Академия Истины - Карелова Виктория - Страница 23

— Ты меня боишься, но я тебя не обижал. И не обижу.

И это так весомо прозвучало, что я как-то сразу ему поверила.

Волшебная сила истинного Искусства оказалась столь велика, что все мои печали отступили, я сумела успокоиться и наконец-то задышала полной грудью. Даже не думала, что так себя извела, пока не почувствовала, какая тяжесть свалилась с души! Теперь учеба доставляла мне удовольствие, я успевала выполнить все задания гораздо быстрее и по вечерам даже выкраивала время на плетение кружев. От настойчивых приглашений Брианды, правда, все равно отнекивалась: очень не хотелось опять впасть в апатию при встрече с моим персональным кошмаром.

Шло время, наступил месяц листопад, а с ним пришел и День поминовения павших на войне. Даже мы на заимке старались на овчары помянуть наших давно ушедших предков и помолиться всей семьей Великой Веритассии, чтобы войны больше никогда не случилось. Службу мы посещали очень редко: ближайший Храм находился аж в уездном селе — Пеньковке. В столице, конечно, Храм был, но, занятая учебой, я все никак не успевала до него добраться. А нынче всем учащимся Академии полагалось посетить поминальную службу.

Ради такого дела я не пожалела своего самого шикарного наряда: белоснежный летник из камки переливался на свету — по матовому полотняному полю шел листвяный узор, образованный поблескивающим атласным переплетением нитей. Ева сделала к этому убору запястья, ожерелье и кокошник приятного цвета чая с молоком, а Сия — опоясочку в тон. С кокошника на плечи спадали рясны, на которые ушел весь наш запас жемчуга.

Когда я раскладывала эту роскошь на кровати, Франческа выронила из рук гребень:

— Великая Веритассия! И эта женщина утверждает, что ее семья небогата!

— Так здесь дорогого только камка да жемчуга, а остальное — лоскуточки бросовые. Это сестрица моя меньшая рукодельничает. Правда, здорово получается?

— Милая, это не просто здорово — это обалденно! Да ты, вообще, представляешь, сколько вы с сестрами можете зарабатывать на продаже своих изделий? Я вот даже не берусь предполагать, во сколько обойдется такая корона столичной моднице!

— Да ну какая же это корона, скажешь тоже! Это кокошник. Праздничный, конечно, но не из золота-брильянтов же.

Подруга устало прикрыла глаза рукой:

— Нет, я живу с ненормальной, это факт! Завтра же, ты слышишь, завтра же пойдем в торговые ряды: что-нибудь прихватишь для примера, приценишься, тогда и поговорим. Это же сумасшедшее богатство! До сих пор мне казалось, что такой сказочный костюм себе только придворные дамы могут позволить! Подожди, а ты что, ненакрашенной идти собираешься?

— Так Храм же, к чему там краска на лице?

— Горе ты мое! Волосы светлые, платье почти совсем белое, сольется же все! Обязательно надо выделить глазки поярче! Сядь к столу, я сама все сделаю, ты пока еще не умеешь толком. Будешь сегодня самая красивая!

— Спасибо, солнышко, а ты сама-то успеешь одеться-причесаться?

— А ну не мешай творческому процессу и не болтай под руку!

Все же Чеккина прирожденная волшебница: буквально за пятнадцать минут умудрилась сделать мне глаза огромными и яркими, да и цвет лица стал поприятнее.

Когда мы спустились на улицу, Питер, по своему обыкновению поджидавший нас у крыльца, даже не сразу меня узнал. Было так забавно наблюдать, как он, приметив Франческу, немедленно перевел взгляд на дверь, видимо, выглядывая меня.

— Ой, ты посмотри, не признал свою раскрасавицу! — немедленно начала издеваться над оплошавшим парнем подруга. — Что мы ему за это сделаем?

— Не знаю, — улыбнулась я. — Защекочем?

— Интересно, но опасно: он случайно локтем двинет, и нас с тобой обеих от ступенек отскребать придется! Надо придумать что-нибудь поковарнее…

— Ты… ты сегодня такая… — совершенно не обращая внимания на рассуждения Чеккины, произнес юноша, разглядывая меня, но умолк, не окончив фразы.

— Какая «такая»? Скажи уже девушке комплимент, я хочу это услышать! — продолжала измываться соседка.

— А у тебя в роду точно змей не было? — мрачно поинтересовался у нее Питер.

— Огнедышащие драконы считаются? — немедленно парировала Франческа.

Так, за шуточками и подначками, мы и не заметили, как добрались до Храма. Подруге почему-то очень нравилось дразнить богатыря, который лишь вяло отмахивался от ее нападок.

Храм Великой Веритассии возвышался над городом скоплением ажурных тонких башенок из белого камня. Громадный и величественный, он в то же время выглядел легким и невесомым. На крыше, среди башенных скатов, была установлена огромная статуя богини. Казалось, будто белоснежная, раскинувшая руки женщина парит над Веритеррой, ограждая последователей Истины от всего дурного и темного. Это зрелище было столь прекрасно, что душа сама собой рвалась в горние выси, стремясь достичь единения с богиней.

Высокие стрельчатые окна выложили блестящими мозаиками, щедро расплескивающими внутри Храма яркие пятна, создающие настоящую симфонию цвета. Невероятная, возвышающая душу красота, дарящая восторг и наслаждение. У меня не было слов, чтобы описать потрясение, которое рождало это невероятное здание.

Нам следовало выстроиться на ступенях вдоль стен Храма, чтобы в проходе жрецы провели службу, до которой еще оставалось время. Люди подходили, но покамест Храм не был заполнен и наполовину. Я во все глаза рассматривала убранство, запоминая витые колонны, статуи, изображающие богиню в моменты триумфа, бесконечно высокий потолок, напоминающий хребет живого существа, чтобы позднее попытаться в рассказе передать родичам хоть толику чуда, пронизывающего это место.

Заглядевшись ввысь, я не заметила, как к нам приблизились Элинор Олбанс с двумя богато одетыми девушками.

— Ах, вы только полюбуйтесь, какая красота! — воскликнула рыжеволосая «кукла», нынче облаченная в темно-зеленое платье. Вырез, впрочем, остался неизменным, чуть ли не до талии. — До чего тонкая работа, глазам не верю, — восхищалась Элинор, легонько оглаживая пальцами ткань моего платья.

— Благодарю за добрые слова, ты тоже прекрасно выглядишь! — вежливо ответила я. Девушка улыбалась вполне мило, но мне почему-то захотелось спрятаться за спину Питера.

— Ну что ты, сегодня тебя никому не затмить, — рассмеялась рыжеволосая, продолжая ощупывать мой наряд.

— Ты б руки убрала, — буркнула Чеккина, брезгливо скривив губу.

— Клянусь, они у меня чистые! Вот, смотри! — Элинор вскинула ладони, демонстрируя Франческе пальчики с длинными вызолоченными ноготками.

Что произошло, я толком не поняла: кажется, от резкого движения богачки чуть колыхнулись рясны на кокошнике, и одна из нитей зацепилась за массивное кольцо, украшающее ручку девицы Олбанс. Миг, и крупные жемчужины весело запрыгали вниз по ступенькам, оставляя оборванную нитку сиротливо болтаться над плечом.

— Ох, прости, я такая неловкая! — простонала рыжая, прикрывая рот веером.

— Вот гадина! — вскрикнула Чеккина, шагая к Элинор. — Подними, быстро!

— Вот еще, это ее жемчуга, пусть она и подбирает! — уже не скрывая ухмылки, заявила наглая девка, переглядываясь со своими товарками.

Я на мгновение представила, как буду выглядеть в своем белом наряде ползающей по полу Храма у ног собравшихся, и меня впервые в жизни обуяло желание ударить человека. Это очень постыдное чувство, к тому же неуместное в Храме, но я ничего не могла с собой поделать. Видимо, эта дрянь специально хотела меня унизить. Я же не смогу оставить жемчуг валяться просто так, слишком большие деньги были плачены за украшение.

— Я подберу. — Питер придержал меня за плечо.

— Не стоит утруждаться, — с ленцой произнес кто-то, скрытый от меня широкими плечами блондина. Впрочем, мои полыхнувшие огнем щеки безо всяких слов могли бы рассказать любому, что голос этот принадлежал вериту Филиппу.

Мужчина шагнул на ступень ниже, произнес какую-то странную фразу, в которой преобладали свистящие и шипящие звуки, и раскатившиеся жемчужинки сами собой собрались в его раскрытую ладонь.