Черная книжка - Паттерсон Джеймс - Страница 51

Меня мучает страх, что ответ, который я так отчаянно ищу, мне совсем не понравится и что, когда я пробью стену незнания, меня поглотит испепеляющий огонь…

Доктор Джилл Ягода останавливает «Лексус» и кивает:

— Здесь.

Я оглядываюсь по сторонам:

— Где?

— Многоквартирный дом. С навесом.

Я смотрю на здание. Там жила Эми. Там она была убита. Она и Кейт.

Ничего не помню. Черная дыра. Для меня это всего лишь какой-то дом — одна из множества высоток, каких в нашем городе тысячи.

Я таращусь на навес и на окна на верхних этажах, требуя от здания подсказки: «Ты проходил через эту дверь. Ты поднимался на этом лифте. Ты шел по этому коридору. Ты был в этой квартире».

Я видел множество фотографий из квартиры Эми — квартиры, ставшей местом преступления. Однако комнаты выглядели так же, как другие подобные помещения: кухонька, одна спальня, хорошо обставленная гостиная.

«Ты заходил в квартиру. Заходил туда вместе с Эми…»

Что я там делал вместе с Эми? Не помню, чтобы переступал порог ее жилища.

— Не напрягайтесь, — говорит доктор Ягода. — Не насилуйте себя.

Я качаю головой:

— Поехали.

— Почему бы нам не пройтись? Это ведь чудесный…

— Я хочу отсюда уехать.

— Билли, это все, что у нас осталось. Мы уже беседовали о чувствах и эмоциях, о вашем детстве и отношениях с другими людьми. Говорили о дочери и о жене, о ваших надеждах и опасениях…

— Я знаю, доктор, знаю.

— Ну хорошо. Понимаете, необходимо задействовать другие органы чувств. Ваш рассудок борется. Нужно прикасаться, чувствовать запахи, слышать — вернуть себя сюда, попытаться реконструировать события. Это наш последний шанс отпереть страшную дверь.

— Давайте отсюда уедем, — настаиваю я.

Она некоторое время молчит. Я глазею на навес, пока мне не начинает казаться, что он движется, машет мне и дразнит меня.

— Бояться — это вполне нормально.

Я поворачиваюсь к ней.

— Мне не нужен психиатр, который говорит банальности. Что бояться — нормально, я понимаю без вас. Страх — единственная эмоция, которая у меня осталась. Я просто… Я просто прекращаю борьбу. Понятно? — Я поднимаю руки вверх. — Я, черт побери, сдаюсь.

— Нет. До суда у нас есть еще четыре недели. Я не разрешаю вам прекращать борьбу.

— Вы мне не разрешаете? У вас вдруг появилось такое право?

Она сдвигает брови. Без своих очков в роговой оправе, которые она снимает, когда садится за руль, она выглядит более молодой и наивной.

— Я сомневаюсь, что вы убийца, — говорит она.

— В таком случае надеюсь, что вы будете в составе присяжных.

Ей моя реплика не показалась смешной.

— Давайте реконструируем события, — предлагает она. — Это все, что у нас осталось.

— Как далеко мы зайдем в своей реконструкции? Мне придется в вас стрелять? Или вы пальнете в меня?

— Судя по вашему поведению, у меня может возникнуть такой соблазн.

Я снова смотрю на здание, на навес, на окна. Может, попытка реконструировать и даст какие-то результаты. Она, похоже, в это верит, а она ведь специалист.

Но я припоминаю, что сказала мне Пэтти.

«А может, даже лучше, что ты не помнишь… Кто может доказать, что память к тебе не вернулась?.. Никто не может прочесть твои мысли. Если ты говоришь, что помнишь, — значит, помнишь».

Возможно, она права. Возможно, это мой единственный шанс сказать то, что необходимо сказать для того, чтобы спасти свою задницу. Нужно что-нибудь придумать. Что-нибудь правдоподобное. Я способен это сделать, правда? Ну конечно способен. Я же самый искусный лгун из всех, кого я знаю.

«Это может быть лучше правды».

— Спасибо вам за все, — обращаюсь я к доктору Ягоде, — но я хочу отсюда уехать.

Я прогуливаюсь по улицам. Моя походка улучшается с каждым днем, и я уже меньше хромаю. Повышается и моя выносливость. Еженедельная терапия и ежедневные прогулки пошли мне на пользу. Гулять сейчас приятно. Я ощущаю во время прогулок, как постепенно заканчивается лето и начинается осень — воздух становится более прохладным по мере того, как сгущаются сумерки.

К черту память. Я чувствую себя более свободным, когда выбираюсь из этой запертой комнаты — моей памяти. Чтобы одержать победу в ходе судебного процесса, не нужно помнить о том, что произошло. Все, что мне необходимо, — убедительная история.

К тому моменту, как я дохожу до Саутпорта к северу от Эддисона, уже совсем стемнело. В этом районе не так многолюдно, как центре города, но я тем не менее оказываюсь в довольно плотном потоке людей. Я занимаюсь сейчас только тем, что прогуливаюсь и просто существую. Я осознаю, что просто существовать — уже счастье. Я запросто мог умереть после огнестрельного ранения — ведь я в течение нескольких минут находился в состоянии клинической смерти. По сравнению с этим все остальное — какие-то пустяки, не так ли?

Я снова и снова повторяю про себя, как мне повезло, что я дышу, хотя, вероятно, совсем скоро дышать и существовать придется в тюрьме «Стейтвилл».

Я бросаю взгляд на витрину и невольно замираю: я отчетливо увидел, что из-за стекла на меня смотрит Эми. Секунду спустя до меня доходит, что женщина с короткими иссиня-черными волосами, одетая в модный костюм, — всего лишь манекен.

Со мной иногда случаются подобные неожиданности. Нет, призраки ко мне не являются, так что устраивать спиритические сеансы или изгонять нечистую силу пока еще рано. Но иногда мне чудится Эми. Посмотрю в какую-нибудь сторону, а там она.

В такие моменты я ощущаю что-то странное за спиной — какое-то дуновение воздуха. И как будто неведомое движение сзади меня прекращается в ту же секунду, когда я замираю.

Я вращаю головой то в одну сторону, то в другую. И не вижу ничего, кроме людей, беспорядочно движущихся по направлению ко мне. Никто не отскакивает, не пригибается, не отводит взгляд в сторону.

Никто за мной не следит.

Тем не менее по коже время от времени пробегают холодные мурашки.

Я устал оглядываться через плечо.

Я утомился оттого, что постоянно нахожусь в оборонительной позиции, пытаясь зацепиться за свою память. Чувство беспомощности меня измотало. Похоже, пришло время перестать обороняться — пора переходить в наступление.

Я остановил такси и поехал в северном направлении.

«Дыра в стене». Я не был там целую вечность. Когда-то давно все происходило на уровне рефлекса: если хотелось выпить и было свободное время, я отправлялся в «Дыру в стене».

Я выхожу из такси, слышу гул поезда, проезжающего высоко надо мной по Коричневой линии. Сверху сыпятся малюсенькие кусочки ржавчины. Я протягиваю руку к двери бара и замираю. Затем делаю глубокий вдох — и открываю ее.

Когда я захожу в бар, там моментально становится тихо. Как в каком-нибудь фильме: музыка стихает, разговоры обрываются на середине фразы. Или как будто с пластинки сняли иглу проигрывателя и музыка резко стихла.

Все взгляды направлены на меня, и ни одного — дружественного. Я узнаю́ около ста лиц — это люди, с которыми я общался и вместе работал. Пэтти, стоя у стойки, уже поднесла бутылку пива к губам, чтобы сделать глоток, но, увидев меня, застыла.

— Этот бар — для полицейских, — кричит кто-то, — а не для убийц полицейских.

Мои ладони сжимаются в кулаки, челюсти сдавливаются. Я иду прямиком в уголок, который когда-то считал своим, где люди хором выкрикивали мою фамилию, слушали меня и смеялись. Я поднимаюсь на сцену, беру микрофон и щелкаю по нему пальцем, дабы убедиться, что он работает.

— Нам не нужны твои анекдоты, — слышится из толпы.

— Это не анекдот. Я не убивал полицейских, — говорю я в микрофон. — Я не убивал никого.

— А куда же подевалось твое «Я ничего не помню?» — выкрикивает кто-то из зала.

Я окидываю помещение взглядом — сердце лихорадочно колотится, в животе все скручивается в сотни узлов.

— Теперь я помню, — заявляю я. — И я этого не делал.