По ту сторону Алой Реки. Потерявшие судьбу (СИ) - Криптонов Василий - Страница 21

- Готов? Смотри, здесь нет ничего такого, к чему мы бы уже не привыкли. Я просто поднимаю плеть...

Закрыв глаза, Сиера слышит удар, но стона мужчины уже не воспринимает. Она далеко отсюда, в том судьбоносном дне, когда...

...когда пели птицы над красивейшим садом графа, а тень от его дворца падала на другую сторону, и солнце заливало все вокруг, и тени вихрились причудливой круговертью, а от ароматов темнело в глазах.

Впрочем, не только от ароматов. Модор неделю, не меньше, поил ее какими-то отварами, от которых Сиера проваливалась в небытие, в пустоту, заполняемую лишь голосом барона:

- Ты любишь меня, потому что я спасу твоих близких.

- Да, - шептали ее губы, потому что это он хотел услышать. Но пустота слышала иное.

- Я все вытерплю и любую кару взвалю на себя - ради них, - говорила Сиера, заполняя ничто воспоминаниями о братике, о маме и обо всех по очереди односельчанах. Вспоминала даже, как они все плевались и отворачивались, провожая ее в последний раз. Нет, не все... Брат не плевался и глаз не отвел, хотя перед этим всю ночь умолял остаться. Он сидел на скамейке у дверей дома и играл на свирели грустную мелодию, переливы которой не раз еще оживут в сердце Сиеры.

- Ты любишь меня, потому что я спасу твоих близких, - настаивал голос, перебивая мелодию. - Они глупые, но ты их простишь, а я их спасу. И за это ты любишь меня.

- Да, - снова и снова шептали губы.

И горечь неведомых трав.

- Осторожней, малыш. - Он подхватывает ее, когда ноги в очередной раз не выдерживают веса тела. Прохладные руки сжимают обнаженное тело под серым шелковым балахоном. - Держись, скоро все закончится, и тебе станет так хорошо, как никогда.

Слов она не слышит, лениво думает о том, что даже это пошлое прикосновение больше не вызывает дрожи. Привыкла. Привыкла...

Потемнело в глазах. Очнулась, почти вися на руках барона. Шли мрачным коридором с черными стенами и потолком. Факел в руке спешащего впереди слуги отбрасывает блики на белый мраморный пол. Но вот алая полоса перечеркнула белизну, брякнул в замке ключ.

- Еще чуть-чуть, малыш, - колышет воздух у самого уха шепот барона.

Сиера перешагнула алую черту, и в этот миг с треском лопнули нити, которыми она еще пыталась себя с чем-то связать. Одна... Никого больше не будет рядом, кроме этого существа, что утверждает, будто она его любит. Может, и правда любит? Кто ее знает, какая она, эта любовь...

Графа она не запомнила. Он превратился для нее в громовой голос, в теплые ладони, вызывающие дрожь, и в густую и сладкую кровь. Даже его глаз она не увидела.

Церемониальный зал. Обступившие ее девушки, что сняли последнее - серый балахон - и распустили волосы. Прикосновение руки графа. Он помог ей взойти по мраморным ступеням на стол, напоминающий жертвенник. Такие складывали в деревне, когда приносили жертвы Солнцу. С каждым годом все реже, но старики еще помнили обычай.

Прикосновение чужих губ к шее, легкий укол.

- Сиера, - прошептал голос. - Хочешь ли ты, чтобы я назвал твое истинное имя? Имя, которое предначертала тебе Река?

Барон сотни раз говорил ей, что на церемонии нужно либо молчать, либо отвечать кратко, но тут в голове опять поднялся туман, и Сиера принялась повторять, как заклятие, то, что слышала от одного из старейшин:

- Для тех, кто внизу - Река повелительница. Мы же отданы Солнцу. И нет другого господина - лишь Солнце великое, Солнце всеобщее. Солнце однажды взойдет над Рекой и осушит ее воды. В тот день и час скверна исчезнет с земли...

Наверное, барон издал какой-то звук, потому что Сиера отчетливо почувствовала его испуг. А может, виной тому яд барона, что переполнял ее кровь вкупе с дурманящими травами.

А граф засмеялся. Его ладони скользят по ее телу, заставляя кожу покрываться мурашками.

- Прелестное дитя. - Как же ласково звучит его голос! Хочется бежать от этой ласки куда глаза глядят, только вот глаза глядят во тьму. - Юная и наивная. Поздравляю, Модор. Первые столетия с ней ты будешь жить в сказке. - Снова расхохотался, на этот раз, кажется, даже всхлипнул. - Полно! Осуществим то, для чего мы здесь собрались. Испей ее крови, пускай она чувствует, ради кого все это.

Барон наклонился над ней.

- Ты любишь меня, - шепнул он в последний раз. - Потому что я спасу их всех.

- Да, - прошептала в последний раз она. И в последующие годы ни слова про любовь и спасение.

Укус. Не первый, конечно, только все равно внутри все сжалось, сердце застучало. На укус графа тело не так отозвалось, но перед бароном самая суть Сиеры рвалась раскрыться, как цветок навстречу солнцу. И раскрывалась. Кроме того крошечного кусочка пустоты, где останки настоящей Сиеры продолжали шептать: "Я все вытерплю и любую кару взвалю на себя..."

В одном глотке от смерти барон остановился. Сиера выдохнула в последний раз и сквозь пелену вечного забвения увидела серебристую молнию стилета, перечеркнувшую белое запястье графа. Кровоточащая рана приблизилась к лицу, и древний инстинкт - тот самый, что заставлял людей есть и пить, прятаться от холода и защищаться от жары, плакать от боли и смеяться от радости, кидаться в объятия друг друга и рожать детей - выдвинулся вперед, отвергнув сомнения и нерешительность. Сиера приподняла голову, схватила руку графа и начала пить. С каждым глотком ее тело пронзали тысячи молний, неведомая, невероятная сила переполняла, кружила голову. После каждого глотка хотелось остановиться, потому что не представить даже силы большей, чем уже есть. Чудились полчища врагов, обращенных в пепел мановением руки, могучие кожистые крылья, рассекающие ночной воздух, скалы, трепещущие от ее шагов...

Еще и еще, снова и снова, не думая ни о чем... Пока сила куда большая не отобрала волшебный сосуд.

- Достаточно, - мягко сказал граф, отведя руку.

Сиера моргнула. Наконец-то ясное зрение. Граф прижимает кружевной платок к запястью - только на его руки посмотрела Сиера, не на лицо, - рядом - барон, лицо которого выражает легкое беспокойство, но вот оно сменяется радостью. Он протягивает руки, и Сиера позволяет помочь себе. Ступает на мраморную лестницу.

- Замкните круг, - говорит граф. - Мы провели церемонию обращения, но теперь вы должны принять друг друга.

- Сиера! - Барон чуть встряхнул ее. - Ты должна выпить моей крови.

Что? Выпить крови? Но как?

Она повернулась туда, где стоял граф со стилетом, но острый нож куда-то исчез. Сиера попыталась облизнуть губы, и язык наткнулся на острые клыки. Сразу вслед за этим открытием пришло осознание: сердце не бьется!

"Значит, я умерла, - сказала себе Сиера. - Значит, и это можно вынести, если нужно. Я все вытерплю, любую кару взвалю на себя..."

Наклонившись над шеей барона, Сиера прокусила артерию. Снова тот же инстинкт управлял ею, но кровь барона не шла ни в какое сравнение с кровью графа. Не было в ней мощи. Только злобная ярость голодного цепного пса, которому каждый норовит отвесить пинка.

Сделав два глотка, Сиера отстранилась, и тут же к ее шее приник он. Сердце вяло забилось - не давая жизнь, но откликаясь на призыв Модора. А он все пил и пил, не в силах остановиться.

- Достаточно, друг мой, - прогремел голос графа. - Достаточно. Отныне вы - союз Вечных. Примите мои поздравления. Наслаждайся вечностью в аду, мой дорогой друг.

Барон отшатнулся от Сиеры, тяжело дыша. С клыков капала кровь. Обессилевшая Сиера хотела сесть на жертвенный стол, но ее подхватили. Те же девушки, что снимали с нее балахон, накинули на плечи что-то другое. Ярко-алый плащ, достаточно широкий и длинный, чтобы закутаться в него и полностью скрыть наготу.

Ее мягко отвели в сторону.

- Восполните силы, госпожа, - зашелестели голоса. - Мы здесь для этого. Пейте, но оставьте нам жизнь.

Нескончаемый кошмар, состоящий из боли, крови и пожирающей душу похоти, притворяющейся жаждой. Одно за другим хрупкие тела девушек вздрагивают и обмякают в ее объятиях. Она слышит их вздохи, бессвязные слова, и откуда-то узнает сама, без подсказки графа или барона, ту черту, которой нельзя переступать. Понимает и то, что если переступит черту - ничего страшного не случится. Это не то место, где человеческая жизнь чего-то может стоить. Но для нее все не так, и девушки лежат у ее ног, тяжело дыша, обессилевшие, но живые.