Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич - Страница 29

Они уже были на склоне горы, у бетонных развалин комбината, когда услышали гул взрыва и увидели вдали взметнувшийся столб пыли.

Отряд без команды пригнулся, даже пленные. Все, кто имел оружие, приготовились стрелять. Чуть приподнявшись над кочкой, Окурок долго разглядывал то место в бинокль, а потом махнул рукой.

— Отбой! Это олень. В смысле, животное.

Он знал, что среди людей Уполномоченного «оленем» называют глупого и наивного человека. У них на Волге так не говорили. Говорили просто: дебил, идиот или даун. Или матерно.

Зверь не мог знать о подземном городе в Ямантау и секретных входах в него, которые раньше прикрывались минными полями и укрепленными дотами. Но все-таки сослужил для них службу — показал точное направление. Ведь мины находились на довольно узкой полосе, искать которую пришлось бы долго. Мустафа говорил, что их не ставили саперы, а запустили с залпом из какой-то артиллерийской установки, засеяв несколько участков на этих склонах.

И примерно там, возле большого камня, похожего на надгробие, находился один из колодцев. Удачно все совпало. Хотя им уже попадались по пути кости крупных животных. А вот волки проходили без труда. Видимо, на их мягкие лапы мины не реагировали.

Олень лежал в крови и не шевелился.

Подойдя ближе, Окурок вспомнил эти места. Знакомым был еще один камень причудливой формы размером с корову. Да, они на верном пути.

Не доходя ста метров до места, где упал олень, люди остановились — размеченная тропа тут заканчивалась. Если идти дальше, можно расстаться с ногами. «Поминай мои ноги» — так старые солдаты звали один из видов мин.

— Если тут есть проход, почему ты его не разметил? — грубо спросил Чингиз.

Окурок чуть не обложил его матом в ответ.

— Я же не сапер. Тут до меня ходили. Видимо, местные. Они и разметили. Но за эти годы лавиной или селевым потоком значки снесло.

— Етить-колотить… А мины, значит, не снесло… Ну, давайте, добровольцы! Вперед и с песней, — бородач подтолкнул прикладом автомата первого раба.

Окурок поморщился, видя, как, вжав головы в плечи, пошли эти бедолаги в стоптанных сапогах вперед. Во взглядах — обреченность. Но они выполняли все, что им скажут. Он уже не раз такое видел. Ему было жаль этих смертников. Не хотел бы он оказаться на их месте.

Димон надеялся, что им повезет. За столько лет многие адские машинки должны были прийти в негодность, а олень мог оказаться просто невезучим.

Но через пару минут первый наступил на что-то со щелчком, и к небу взлетели комья земли. Грохот был сильный. А чуть позже наступил и второй. Остальные рабы только отводили глаза, когда упавших и дергающихся в луже крови Чингиз добивал выстрелами с безопасного расстояния, приговаривая:

— «Айн кляйнер менш штирбт нур цум шайн. Вольте ганц аляйне зайн…»

Эту скороговорку Окурок от бородатого уже слышал. Он произносил ее всегда, когда кого-то отправлял на тот свет. Говорил, что это стихи какого-то Рамштайна.

Окурок промолчал: свой своему поневоле брат. Но мысленно сделал зарубку на память: подонок и мразь. Так даже с чужими обращаться нельзя.

Вентиляционная шахта была так хорошо замаскирована под естественный пригорок, что если бы они не знали, что ищут — не заметили бы. Этой тропой уже много лет не ходили. Окурок подумал, что он был тут последним.

Колодец находился в таком же состоянии, в каком он его оставил десять лет назад. Ничем не прикрыт. Черный бездонный зев, в который можно было бросить камень и не дождаться ответа. «Еще бы. Там больше ста метров».

— Нехорошо, когда столько мяса пропадает, — услышал он голос Мустафы у себя за спиной.

— Какого еще мяса?.. — Федор-Чингиз тоже не понял, потому что в тот момент смотрел на труп последнего из подорвавшихся рабов. — А, ты об этой зверюге с рогами? Пусть притащат. Поднимайтесь, сволочи, пока я вам кишки погулять не выпустил!

И в подкрепление слов достал охотничий нож с глубокими, как у пилы, зазубринами. Русобородый бандит уже хотел послать рабов напролом, чтоб они приволокли труп оленя, когда Окурок предложил вариант получше.

Он заметил, что недалеко от места, где лежит олень, есть голые скальные породы — там мины никто бы поставить не смог. Прыгая по этим каменистым островкам, трое пленных сумели добраться до животного на расстояние в десять метров, а уже оттуда с четвертой попытки зацепили зверя веревочной петлей. Вскоре его вытащили на безопасную дорожку, теперь отмеченную вбитыми в землю колышками. Оказалось, что животное с перебитыми ногами и распоротым животом еще дышит. Это был молодой олень — взрослого они бы надорвались тянуть.

Мустафа Ильясович склонился над ним и молниеносным движением перерезал горло. Кровь начала стекать в землю, как из крана.

— Вот теперь он не павший. Он умер от моего ножа. Можно кушать. Мясо халяльное, дети мои, — объявил он, вставая на ноги. — Не путать с халявным... Хотя воинам в походе можно есть и падаль. Это не харам.

Старик повернулся к Дмитрию.

— Ты готов заглянуть туда снова, Дима?

«Как будто меня кто-то спрашивает…»

— Ясное дело, готов, — Окурок бодрился. Чтобы никто не заметил, что он предпочел бы сутки ходить по минному полю, но не спускаться вниз.

— Если тебе встретится там внизу дьявол, побивай его камнями. Повелитель мух, как его называли наши торговатые двоюродные братья... имеет много лиц. И главное из них — ложь. Но если ты силен и смел, он не имеет над тобой власти. Хотя… может, там и нет никакого Иблиса. А только галлюцинации в замкнутом пространстве, вызванные недостатком кислорода и сенсорным голодом.

Мудрено сказал, но общий смысл Окурок понял.

«Глюки, говоришь? Ага. Сам бы попробовал спуститься…»

К его удивлению, именно это старик и собирался сделать и уже снимал с головы, разматывал свою арафатку.

Маленьким ручным прибором «Белла-М» с кнопкой они сделали замер возле колодца. Норма. Потом включили таймер и спустили измеритель на веревке и повторили пробы на глубине пятьдесят и восемьдесят метров. Здесь уже было слабое превышение.

— Интересно… Вряд ли это от грунтовых вод. Костюмы наденьте, — распорядился Мустафа. — И респираторы. Они одноразовые, но у нас есть еще. И не говорите, что Орда не заботится о своих сыновьях.

Нехорошая догадка зашевелилась у Окурка в голове.

«Да я вас наскрозь вижу. Заботливые вы мои, — подумал он. — Просто хотите, чтоб я таким макаром не одно, а десять убежищ проверил. Недаром у вас на карте гора Свинский камень тоже помечена».[6]

Прорезиненные костюмы были задубелые и скользкие. Если бы их поставили у стены, они бы стояли колом, как латы.

— Так что произошло с тобой здесь, если не секрет? — спросил Мустафа Ильясович, уже облачившись в защитный костюм. Респиратор он брать не стал.

— Я заблудился, — ответил Дмитрий.

Это, конечно, было очень мягко сказано. Он тогда упал с высоты десяти метров, потому что перетерлась казавшаяся надежной веревка. Сломал ногу. Понял, что не сможет выбраться обратно. И вынужден был уйти от крохотного прямоугольника высоко над головой — манящего, но недоступного выхода — в непроглядную темноту. В которой скитался почти месяц. Хотя ему тогда хватило ста шагов, чтоб понять — лезть в Ямантау без карты (а где ее возьмешь?) было безумием. Он по глупости представлял себе это убежище как один большой коридор, от которого шли ответвления к небольшим комнатам. Общей площадью в две-три тысячи квадратов.

Как в бункер под Саратовом, куда он лазил еще пацаном. Но подземелья Ямантау не имели такой планировки. Казалось, они шли без всякого порядка и больше напоминали природные пещеры, сырые и душные. И были они бесконечными, протянувшись на многие километры.

Дни слились с ночами, и он узнал, сколько плутал в этих долбаных коридорах, только когда выбрался и доплелся до какой-то уральской деревни, где его чудом не убили. Но в тот момент он на спасение и не надеялся.