Гаджет. Чужая война - Даль Дмитрий - Страница 17

— И чего за дело-то в три ночи? — недовольно пробурчал Барабан.

Выглядел он, конечно, помято: старые потертые джинсы, майка-алкоголичка и домашние тапочки на босу ногу. Густая черная борода торчала клочками в разные стороны и походила на разоренное птичье гнездо. Барабан плюхнулся на диван, взял стакан, налил себе водки и залпом опрокинул. Поморщился и сказал.

— Тебе не предлагаю. Ты за рулем.

— Чего сорвался-то? Вроде ты раньше после неудачных операций в запой не уходил, а копытами землю рыл, чтобы ситуацию поправить?

— Задолбало все. Спекся я, кажется. Когда на твоих глазах друзья погибают и ты ничего не можешь сделать, начинаешь во всем сомневаться. Бессмысленность всего видишь. Это вторжение, Гладиатор, а мы всего лишь помеха на пути, которую рано или поздно уничтожат. Ты представляешь, меня даже водка не берет.

Барабан налил второй стакан и выпил.

— У тебя хоть кто-то выжил. А у меня все погибли. И я топлю себя в отчаянье? Если сложить руки, тогда нас точно передавят. И ребята останутся неотомщенными. А это, сам понимаешь, нельзя так просто оставить. Око за око, — жестко произнес я.

— Понимаю я все. Только вот сил больше нет. Поэтому и заперся тут. Тонька думает, я в Кострому улетел. А я тут бухаю и молюсь, чтобы это помогло. Мне надо мозг перезагрузить, и тогда силы появятся для новых подвигов.

— Кто у тебя? — спросил я.

— Новиков, Новоселов, Белецкий. Да четверо на больничке: Шаманов, Усов, Коротков, Четверг.

Я знал всех этих людей. Хорошие бойцы, профессионалы. С Семой Новиковым, Гришей Шамановым и Кириллом Усовым доводилось раньше работать. Они из старой команды. Остальные новички.

— У меня только Светка Цыплакова выжила, если можно это так назвать. Ее с Рубиком схватили, подсадили на нейрофон. Когда я их освободил, поздно было. Дрянь прочно вросла. Рубик вырвал ее и умер. А Светка у Лекаря. Фима говорит, без шансов.

— Дерьмо, — выругался Барабан.

Рука потянулась к стакану, но он сам себя одернул.

— Что было у тебя в разработке?

— Мы вычислили оружейника и собирались его накрыть.

— Такая же история. Тебе не кажется это все странным?

— Дерьмо все это. Вонючее дерьмо. Нас слил кто-то из своих, — поделился соображением Барабан.

— Я тоже об этом думал. Только вот кто?

Барабан запустил руку в бороду и сжал ее в горсть.

Крепко задумался, судя по хмурому выражению лица.

— Мне даже думать об этом противно, — сказал он через минуту.

Похоже, водка все-таки делала свое дело. Но ничего, и не таких на свет выводили.

— Кто о вашей лежке знал?

— Это новая точка была. Раньше ее не использовали. Не знаю. Надо подумать.

— Хорошо, кто вас на эту точку вывел? — настаивал я.

— Заноза. Бурлян.

— Уже хорошо. Кто еще из посторонних мог знать?

Барабан крепко задумался. Судя по всему, без должной смазки мозги его сейчас плохо работали. Или наоборот, смазки было слишком много.

— Корнилов вывел на оружейника. Мы с ним на хате встречались. Да Прапор привез оружие. Больше никто. Остальные все наши. Если кто из группы болтанул по неосторожности… может, конечно, быть. Только вот я сомневаюсь. У меня ребята все проверенные. Других не держим.

Итак, всплыли все три фамилии. Расклад тот же, что у меня. Почему-то я не был удивлен. Значит, я иду верным путем.

— Спасибо, Барабан, ты мне очень помог.

Он поднял на меня мутный взгляд и непонимающе потряс головой, пытаясь избавиться от тумана в мозгах.

— И да, завязывай ты с синькой. Ты нам в строю нужен.

— Завтра. Завтра завяжу. Слово, — сказал он.

Если Барабан пообещал, значит, слово сдержит.

Завтра начнет тут порядок наводить, послезавтра в строй встанет.

Я направился на выход, довольный результатом встречи.

— Ромка, ты куда на ночь глядя поедешь? Может, у меня переночуешь? Вон в машине на задней сидухе можно очень комфортно расположиться.

— Спасибо за приглашение. Но я хотя бы часика четыре в своей постели давану. Завтра день тяжелый. Надо отдохнуть. Да тут к тому же недалеко.

Съемная квартира была под колпаком силовиков. Но на такой случай у меня была еще пара точек, где можно было отлежаться. К Эльфийке соваться посреди ночи неудобно, поэтому я решил заехать в центр, на Некрасова. Там у меня комната в собственности в коммуналке со сварливыми соседями и тараканами. Досталась в свое время от тетки. Продать ее не вариант. Коммуналка не поддается расселению. Кто только не пробовал. Сдать в аренду десять метров — таких идиотов нет. Так что болтается помещение на моей шее. Иногда я его как запасной аэродром использую, но в очень редких случаях. Брезгую тараканами и недолюбливаю соседей. Но сегодня у меня нет выхода. Там хотя бы кровать нормальная. А тараканы, они на кухне, ночью я туда не попрусь, так что все нормально.

Знал бы я, что меня ждет в центре, лучше бы остался в гараже с Барабаном. Так по крайней мере безопаснее.

Когда я впервые побывал на улице Некрасова, то был несказанно удивлен. Я и не знал, что в двадцать первом веке в городе еще остались коммуналки. Думал, что это явление осталось в прошлом веке, вместе с распадом Союза, перестройкой и бандитским беспределом девяностых. Но оказывается, такие ареалы старого быта, заповедники советского уклада жизни, все еще существовали в городе. В основном они были в центре, где еще с двадцатых годов прошлого века путем объединения двух-трех дореволюционных квартир с разделением комнат перегородками на несколько появились первые коммуналки. Такие классические бараки на пять-десять семей с длинными коридорами и большой кухней с двумя-тремя плитами, где у каждой хозяйки есть свой угол, свой стол и шкаф с посудой. Здесь на старой кухне протекала большая часть жизни. Здесь люди обменивались новостями, сплетнями, ссорились, ругались, нередко дело доходило до рукоприкладства, и тут же мирились. А эти извилистые коридоры, куда за дефицитом места в комнатах жильцы выставляли весь свой хлам, но никогда холодильники, потому что не доверяли соседям. Мало ли, утром встанешь позавтракать, а колбасы и нету, и ищи потом, кто из двадцати соседей съел твой кусок. Не дознаешься. В ванную комнату попасть — это либо ночью, либо по предварительной записи, а воскресная сушка мокрого белья, вывешенного на веревках в коридоре, это отдельная песня.

Когда съехал от родителей, попробовал пожить в комнате. Вкусил всей этой коммунальной романтики в полном объеме и сбежал. Теперь оставалась последняя надежда, что рано или поздно появится какой-нибудь железобетонный риелтор, который сможет расселить эту квартиру. Но где найти такого дурака, кто бы ее купил за такие деньги. Ведь никто из соседей не хочет менять одну коммуналку на другую. Владелец кровных десяти метров мечтает получить приличную отдельную квартиру, пускай и на окраине города. Так и появляется гордиев узел, который разрубить ни у кого ни силы, ни воли нет.

И ведь соседи все люди по отдельности милые, добрые, но когда они находятся в пределах одного помещения под номером семнадцать по улице Некрасова, превращаются в коварных злодеев, которые так и норовят подгадить соседу, сделать ему похуже. Это все эмоции, раздражительность, накопленные за десятилетия вынужденного совместного проживания.

Меня здесь считали чужаком и всегда были недовольны, когда я приходил. Представляю, какую рожу состроят соседи, если увидят меня ночью в коридоре. А ведь обязательно пара-тройка любопытствующих не поленится, вылезет из-под одеяла и выглянет в коридор, чтобы проверить, кого это посреди ночи принесло.

Я отпер дверь ключом и осторожно вошел в коридор. Стараясь ступать так, чтобы ненароком ничего не опрокинуть и ничего не столкнуть, я закрыл дверь, запер ее и включил в коридоре свет. Как давно я был здесь в последний раз. Сильно отвык от такого нелепого нагромождения вещей. Сразу при входе в тамбуре я столкнулся с выставкой инструментов, развешанных по стенам, гвоздей и шурупов всех размеров в майонезных банках, стоящих на кривом стеллаже из ошкуренных досок. Это вотчина дяди Паши. Он помогал по хозяйству всем в коммуналке. Когда надо что отремонтировать, подкрутить, подшаманить, все шли к нему, поэтому он и держал инструмент всегда под рукой.