Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич - Страница 53

В комнату зашел отец.

— Хороший подарок, ничего не скажешь, — он смотрел сквозь них, его мысли явно были заняты. — Никто не видел моего братца прибабахнутого?

— Вроде сказал, что воздухом подышит, — ответил дед. — Ладно, вы сидите, а я пойду каши себе еще положу. С маслом и сахаром.

— Всю не съедай, папаня. Оставь внуку.

Когда дверь за Александром-старшим закрылась и он ушел, шаркая ногами в теплых тапочках, отец хлопнул Младшего по плечу и усмехнулся. Не очень искреннее, явно стараясь ободрить, хотя его об этом никто не просил.

— Хорош подарочек, да? Самокрутки свернешь. Жаль, табак не уродился. В туалет с такой не сходишь. Больно уж плотная, бумага-то. Сына, не слушай всю эту лабуду, которую старый хрыч говорит. Он жизни не знал и не знает, а только свои книги. Ты уже давно мужчина. Хватит бегать по горам как сайгак. Хватит читать ерунду и слушать бабушкины… дедушкины сказки. Найди себе хорошую телку с приличным выменем… Да где же этот придурочный? — отец вскочил на ноги. — Одного еле нашли, теперь второй потерялся?! Ты это… сынок… извини. Пойду, поищу его. День какой-то сумасшедший.

Через пару минут он вернулся мрачнее тучи, которая за окном как раз набежала на солнце.

— Убежал! Убёг! Ну и получит он у меня. Обещал же — не уходить далеко… Даже не предупредил. Если не придет через час, пойдем его искать.

Гоша иногда уходил и гулял поблизости, бегал по оврагам, лазил по обрывистым склонам, прыгал через ручьи. Приходил грязный — лицо черное, вся одежда в земле и репьях, но счастливый. Нужно ему это было — побыть иногда вдали от людей. «Наверно нагуляется и через часок вернется», — подумал Младший.

Ни через час, ни через два дядя Гоша не появился. Комната его была пуста. И калитку кто-то не закрыл. Это было странно, хотя дома в Прокопе запирать и было не принято.

Жил он в пристройке с отдельным входом. Возле его крыльца было много зелени, в основном ягодных кустов — крыжовник, черная и красная смородина, малина, которые он же и объедал и за которыми старательно, хоть и бестолково ухаживал, обстригая секатором, когда ему надоедали разросшиеся колючие ветки.

Дверь в пристройку была чуть приоткрыта, а на пороге лежал Гошин медведь.

Никто уже не помнил, когда они впервые заметили у дяди этого Мишу. Может, лет пятнадцать назад, а может, и двадцать. Младшего вроде еще на свете не было.

Был он велюровый, туго набитый, небольшой — с кошку, и сильно потертый. Перед тем, как он у дяди появился, того видели гуляющим в районе проспекта Гагарина. Миша был пыльный, страшно грязный и рваный, черный от копоти, но пришлось дождаться, когда здоровяк заснет, чтобы просто постирать, оттереть от сажи, заштопать «зверя» и заменить набивку.

«Никита подарил, — объяснил тогда Гоша. — Мальчик. Черный. Совсем черный. Сказал, ему не нужен. Сказал, будет тебе длуг». И с тех пор не расставался с игрушкой.

Говорят, у бабушки после того случая на голове стало еще больше седых волос. Во всей деревне не было ни одного ребенка по имени Никита.

«Такой же. Такой же…» — бормотала она целый день.

А сейчас он этого мишку просто кинул. Наверно, поссорился с ним, как уже случалось.

— Полдеревни сумасшедших, — бурчал Андрей Данилов всю дорогу. — Правильно старый Мясник говорил: от радиации мозги плавятся. Может, товарищ Богданов и прав, что сюда не ездил и даже девок в жены не отпускал. Говорил, нечистая сила тут. Это он один раз у бабушки пектадрахму увидел на шее. Черт его знает, что накатило на нашего дурика. Был такой спокойный. Вместе со мной сходил за отцом. Пошли, надо его найти, пока не залез куда-нибудь!

Сосед Лёва Зенков сказал, что видел, как Гоша уходил куда-то в сторону Центра.

Только этого не хватало.

Уже через десять минут небольшая поисковая группа с фонарями выдвинулась от деревни через пустыри вдоль трамвайных рельсов — к разрушенной части города. Все ругали сквозь зубы «дурика» — беззлобно, хоть и устало — но перечить вождю не смели.

— Да я его под замок посажу, — бесился тот. — А стены поролоном оббить... Сталкер, блин, нашелся.

— Гоша! Брат! Гоша! — кричал он время от времени. Кругом был поросший кустарником пустырь с каменистой спекшейся почвой, главным ориентиром на нем были трамвайные рельсы, сохранившиеся гораздо лучше, чем автодорога.

Разрушенный почти до основания и частью ухнувший под землю Центральный район начинался гораздо дальше, вниз по склону пологого возвышения, в верхней точке которого находился Тырган.

А тут, между двумя районами, и раньше никто не жил, лишь стояли несколько шахт, еще до войны законсервированных. Именно в развалинах надшахтных зданий они и собирались начать поиски.

— Да, я видел, как он туда в развалены залез, — в десятый раз повторил Кирилл Никитич, старик, всего лет на пять младше дедушки, в очках, скрученных проволочкой. — Вам надо было лучше за ним следить.

Он кашлянул и вытер красный нос рукавом фуфайки.

Возвращаясь из похода за грибами, старик издалека увидел чей-то высоченный силуэт, который брел в сторону площадки, где когда-то стояла шахта «Коксовая-2». Он до войны успел тут поработать горняком, хоть и не на этой шахте. Тоже был из коренных.

Это, конечно, лучше, чем если бы Гоша ушел к Провалу. В этих местах опасностей было меньше. Разве что он ушел бы под землю. Но все устья стволов, выходящие на поверхность, были или забетонированы, или завалены.

— Мне ему что, колодки на ноги надо было надеть? На цепь посадить, в будку? — ярился Андрей. — Еще днем он был… адекватный. Вместе сходили за дедом. Ну и семейка, блин. Тот — в поднебесье. А этот — под землю. Женька сказала, что дело в осени. В атмосферном фронте и в фазах луны.

Они шли, растянувшись цепью, на расстоянии двадцати метров один от другого, изредка перекликаясь. Дождь пролил, небо прояснилось, и, казалось, погода обещала еще наладиться. Идти было легко — местность была ровной и хорошо всем знакомой. Но все же здесь иногда появлялись дикие собаки, а пару раз зимой в деревне слышали доносящийся отсюда волчий вой.

Рядом с Андреем шагали Артем и Артур Красновы — оба высокие, плечистые и, как они сами шутили, близнецы, только в разные годы родившиеся. Они действительно были очень похожи, а одинаковый камуфляж, вязаные шапки и одинаково подстриженные бороды делали братьев и вовсе почти неотличимыми. Они часто сопровождали отца в охотничьих вылазках и экспедициях. И сейчас у них были винтовки. Не гладкоствольные ружья, а именно винтовки. В городке не было никакой устоявшейся военной структуры типа ополчения, но были те, кто более других был готов принять на себя удар, случись что. У этих дома всегда было нарезное оружие. Остальные взяли с собой простые ружья. Хотя об опасных чужаках давно никто не слышал, зверье могло повстречаться даже так близко к городу. У самого вождя был пистолет в кобуре — не только оружие, но и символ его статуса.

— Вы здесь не пройдете. Надо обойти обогатительную фабрику, — напомнил им дед Кирилл, показывая дорогу, которую преградили обвалившиеся галереи на бетонных подпорках. Старый горняк шел, опираясь на суковатую палку, в том же дождевике, в котором ходил по грибы. — Эх, время-время. А мне ведь тогда девятнадцать было… недавно устроился. Хотел проходчиком быть, но мне квалификации не доставало. Работал на участке шахтного транспорта. Помню как сейчас, что был я двадцать третьего августа на глубине четыреста метров в конвейерном стволе, ленту чистил… И вдруг электричество пропало. И гул. Сверху, с земли. Мы сначала подумали…

— Кирилл Никитич, в другой раз! — оборвал его отец. — Отвлекаешь. Смотри лучше, куда идешь.

И действительно: обломков вокруг было — сам черт ногу сломает. Шифер, битый кирпич, арматура. Все сооружения, которые тут были, порушило взрывной волной, а время и непогода — добили.

Но следы на мягком грунте, отпечатки рифленой подошвы Гошиных ботинок, которые они заметили еще на подходе к шахте, вели именно сюда. Сначала они делали петли, потом вдруг превратились в прямую линию, будто Гоша какое-то время бродил и кружил, а потом опрометью кинулся в этом направлении. Хорошо, что утром дождик смочил землю, а сам беглец был таким тяжелым. Саша видел, что его собственные ботинки таких следов не оставляют.