокона, так рождается дитя, оставляя оболочку прошлой жизни, что принесло сюда.

Русанова зажмурилась:

— Эффект бабочки, фрактал Истока… Так ты сказал правду — вы и есть исток.

— Мы. Без души не будет тела, без идеи не родится материя.

— За-ачееем?…

— Для жизни. Для рождения и вечного круговорота обновлений.

— "Перпетум — мобиле". А его все пытаются изобрести… Но смерть есть и здесь, и там!

— Нет, всего лишь отмирание ненужного, как ороговевшего слоя кожи, как пожухлых листьев. Там тела, здесь его иллюзии.

— Но остается энерго-информационная связь, так, память поля?

— Да.

— Нет, невозможно. Был переход, был! Не как обмен частиц, а настоящий… Не помню, но он был!

— Сюда живому во плоти не добраться. Нас нет, как нет Истока для питекантропа, как не ведает о самолете смерд из глубины веков. Я позже покажу тебе, как выглядит наш мир, и ты сама поймешь — здесь нет ни воздуха, ни тебе привычных пейзажей. Нет ничего, как и самой планеты нет.

— Границы леса!

— Номинально. На самом деле ни границ, ни рамок нет. Они здесь невозможны. А леса всего лишь зыбкая грань фантазии, ограждающая один мирок от другого, как соты пчел, чтоб не мешать друг другу. Заборы — видимость.

— Река.

— Для кого-то воды Стикса, для кого-то молочная река, а для кого привычная. На деле… млечный путь, — улыбнулся мягко.

— Две страны!

— Два полюса, как да и нет, свет с мраком. Опять же номинальны и иллюзорны, созданы лишь из привычки тех, кто к нам приходит делить мышление и мир на половины: женщина — мужчина, глубина и высота, меньше — больше… Мертвое — живое.

Стася села, осознавая сказанное.

— Я мертва?!

Вдуматься и муть такая на душе, что волком выть охота. И взбунтовалась, цепляясь за последние аргументы, как будто назад рванула со всех сил, и в двери бокса кулаками: пустите. Пустите!!

Но понимаешь — правда. Все, про что и не так, как говорят, как констатируют науки.

А вдуматься, ну что такое смерть, если движенье жизни бесконечно? Подумать — как же можно умереть, если дела твои и мысли продолжают жить?

И что такое — мертвое? Лишь видимость, иллюзия живых. Так, камень изучая, приходят к выводу — он мертв. А он живой, чуть медленнее идут процессы, отрезок жизни более длинен, и потому в нем будто вовсе жизни нет. Но…

— У меня есть тело! — воскликнула в отчаянье. — Настоящее, чувствующее!

— Имитация, привычная тебе. Чувства же никто не отбирает. Не только тело, но и душа имеет чувства.

— Есть слух и зрение!

— Как у любой частицы во вселенной, у которой нет глаз и ушей.

— Я разговариваю!

— Как тебе угодно. Но можешь молчать и только ощущать — того довольно.

— Я чувствую! Слышишь? Боль, страх!…

— Естественно. Старые привычки еще живы, догмы. Они ушли с тобой. Им тяжело тебя оставить, когда ты не спешишь пожить без них.

— Меня отправили сюда!

— Нет.

— Я помню!

— Что?

Женщина смолкла, сникла:

— Не знаю, — прошептала. — Но я была с Киром.

— Проводник. Его, наконец, починили. Он остался там, Сомерсби его вернул его же миру. Здесь он выполнил свою работу — довел свою подругу до тех, кто сможет позаботиться о ней. О тебе, любовь моя.