Из тупика. Том 2 - Пикуль Валентин - Страница 8
- Предыдущая
- 8/28
- Следующая
– Дурак ты, – сказал ему Сыромятев. – Чего ломаешься? Если неугоден, так вели поставить к стенке. А не выкобенивайся, словно девка худая. Рад, что власть получил?
Эллен раскурил сигару и положил поверх стола бумагу.
– Приношу вам, полковник, – сказал деловито, – глубокие извинения за то, что мой идиот Хасмадуллин не отнесся к вашему званию с должной респектабельностью. Подпишите вот эту бумагу, и даю вам слово: вы останетесь полковником русской армии. В случае же, если я вернусь через пять минут и бумага не будет подписана, вы… Одно могу сказать: время сопливого гуманизма на Мурмане кончилось. Впрочем, не буду мешать. Подумайте!
Оставшись один, Сыромятев притянул к себе лист.
«Славяно-Британский легион!
Славяно-Британский Союзный легион формируется Великобританией и ее союзниками с целью помочь России прекратить политику посягательства и аннексий, преследуемых Германией и ее союзниками. Офицеры, унтер-офицеры и рядовые, которые поступают в этот легион, должны воздержаться от всякой партийной политики и служить, подчиняясь всем правилам и положениям, установленным для Британской армии.
Я, нижеподписавшийся, сим обязуюсь служить в названном легионе и подчиняться упомянутым правилам до объявления всеобщего мира воюющими в настоящее время державами.
(место для подписи)».
Эллен вернулся в кабинет, глянул на подпись Сыромятева.
– Ну, вот и отлично, полковник! Полковник старой и доброй русской армии!.. Впрочем, если угодно, я позову сюда Хасмадуллина, и вы ото всей души набьете ему морду по всем правилам!
– Бей сам, – ответил Сыромятев, и на выходе из «бокса» палач Хасмадуллин помог ему натянуть шинель.
Глава третья
Впрочем, эту шинель пришлось выбросить. Шинель в легионе была английской, только погоны русские. Полковничья папаха, как в старой армии при царе, но каракуль афганистанский. Мундиры шились по форме френчей, с квадратными карманами. Галстук, черт его побери! Жалованье бешеное – в британских фунтах…
А в Мурманске, при английском консулате, открылся специальный магазин-бар, где легионеры могли тратить фунты. Транспорта с продовольствием англичане еще не разгрузили, в городе и на дороге царил голод. А здесь любые товары в избытке: и сам будешь сыт, и любую ерунду, вроде парижских духов, для своей «баядерки» приобретешь по дешевке. В Славяно-Британский легион шли тогда многие – от паники, от безделья, просто так, а иные – шкурнически…
Каюта на крейсере была тесной; от паровых труб, вмонтированных в переборку, исходил угарный жар. Дали ход, и полковник Сыромятев поднялся на верхнюю палубу. На мачте британского «Суатсхэмптона» вздернули сигнал, обращенный к уходящему крейсеру: «Желаем воды три фута под киль!» Крейсер с войсками легиона ответил сиреной, провыв над скалами и над водою свое железное нутряное «спасибо».
Вот уже и выход в океан. Полковник Сыромятев вытер слезу.
Он и сам не знал – откуда эта слеза? Или от жалости к себе? Или просто напор жестокого ветра выжал ее из глаз?
А русский океан был необозрим и пустынен…
Капитан Суинтон сбросил с головы наушники.
– Боже мой! – сказал он. – Как бы все это не обернулось позором для моей Англии!
– Можно? – спросил Вальронд, протягивая руку за бланком.
– Читай, – разрешил Суинтон.
Это была нота Советского правительства, адресованная Локкарту, который представлял Англию в России, – протест был выражен ярко и убедительно, становилось ясно, что конфликт на Мурмане разрастается в опасность вооруженной борьбы.
– Это уже вторая, – пояснил Суинтон. – А три дня назад я перехватил первую ноту. Ленин, конечно, прав: мы слишком самоуверенны… Ты знаешь, Юджин, кому это надо передать?
– Кому?
– На борт «Суатсхэмптона», лорду нашего адмиралтейства.
– А разве?.. – начал Вальронд и вовремя осекся.
К чему лишние вопросы? Стало ясно, что англичане доставили в Мурманск, заодно с войсками, и лорда адмиралтейства. Значит, мичман не ошибся в своих предположениях: стрелы из Мурманска полетят и дальше… до Архангельска, до Вологды!
– Ты не извещан, Юджин, – переживал Суинтон. – А я знаю, что в Кандалакше мы уже стали расстреливать большевиков. Какое мы имеем право это делать? Неужели нет разума?.. Это так ужасно! Я хотел вернуться в колледж. Меня давно волнует проблема фототелеграфирования на расстоянии. А вместо этого я осужден прозябать в Мурманске…
До лорда британского адмиралтейства флаг-офицера не допустили – Вальронд сдал радиограмму наружной вахте, после чего посетил в штабе генерала Звегинцева. «Сейчас решается и моя судьба», – подумал мичман. В штабном кабинете, напротив Звегинцева, сидел лейтенант Басалаго и писал, – лица обоих были мрачными. Вальронд доложил о второй ноте Совнаркома к Локкарту, и лица сразу оживились.
– Это очень хорошо, – заметил Басалаго, – что большевики столь активны. Может, это заставит и генерала Пуля стать активным. Англичане упрямы: они боятся двинуться дальше. Мы должны заставить их сделать второй шаг… До сих пор мы балансировали на туго натянутой струне, готовой вот-вот оборваться. Ныне же, в связи с этой нотой, обстоятельства изменились, и мы ставим перед союзниками вопрос ребром…
– Михаил Герасимович, – воскликнул Звегинцев, – как вы всегда хорошо говорите и занудно пишете! Ну почему бы вам так и не написать, как вы сейчас сказали? Убедительно, весьма!
Вальронд сунул два пальца за тесный воротничок, крепко накрамхаленный, передернул стиснутой шеей.
– Мишель, – спросил он, – что творишь во вдохновении?
– Обращение к союзникам. На этот раз – угрожающее.
– Вот как? Не забывай пророчества: «Братья писатели, в вашей судьбе что-то лежит роковое…»
– Мы не писатели, – ответил Басалаго. – А сегодня вот соберем совещание президиума. И поставим решительный вопрос: или союзники пошевелятся, тогда мы с ними заодно, или…
Вальронд заглянул ему через плечо, прочел: «Положение, ставшее сложным после переговоров с Москвой, теперь сделало развязку неизбежно близкой… Последствия ясно вырисовываются…»
– И каковы же эти последствия? – спросил Вальронд.
– Ах, мичман! – завздыхал Звегинцев. – Наступает самый критический момент. Мы объявляем сейчас перед всем цивилизованным миром о разрыве с Москвой – окончательном! Мурман – государство автономное, и пусть союзники защитят это государство всеми своими силами от гнева большевиков.
«Все ясно, – решил Вальронд. – Пора. Я надеюсь, что меня не расстреляют!» И он еще раз оглядел унылые штабные стены: торчала меж бревен пакля, а в пакле жили клопы.
– Простите, генерал, – вытянулся Вальронд. – И ты, Мишель, тоже выслушай меня… Вторичная просьба: я бы хотел избавиться от флаг-офицерства. Я ведь был неплохим плутонговым.
– Вот-вот, – перебил его Басалаго. – Когда пробьет час, ты снова встанешь у орудий.
– Но… когда? – спросил Вальронд.
– Скоро.
Потом мичман долго соображал: «Расстреляют меня или нет? Черт возьми, но так ли уж нужно меня расстреливать?..» Он спал всю ночь спокойно. Звонок побудки на крейсере разбудил его. Но только на один момент – Женька Вальронд завернулся в одеяло с головой и снова заснул…
День наступал пасмурный, с неба сыпал сеянец-дождик…
Юрьев вышел на балкон краевого Совета. Вздернул воротник пиджака. Внизу, под ним, задрав головы, стояло человек сорок – пятьдесят (никак не больше). Он кашлянул в рупор, укрепленный на перилах балкона, и кашель его прозвучал над рейдом, где мокли русские суда, наполовину уже разворованные; один лишь крейсер «Аскольд» еще посверкивал издали чечевицами дальномеров – непокорный и таящий угрозу.
Юрьев сказал:
– Товарищи! Открываем общегородское собрание… Мурман ожидает от союзников продовольствия, топлива и рыболовные снасти. И вот они прибыли. Но союзники не выгружают их на берег. И они правы, ибо своими нотами Совнарком большевиков предает интересы трудящихся нашего края. Ленин требует от союзников удаления их с Мурмана. Пожалуйста! Союзники согласны уйти хоть сегодня. Но они увезут с собой и продовольствие. Нам угрожают голод и потери промысла. Мы снова стоим перед угрозой германского нашествия… Союзники, – прокричал Юрьев, – должны остаться с нами! Чтобы помочь нам пережить тяжелое время. Чтобы оформить ту армию, которая защитит наши краевые интересы от покушений германо-финской аннексии… Товарищи! – призывал Юрьев. – Довольно жить с московскими няньками! Мы те же сыны родины, что и наше центральное правительство. Наша обязанность – сохранить этот край для лучших времен… Крайсовет, вкупе с Центромуром, постановляет: отвергнуть протесты большевистского Совнаркома и разорвать связь с Москвой!
- Предыдущая
- 8/28
- Следующая