Академия Истины - Карелова Виктория - Страница 17

— Не знаю: мы вальсировали, вдруг девушка замерла прямо посреди танца. Я подумал, что она сейчас упадет в обморок, и вынес ее на воздух.

Быстрые шаги.

— Фея! Что с ней? — это уже голос Питера.

— Вы знакомы? Кто это?

— Феодоссия Ролло. Неофит.

— У нее раньше было что-то подобное?

— Мы знакомы всего неделю. Я такого не видел.

Я вдохнула поглубже и опустила руки. Что толку прятаться, от совести-то не скроешься.

— П… простите. Я не знаю, что со мной. Раньше со мной такого не случалось. Мне просто стало очень душно и страшно. Не знаю почему.

Передо мной на корточках сидел заведующий лечебницей, чуть в стороне стоял, скрестив руки на груди, мужчина в кроваво-красном костюме. Я боялась поднять взгляд, чтобы снова не утонуть в его темных, как сама ночь, глазах. Лекарь с явным облегчением во взоре принялся легонько поворачивать мое лицо туда-сюда:

— Паническая атака? Похоже! Магического воздействия не чувствую. Верит Филипп, да вы страшный человек! До полусмерти напугали бедную девочку! Тебе легче?

— Да, благодарю. Мы… мы просто дома в помещении не танцуем, вот и…

— Первый бал, нервы, да-да, я понимаю. — Верит Грэгори поднялся и ласково потрепал меня по плечу. — Тебе нужно немного посидеть спокойно, а потом в общежитие идти. На ночь хорошо бы попить настоя липового цвета или ромашки. У тебя есть?

— Да, спасибо вам. Простите меня.

— Ничего-ничего, милая, главное, что с тобой все хорошо. — Мужчина отвел Питера в сторонку и что-то ему жарко зашептал.

— С вами точно все в порядке? — подал голос мой ночной кошмар.

— Да, простите, я не хотела испортить вам вечер. — Только бы снова не отключиться, только бы не отключиться. Мама, мамочка, помоги мне, пожалуйста!

— Не беспокойтесь, верита Феодоссия, главное, поправляйтесь.

Ушел.

Рядом со мной на скамью опустился Питер.

— Что тебе лекарь говорил?

— Просил присмотреть за тобой. Гляди, какое небо ясное: все звезды как на ладони!

Я невольно подняла глаза и чуть опять не потеряла самообладание: небо, ночное небо, совсем как то, что плещется в глазах загадочного верита Филиппа. Мамочка, я умру! Не думать, не думать, не думать. Зажмурила глаза покрепче.

— Извини, мне еще не совсем хорошо, я пока с закрытыми глазами посижу.

— Тебя кто-то напугал? — осторожно спросил парень.

— Нет, с чего ты взял? Мне просто стало дурно.

— Врачеватель говорил что-то… неважно.

— А как ты за нами так быстро выскочил? — спросила, чтоб только отвлечься от неудобной темы.

— Наблюдал за тобой, — невозмутимо бросил юноша, как будто это все объясняло.

— Зачем?

— Ты мне нравишься.

— Мы же едва знакомы.

— Познакомимся со временем.

Я не знала, что ответить, и мы просто молча сидели на лавочке, а к нашим ногам падали кленовые листья.

Когда я начала зябко ежиться, Питер накинул мне на плечи свой кафтан и, как маленькую, за ручку повел в общежитие. Я послушно переставляла ноги, но мыслями все время возвращалась к пожатию другой руки. Наваждение какое-то: до сих пор чувствую, как таинственный верит Филипп придерживает меня за талию! Не думать, не думать, не думать…

Меня доставили к самой двери, причем у спутника вид был такой, будто он предпочел бы меня на четвертый этаж затащить самолично. Но я нашла в себе силы улыбнуться и поблагодарить за заботу. Кажется, парня это немножко успокоило.

Добравшись до своей комнаты, я, не раздеваясь, плюхнулась на кровать и взмолилась Великой Веритассии с просьбой вразумить меня и направить! Первым побуждением было бросить все и бежать из Академии, пока меня не объявили гулящей девкой, но остановили мысли о сестрах и их порушенных приданых. Они все мне отдали, а если я вернусь вот так, это будет бессмысленная жертва. Не могу их подвести. Не могу. Нужно во что бы то ни стало остаться в столице.

Воспоминания о девочках отрезвили разгоряченную голову, и мысли побежали несколько пошустрее. Что произошло на самом деле: я почти отключилась во время танца. Меня вынесли во двор. Осмотрел лекарь. Проводил Питер. Никто не указывал мне на дурное поведение, все только переживали о моем самочувствии. Так, может, никто и не углядел ничего дурного? Скорее всего то, что мужчина поднял меня на руки, здесь в порядке вещей. Да и бессознательным состоянием можно отговориться. В круговерти танца точно никто ничего не разобрал. Верит Грэгори подошел позднее, я не слышала его голоса в первые мгновения. Питер… Питер наблюдал за мной, но, опять же, в суете вряд ли упомнит все мои движения. Получалось, что единственный, кто мог заметить мой порыв, сам верит Филипп. Стыдно до одури, конечно, но вряд ли он побежит всем рассказывать, что какая-то припадочная его поцеловать пыталась. Сомнительная слава. Теперь, после размышлений, все выглядело не так ужасающе, как в первый момент. Просто появление незнакомца из сна во плоти меня совершенно подкосило. Кстати, а кто он? Для учащегося слишком взрослый, ему явно больше тридцати. Служащие не танцевали вроде, или я не заметила, да и одет он слишком шикарно для служителя. Получается, что магистр. Какую должность занимает — не знаю, но целых три седмицы в Академии я с ним ни разу не сталкивалась. Так, может, и дальше удастся избегать встреч? Но почему же он мне снился, когда мы еще даже и знакомы-то не были?

Почувствовав, что сейчас вновь ударюсь в панику, хорошенечко потрясла головой и пошла заваривать липовый цвет.

Не думать, не думать, не думать…

Прошло два дня. Никто не тыкал в меня пальцем, не слышалось шепотков за спиной, дверь дегтем не измазали. Я перевела дух.

Правда, о предмете моих переживаний я не решилась заговорить даже с Франческой. Боялась себя выдать. Соседка, конечно, знала, что мне стало дурно на балу, но кто меня вынес из зала, я не сказала. Отговорилась тем, что видела его лишь несколько мгновений, а потом потеряла сознание.

На вечер было назначено первое заседание литературного клуба, в котором могли принять участие все желающие. Мы с Чеккиной решили сходить: подруга писала стихи (великолепные, на мой взгляд), которые позднее превращала в песни, а я просто хотела как можно лучше изучить предмет за то время, что отведено мне провести в стенах Академии.

После обеда у меня лекций не было, и я направилась в торговые ряды: от усердия уже истратила все чернила. Весело пригревало солнышко, в ветвях чивикали пичужки, впервые за два дня я не испытывала тревоги. Пока пробиралась по торговому району, решила побаловать подружку на ночь рябиновым чаем. Дома небось девочки вовсю нагружают корзинки сочной ягодой, а матушка варит потрясающее горьковатое варенье. Как же я соскучилась по родне! Нет, мне безумно повезло с Франческой, но она ведь не знала меня так же, как Дора. Сестричке я бы могла рассказать все-все, и она бы поняла меня. Наверное, Доре я бы даже про желание поцеловать незнакомца смогла рассказать. Так, стоп, не думать!

Отогнав непрошеные мысли, грозившие испортить настроение, я зашла в лавку. Милый юноша за прилавком споро завернул в кулек несколько баночек чернил, отвесив мне попутно пару комплиментов. Пустячок, а приятно. Я еще не научилась так царственно принимать мелкие знаки внимания, как Франческа, но уже и яркой краской не заливалась от любой безделицы. Даже улыбнулась сидельцу.

За дверь выпорхнула, все еще сияя улыбкой. И тут меня скрутил такой резкий приступ боли в животе, что покупка выскользнула из рук, а сама я брякнулась на колени прямо посреди улицы. Едва дыша, услышала возглас:

— Верита Феодоссия! — Но голову поднять не смогла, неудержимо заваливаясь на бок.

Сильные руки обхватили мои плечи, мешая окончательно растянуться на земле. Я мазнула взглядом по лицу мужчины с глазами цвета ночного неба и провалилась в благословенное забытье. Последнее, что успела отметить гаснущим сознанием: женская фигура в черно-золотом платье, стоящая рядом с веритом Филиппом.