Барбаросса. Роман-размышление. Том 2 - Пикуль Валентин - Страница 11

– Видела я тебя на портретах. Там ты моложе и бритый… Вона, у тебя танки были, всякие машины… самолеты летали. У меня сыночек в ту германскую унтером был. Как сел, сердешный, на Карпатах, так и не пустил немца. А ты со своими танками-самолетами вон куда закатился! Да где ж теперича остановишься?

– Назад вернемся, – мрачно ответил Тимошенко.

– Чего же взад-назад ходить? – спросила его крестьянка…

Тимошенко встал, поклонился хозяйке:

– Спасибо, мамо, за вареники и за разговор спасибо…»

А разговор получился тяжелый, глубоко ранящий. Но приходилось терпеть, ибо глас народный – глас Божий.

Утром маршал в легковой машине выехал на позицию.

– Придержи, – вдруг велел он шоферу. Возле молчавшей пушки сидели и молчавшие артиллеристы.

Подле валялись убитые. По ним ползали большие синие мухи.

Неподалеку лежали ездовые лошади с перебитыми ногами, с вывороченными внутренностями. Земля была перепахана воронками. Вдали догорали два немецких танка, еще дальше ползали по степи бронетранспортеры с немецкой пехотой.

Худенький командир, вчерашний школьник, с кубиками лейтенанта в петлицах застиранной гимнастерки тупо и равнодушно смотрел на подходившего к нему маршала в громадной мохнатой шубе. «Кто это?» Или опять киновидение из эпохи гражданской войны, воспетой режиссерами в довоенных фильмах?..

Семен Константинович остановился, спросив:

– Отдыхаете? А кто из вас будет вести огонь по врагу?

– А чем… вести? – спросил лейтенант. – Еще вчера были у нас д в а снаряда… Вот они! – и показал на горящие танки. – А больше снарядов нету. И где взять – не знаем.

(Генерал армии С. М. Штеменко не скрыл от нас зловещую правду: «В войсках не хватало боеприпасов и горючего, ХОТЯ ОНИ БЫЛИ на фронтовых и армейских базах. Их просто не умели подать. Впоследствии все запасы этих баз своевременно на восток не вывезли, и они достались противнику…»)

Тимошенко вернулся в свою машину. Долго сидел молча.

– Куда же теперь? – спросил его шофер.

– Сначала в Купянск.

– А потом?

– Наверное… скорее всего – в Сталинград!

Мимо них, обгоняя маршала, на полной скорости проскочил уцелевший танк с надписью на броне: «Вперед – на запад!»

– Во, драпальщик! – выругался шофер. – Довоевался, гад, до того, что запада от востока уже отличить не может… Такой вояка, глядишь, уже завтра в Сталинграде будет. Пивка, гад, выпьет да закусит волжской таранькой…

Семен Константинович вынул платок, долго вытирал мокрую от испарины большую крутолобую голову мыслителя. Но даже сейчас он не терял присушего ему бравого оптимизма.

– Ничего! – сказал он. – Мы фрицам так надавали, что теперь они еще не скоро опомнятся. Наше дело правое.

– Никто и не спорит, что правое, – согласился шофер…

Жаль, не слышал Тимошенко, что в эти дни говорил о нем Паулюс в кругу своих приближенных и ему подчиненных.

– Как сложится теперь судьба этого маршала? Очевидно, Сталин казнит его, как он казнил и других неудачников.

– Однако, – заметил доктор-историк и генерал Отто Корфес, – ни Козлова, ни Мехлиса он не тронул, хотя эти люди в Крыму, по сути дела, решили судьбу Севастополя, который не сегодня, так завтра будет взят Манштейном.

Полковник Вильгельм Адам сказал:

– Наверное, маршал Тимошенко, сделавший из своей армии наковальню, подставленную под удары нашего молота, сам догадается застрелиться. Вопросы воинской чести ко многому обязывают. Вспомните генерала артиллерии Беккера! Когда он запутался в вопросах баллистики, он покончил с собой – и был объявлен национальным героем…

Появился танковый генерал Альфред Виттерсгейм, потрясая свежей нацистской газетой «Фёлькишер беобахтер»:

– Ура, ура, ура! – возвестил он. – Командующий нашей прославленной Шестой армией генерал Паулюс всенародно объявлен национальным героем… Убедитесь сами, – сказал Виттерсгейм, разворачивая гигантские листы газеты Геббельса. – Вот и поздравления… даже от Роммеля из далекой Ливии!

Но Барвенковский и другие котлы еще жили, окруженные, не сдавались. Леса часто оглашались перестрелкой, взрывами последних гранат. Отрядами и поодиночке люди прорывались на восток. Это было нелегко. Это было почти невозможно. И все-таки они шли на прорыв. Иные с оружием. Иные даже без сапог. Случалось, выходили из котла целыми дивизиями. Сделав «прокол» в немецком фронте, люди штыками прокладывали впереди себя узенький коридор, стенки которого тут же смыкались за ними…

Именно в конце мая Родимцев встретил такую армию смельчаков. Сначала из леса выкатились сразу шесть Т-34, за ними двигалась пехота, артиллеристы с матюками катили на руках свои пушки (без снарядов). Люк переднего танка открылся, из него выбрался генерал Гуров, помахал рукою Родимцеву:

– Открыли «новую эпоху», яти их мать… начальники! Даже в прошлом году таких разгромов не знали. А отчего? Решили, что немец дурнее нас, мы его пилотками закидаем…

Кузьма Акимович прошелся по броне танка, громко бряцая по ней сапогами. С гусеницы генерал спрыгнул на траву:

– Задали мы работу историкам! Теперь они поковыряются в архивах, чтобы выяснить – кто виноват? Ладно. Пора думать – где остановить фрица?

Родимцев за эти дни высох. Почернел от беды.

– Кажется, нас ожидает кривая и большая излучина Дона. Где же еще, как не там, удобнее всего держать оборону?

– Тихий Дон… – призадумался Гуров. – А я всю жизнь мечтал Шолохова повидать. Чтобы он мне книжку свою подарил. Мол, «дорогому Кузьме Акимычу на память…». Теперь на глаза ему не покажусь! Вдруг он спросит: «Что ж ты, размазня паршивая, на мой тихий Дон фрица за собой притащил?..»

Коротко бывало счастье тех, кто вырвался из окружения.

Особисты армии Тимошенко уже заводили на Гурова дело:

– Что-то подозрительно – как он из котла выбрался? Может, его немцы сами и выпустили… с заданием?

Вот тут Никита Сергеевич взорвался.

– Хватит сходить с ума! – закричал он на особистов. – Мало вам, что немцы столько народу перебили, так теперь вы тех, что не добиты, под свой трибунал суете… Что это за война такая, если человек воюет за родину, а в душе червяк шевелится: коли враги не убьют, так свои прикончат… Хватит! Доигрались. Вот результаты – сами едва живы, а враги радуются.

Да, хватит…

За это время, пока случались наши несчастья возле Керчи и в безысходных боях под Харьковом, на периферии войны произошло немало событий, которые так или иначе, раньше или позже, но отразились на делах нашего фронта, и они, эти события, скажутся потом в самом пекле битвы за Сталинград…

Гитлер постоянно третировал своего союзника Муссолини, но и дуче не оставался в долгу, безумно радуясь каждый раз, когда вермахту влетало от русских. Поражение немцев под Москвою он приветствовал словами: «Вот и подуло блаженными ветрами Бородино и Березины…» А его зять граф Галеаццо Чиано тогда же записал в дневнике: «Муссолини удовлетворен развитием событий в России, сейчас он даже не скрывает, что счастлив в связи с неудачами германских войск». Политика дуче была примитивна, но понятна: чем больше достается фюреру на Востоке, тем независимее становится он, дуче! Такова была подоплека его романа с Гитлером, и теперь ясно, почему любое известие об успехах русских Муссолини встречал почти умиленно.

– Не все же нам! – говорил дуче. – Мой приятель тоже бегает по сугробам, наклав полные штаны добра…

Гитлер доказывал Муссолини, что судьба его завоеваний в Африке зависима от усилий вермахта в России. Исходя из этого, он снова забрал авиацию со Средиземного моря, обещая взамен самолетов прислать свои подводные лодки. «Отныне, – записывал в дневнике граф Чиано, – английская авиация будет господствовать в нашем небе почти как в собственном…»

Муссолини навестил германский атташе Ринтелен: