Черная книжка - Паттерсон Джеймс - Страница 40

Когда мэр Фрэнсис Делани опозорился и был вынужден оставить свой пост, а законодатели штата приняли закон о досрочных выборах мэра, все полагали, что кандидатом номер один на должность градоначальника будет конгрессмен, представляющий северную часть города, а именно седовласый и симпатичный Джон Тедеско, который проработал в палате представителей четырнадцать лет. В его «сундуках» водились миллионы, которые он мог потратить на предвыборную кампанию. У него были связи, возникшие за долгие годы службы в государственном аппарате. Однако он, сославшись на ухудшающееся здоровье, добровольно выбыл из предвыборной гонки и стал поддерживать свою приятельницу — прокурора штата Маргарет Олсон.

В преддверии внеочередных выборов, связанных с отставкой мэра Делани, Максималистка Маргарет занимает теперь ведущие позиции среди кандитатов. Три члена совета района и два выборных окружных администратора тоже выдвинули свои кандидатуры, но Маргарет — единственная женщина. Кроме того, у нее намного больше денег, а ее репутация борца с преступностью, стремящегося положить конец коррупции, уже берет, похоже, верх.

Маргарет Олсон — везде: на телевидении, в Интернете, на ламинированных брошюрах в моем почтовом ящике… Самый свирепый и амбициозный прокурор из всех, которых когда-либо видели в округе, почти наверняка станет следующим мэром Чикаго.

Я потратил на ходьбу больше часа. Отправляясь на прогулку, прихватил с собой бутылку воды, но полчаса спустя она опустела. Я дошел до пересечения Норт-авеню с Дэймен-авеню и Милуоки-авеню, где хорошо одетые яппи и различные неформалы «зависали» в уличных кафе или тащили пакеты с покупками после шопинга на Дэймен-авеню.

Я все еще молод, но чувствую себя пожившим. Я уже побывал в браке, я был при смерти и сейчас иду как восьмидесятилетний старичок, прихрамывая и кряхтя во время кратких остановок, которые я делаю, чтобы собраться с силами. Когда возвращаюсь в свой квартал, то уже едва не валюсь с ног.

И вдруг я резко останавливаюсь.

На подъездной дорожке к моему дому и на проезжей части возле бордюра припаркованы три полицейские машины и два автомобиля без опознавательных знаков. То есть в общей сложности пять автомобилей, набитых полицейскими. Это может означать только одно.

По мере того как я приближаюсь, несколько полицейских, которые знают меня, кивают с извиняющимся выражением на лице. Я киваю в ответ. Это ведь не их вина. Они всего лишь выполняют приказ, делают свою работу.

Я подхожу ближе, и лейтенант Пол Визневски выходит из машины и протягивает мне лист бумаги. Честно говоря, мог бы по крайней мере скрыть свою радость по данному поводу.

— Уильям Харни? — спрашивает он — спрашивает так, как будто мы с ним не работали вместе на протяжении нескольких лет. — У нас ордер на обыск в вашем доме.

— Ой, как жаль, что я не знал заранее, — сокрушаюсь я. — Я мог бы навести там порядок. И испечь для вас печенье.

Визневски подходит ко мне так близко, что мы оказываемся почти нос к носу.

— Подумай лучше о приготовлении омлета,[53] — советует он. — Мы будем здесь весь день и всю ночь. Я найду то, что ищу, Харни. Это так же верно, как то, что я сейчас стою здесь.

Пэтти Харни выходит из своего автомобиля и направляется быстрым шагом к полицейским машинам, стоящим у дома Билли. Она узнает одного молодого полицейского в лицо, хотя и не знает его имени.

— Где он? — спрашивает она. — Где мой брат?

— В машине, детектив, — отвечает полицейский, кивая в сторону седана цвета ржавчины, припаркованного на проезжей части возле бордюра.

Пэтти видит Билли на заднем сиденье. Он прислонил голову к подголовнику и выглядит изможденным. Он изнурен в значительной степени именно физически. Он все еще не восстановился, ему не хватает сил. Врачи сказали, что может пройти целый год, пока он хотя бы приблизится к прежней форме и сможет делать то, что раньше.

Пэтти легонечко стучит костяшками пальцев по стеклу. Билли слегка поворачивает голову и смотрит на нее. Она открывает дверь.

— Хочешь подышать свежим воздухом?

— Я лучше останусь здесь, — отмахивается Билли. — А ты присмотри там за всем.

Пэтти садится в машину, захлопывает дверь и придвигается поближе к нему. Они склоняются головами друг к другу.

— Ты нормально себя чувствуешь, братик?

Он пожимает плечами.

— Я как в тумане, Пэтти. Я не знаю, как себя вести: то ли нервничать, то ли злиться, то ли грустить, то ли… что-то еще.

— Я понимаю, понимаю. Все будет в порядке. Просто Визневски так развлекается.

Она видит через окошко, как полицейские выходят из дома с коробками в руках. Один несет в руках старенький компьютер.

— Мне повезет, если они не вырвут из стены печку, — шутит Билли.

Сарказм Билли наводит Пэтти на мысль, что брат снова становится самим собой. Однако до полного восстановления еще далеко. Он раньше все время улыбался: всеобщий друг, комик… Бокал у него всегда был наполовину полным, а не наполовину пустым, и казалось, куда бы он ни пошел, за ним всегда следует солнце. Сейчас же он пребывает в удрученном состоянии. Бокал стал наполовину пустым, а солнце закрыла черная туча.

«Теперь ты знаешь, что я чувствую, Билли. Не очень-то весело, не так ли? Жизнь уже не столь прекрасна, когда блага не падают с неба прямо в руки, а люди не твердят без умолку, какой ты интересный и остроумный».

— Я никогда у тебя не спрашивал, — хмурится Билли. — Хотел спросить, но… Не знаю.

Она поворачивается к нему.

— Не спрашивал о чем?

— За сутки до того, как я получил пулю, я следил за Рамоной Диллавоу, — признается он. — И видел ее в ресторане «Тайсонс» на Раш-стрит в компании с тобой.

Пэтти напрягается.

— С какой целью ты встречалась с ней? Я никогда не спрашивал.

«Вообще-то спрашивал, Билли. Ты задавал мне этот вопрос. Ты просто не помнишь».

— Я пыталась раздобыть маленькую черную книжку, — отвечает она. — Я пыталась тебе помочь.

— Каким образом? Заплатив за ее выпивку? Ты думала, этого будет достаточно?

Пэтти вздыхает и ласково гладит Билли по ноге.

— Билли-Билли, — говорит она. — Ты всегда отталкиваешь людей, которые хотят тебе помочь, и тянешься к тем, кому не нужен.

— Это не ответ.

Пэтти качает головой и снова смотрит в окошко. Из дома выходит еще один полицейский с коробкой в руках.

— Не переживай ни о чем. — Она гладит его по руке. — Я не допущу, чтобы с тобой произошло что-либо плохое. Твоя сестра тебя защитит.

— Меня не нужно защищать. Я просто хочу узнать правду.

Она снова поворачивается и смотрит на своего измученного и сломленного младшего братика — братика, который моложе на несколько минут. Она для него старшая сестра, но всю жизнь казалось, будто она младше и ей требуется его помощь, поддержка и защита от опасностей окружающего мира.

— Помни, — шепчет она, — тебе не следует говорить ни одного слова этому Визневски. Не говори ему вообще ничего.

Я сижу в комнате для допросов. От меня не ускользает ирония происходящего: в этой комнате я сам за несколько лет допросил десятки подозреваемых. Я даже знаю, в каком месте на полу есть щели. Я знаю, куда и каким образом нужно посадить подозреваемого, чтобы он находился как раз под струей воздуха, исходящей из кондиционера, или же чтобы солнце светило сквозь шторы прямо в глаза.

Дверь открывается, и я вижу круглолицую физиономию лейтенанта Пола Визневски и чувствую исходящий от него сигарный запах. У него в руках — простенькая коричневая коробка. Он кладет ее на стол между нами.

— Ты, конечно же, понимаешь, что не арестован, — объясняет он. — И понимаешь, что можешь встать и уйти.

— Я понимаю, что ты говоришь это только для того, чтобы не зачитывать мне «права Миранды»[54] и не записывать разговор на вон тот видеомагнитофон.