Моонзунд. Том 2 - Пикуль Валентин - Страница 5
- Предыдущая
- 5/21
- Следующая
И подсунул для подписи устав Центробалта.
Керенский даже не глянул – подписал: «Утверждаю».
Лебедев, которого перед употреблением надо было переворачивать с ног на голову, был удивлен.
– Но я своих решений не отменяю. Адъютант, запишите…
Дыбенко, радуясь, что так обошлось, объявил Центробалту:
– Слово для приветствия народному министру…
Поговорить Керенский любил, и двадцать три минуты прошли.
– Вы же уходить собрались. Не опоздайте…
Керенский растерянно замолчал. Повернулся к свите:
– Состав Центробалта пересмотреть. Адъютант, запишите!
Вдогонку ему гаркнул Дыбенко:
– Состав Временного правительства тоже пересмотреть… Адъютант, запишите!
И записали.
Анархисты собирались встречать князя Кропоткина. О широте их натуры можно было судить по ширине клешей. Шестьдесят пять сантиметров – это еще не предел анархических возможностей.
– Могим и больше, да тряпок не нашли… Обедняла Русь!
Хатов с «Новика», готовясь к церемониалу встречи, повесил на грудь себе кулончик из сапфира (между нами говоря, в Ревеле одну дамочку вечерком обчистил, потому как – свобода!). Золотой, браслет с сердоликом крутился на волосатой руке котельного машиниста с эсминца «Разящий». Пили денатурат из графина хрустального, который в 1813 году забыл в Митавском дворце король Франции Людовик XVIII. Закусывали хамсой, разложенной на газетке.
Хатов, между прочим, в газетку посматривал.
– Во! Адмирала Колчака, пишут здеся, надо всенародным диктатором сделать, чтобы он всем нам деру задал хорошего.
– Черноморцы у него, – сказал котельный с браслетом, – сырком в маслице катаются. Жри – не хочу! Добавку за борт отрыгивают.
– Хохлы там. Они привыкли. Сало с салом. Хутора имеют. Хозяйственные. Коли кто в дезертирство ударится, так обязательно пушку или пулемет до жинки прут… в хозяйстве все сгодится!
Явился главарь кронштадтских анархистов.
Очевидец пишет:
«Черный длинный плащ, мягкая широкополая шляпа, черная рубашка взабой, высокие охотничьи сапоги, пара револьверов за поясом, в руке наотмашь – винтовка, на которую он картинно опирался. Не помню лица, только черная клином борода всем врезалась в память. Карбонарий! Заговорщик!»
– Пить хочу, – сказал он голосом капризного ребенка.
– Не дать ли, миляга, водички из-под крантика?
– Ходят по миру злостные слухи, – отвечал главарь, – что в мире существует такая жидкость – вода, которую употребляют обычно для стирки белья. Но мы ведь не белье стирать собрались…
Ему налили денатурату, и он успокоился. Поправил шляпу:
– Пошли! С песнями…
За князем Кропоткиным, ученым с мировым именем, человеком чистейшей души и сердца, волочился шлейф грязной накипи. Он уже знал по газетам и слухам, какие появились у него «последователи» на родине, и сердито посматривал в сторону декольтированных матросов…
Князь сказал им:
– Анархизм совсем не то, что вы думаете. Надо вам учиться. На одном мне свет клином не сошелся. Без знаний не будет свободы!
– Да мы знаем… мы же читали, – ответил ему Хатов.
– Вы и мою «Пошехонскую старину» читали?
– Ну как же! Только ее и прорабатываем.
– А мою книжку «Господа Головлевы» тоже читали?
– С нею и спать ложимся. Почитай, у каждого под подушкой.
«Историю одного города», выяснилось, они законспектировали.
– Врете! – И князь пошагал от них прочь.
Анархисты шли за ним, поплевывая семечки.
– Дурит старикашка. Цену себе набивает. Не на таких напал…
В зале ожидания вокзала Кропоткин встал на лавку и заговорил с вокзальной публикой, как говорят люди сами с собой:
– Я глубоко верю в образование безначального коммунистического общества. Верю в организацию коммунистических общин в крестьянстве. А сейчас России надо лечь костьми, но – никакого братания с гуннами и вандалами… Где же слава Плевны?
Мимо него таскали мешки спекулянты и перли на перроны дезертиры с винтовками, визжали бабы… Плевать на Плевну!
3
Балтика своим крылом задела и солнечный Севастополь. Большевики-балтийцы переломили черноморцев на митингах – в их же базах! Черноморский флот развернулся на борьбу с контрреволюцией, и пришел последний час Колчака. По каютам эскадр гремели выстрелы – не убивали, нет, это офицеры сами кончали с собой.
В этот последний свой час Колчак сбросил маску демократа. На флагмане «Георгий Победоносец», вокруг которого собралась эскадра, покраснев от натуги, Колчак кричал в мегафон:
– Вы не свободные граждане, а бунтующие рабы. Вас не вразумить словами – вас надо стрелять как собак!
Эскадра ревела:
– За борт его! Эй, на «Георгии», – хватайте за ноги…
Флаг Колчака дрогнул, сползая вниз по мачте броненосца.
– Сдать оружие, – приказали ему.
Колчак выхватил свою саблю, сломал ее на колене и обломки вышвырнул за борт. Сбежав с мостика, прыгнул под капот катера, и мотор сразу заторкал, быстро доставив его на Графскую пристань. Придя домой, он сказал жене:
– Соня, моя карьера сегодня кончилась навсегда.
– Нет, – ответила жена. – Ты посмотри, что пишут о тебе в газетах: тебя прочат в диктаторы всей России…
В дверь постучали, и (как в сказке) появился долговязый американский адмирал Глэнон, прибывший в Севастополь с миссией.
– Мы прибыли, чтобы учиться у вас. Америка – страна богатых возможностей, и она сумеет расплатиться с вами…
Колчак был очень сдержанным человеком, но иногда он взрывался, как бешеный огурец, и тогда сам себя не помнил:
– Убирайтесь к чертовой матери… все, все, все!
Вечером Колчак уже покинул Севастополь, и едва исчезли окраины города, как в купе к нему просунулась голова Глэнона.
– Адмирал, – сказал он, – Штаты нуждаются в таких людях, как вы. Поверьте, здесь вы уже никому не нужны, а в Америке…
– Закройте дверь. Я устал, – ответил ему Колчак.
– Чего он хочет от тебя, Саня? – спросила жена.
Колчак открыл окно. Бурный поток воздуха ворвался в купе, и запахло степью – мятой, чебрецом и навозом.
– Американцам нужны наши секреты минного дела. Ты же знаешь, что в этом вопросе мы, русские, обскакали флоты всего мира. За океаном – детские игрушки, а не минные постановки…
На вокзале в Петрограде опять подкатился Глэнон:
– На досуге, адмирал, поразмыслите над нашим предложением. Мы не пожалеем золота. В случае согласия – вот мой адрес: Зимний дворец – миссия адмирала Глэнона…
В Мариинском дворце Колчак выступал перед министрами.
– Вы слабые люди, – заявил он правительству. – Вы замусорили Россию высокопарными словами, когда требуется только кулак…
Ему предложили ехать обратно в Севастополь и поднять на флагмане свой вымпел – тогда якобы все уладится.
– Мой вымпел разорван в клочья… Вам этого не понять!
– Может, примете на себя Балтийский флот?
– Из огня да в полымя? – спросил Колчак, кося глазами.
На выходе из дворца за адмиралом вдоль тротуара следовала машина под звездным флагом Штатов… Глэнон помахал рукой:
– Адмирал, садитесь. Я подвезу вас… Кстати, опять об Америке. Вы напрасно так относитесь к поездке за океан. Вы, русские, плохо представляете страну, которая вас отлично знает.
Колчак, не отвечая, развернул столичную газету. В глаза бросилось крупное клише. Плакат. Не русский плакат – американский! Дядя Сэм в шляпе квакера строго указывал на Колчака пальцем, а под плакатом – броская надпись:
I WANT YOU FOR US ARMY
(ВЫ МНЕ НУЖНЫ ДЛЯ АРМИИ
СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ)
Колчак в раздражении перевернул страницу… Стихи. Кому сейчас, в такое время, нужны стихи? Он пробежал их глазами:
- Предыдущая
- 5/21
- Следующая