Где же ты, Орфей? (СИ) - Беляева Дарья Андреевна - Страница 16

— Я хочу пойти и принять ванную, — сказала я. Я встала, подошла к окну и выглянула в небо, такое яркое, когда комната погрузилась во мрак. У него был синевато-фиолетовый оттенок — молодая гематома. Я почувствовала, как расстегиваются пуговицы на моем платье, и как распускаются тесемки на моем корсете. Орфей стоял далеко от меня, больше чем за метр, но я чувствовала прикосновения того, кому принадлежит его тело. Воздух хлынул в легкие неожиданно сильным потоком. Я почувствовала, что теряю сознание, но, стоило мне начать падать, и меня удержали. Волны и пульсации в голове становились все заметнее, я запрокинула голову. Орфей стоял так далеко, но Сто Одиннадцатый держал меня. Я посмотрела в светлые глаза Орфея и вспомнила, как он качал меня на качелях, и как говорил, что я никогда не упаду, пока он рядом.

Я и не упала. Сто Одиннадцатый сказал:

— Хочу, чтобы не делала то, что опасно.

Меня так бесконечно удивляло, что они не используют ни местоимений, ни имен. Все, что должно было выделить их, дать им индивидуальность и осознание себя, в их языке просто не существовало. Мне хотелось сказать, что мы обязательно победим. Хотя бы поэтому. Но я молчала. Я смотрела на Сто Одиннадцатого, запрокинув голову, и Орфей был для меня перевернут. Мой братик — гений, желающий стать машиной. Даже глаза его казались никелированными.

Его желание, если так подумать, исполнилось. Сто Одиннадцатый вернул мое тело в естественное положение. Я скинула платье и корсет, оставшись в нижней рубашке и юбке, прошла в ванную и долго лежала в быстро остывающей воде. За стеной, из моей комнаты, ни доносилось ни единого звука. Я не знала, ушел Сто Одиннадцатый или нет. Он и его собратья вели себя, как мертвецы в наших историях и преданиях. В них была одинаковая отчужденность, искаженность, неправильность, они в равной степени с мертвецами представляли собой мир за границей, то место, где привычные законы не действуют.

Их неловкость в управлении человеческими телами, холод и страшные, бессмысленные взгляды словно были взяты прямиком из легенд о тех, кто приходит, когда не должен (и когда ничего уже не осталось).

Мы больше не хоронили своих мертвых, теперь от них оставался лишь пепел. Мертвецов под землей заменили наши хозяева над землей. Я погрузилась под воду и открыла глаза. Было больно и не то чтобы слишком интересно — мир превратился в цвета, размазанные по водяной мембране.

Орфей сказал, ровно перед тем, как я потеряла его, что ему больше не страшно. Я видела, что он силен и мудр, почти непобедим. Он был похож на рыцаря в блестящем доспехе, и как же ему не хватало меча.

С тех пор Орфей приходил ко мне по ночам, и я пыталась увидеть в нем хоть что-то. Наверное, то же самое делал и Полиник. Я вспомнила его лицо, усталое, изможденное, с темными синяками под темными глазами. Мне захотелось выйти из ванной, потому что это воспоминание вызвало неприятный импульс. Мне хотелось помочь себе и Полинику, но у меня не было ни одного ответа.

Я оделась и вернулась в комнату. Орфей все еще был неподвижен и смотрел туда, где я больше не стояла. Я сказала:

— Оставь его мне, дай побыть с ним, и я обещаю, что не буду делать вовсе никаких опасных вещей! Прошу тебя, ты ведь знаешь, как я безумно скучаю!

— Не знаю, — ответил он. По крайней мере, Сто Одиннадцатый никогда не лгал. Он лег на кровать, едва не упав на пол в процессе этого недолгого пути. Я некоторое время стояла у двери, не решаясь подойти к Орфею. Я не думала, что Сто Одиннадцатый уйдет, но мне было важно сделать вид, будто он здесь ни при чем. Я даже хотела выйти и снова зайти. Но вместо этого несмело приблизилась к Орфею. Его грудь не поднималась, дыхания не было. Он лежал, словно вещь. Орфей, думала я, где теперь твои цифры и формулы, где твои страхи? Где же ты, Орфей?

Когда я шла к кровати, на пушистом, мягком ковре мне то и дело попадались вкрапления невероятного холода, так что я вся дрожала, когда добралась до него. Я залезла на кровать и крепко обняла его, как в детстве. Орфей пах чем-то чужим. Изморозь и что-то горькое, как старые ягоды в зимнем лесу. Прежде он пах чернилами и сладостями. Я уткнулась ему в шею, ощутив тень этого запаха и едва заметное сердцебиение. Он был жив. Сердце его отбивало удары реже, чем стоило бы, но оно было упрямо, и оно боролось. Я знаю, думала я, ты где-то там. Вот где твои формулы, вот где твои цифры, Орфей, и все забавные мелодии.

Я погладила его по голове. Он был живым на ощупь. В нем различалось едва заметное тепло, пальцы чувствовали пульс на его виске. Орфей говорил, что поглощая кого-то, они словно бы консервируют его. Он так и сказал: это очень страшно. У него внутри холода столько, что хватило бы на фургон мороженого. Я чувствовала: чуть теплый лоб, теплая грудная клетка, холодный живот и щеки. Там, где было больше всего Сто Одиннадцатого, все наполнилось чуждой жизнью.

Я лежала рядом с Орфеем, прижавшись щекой к колыбели его сердца, и думала о том, что мое время может истечь. Однажды внутри него не останется тепла. Ведь не может же он вечно пребывать в стазисе. Когда-то Орфей был нелепым и уютным старшим братом, заучкой и рыцарем. Теперь он лежал передо мной и не имел вовсе никаких свойств. Я думала о том, каким он вернется. Сможет ли Сто Одиннадцатый не оставить на нем следов.

Их суть была распространением, они на всем оставляли отметки. Маленькие мальчики любят это делать, Орфей вырезал слова на деревьях. Там было: у человека есть минус два пути.

Что еще есть у человека? Что мы могли противопоставить темноте и холоду? За окном я услышала дождь, а затем и раскаты грома. Вспышка молнии осветила лицо Орфея, оно было пусто. Сто Одиннадцатый тоже молчал, но я чувствовала его — он был везде. Части его извивались, и мне казалось, что нет ни единого участка моего тела, которого он не касается. Движения были быстрые и отрывистые, как у насекомых. Части его тела не были ни мокрыми, ни сухими, но прекрасно скользили, я не знала, как описать это ощущение (хотя, казалось, в жизни я только и занимаюсь тем, что описываю ощущения). Они были длинные, гибкие и ребристые, словно трахеи или спинки сороконожки. Они терлись об меня, как ласковые звери, пока я обнимала своего Орфея.

Я знала, что они устроены сложно, но никак не могла представить, как именно выглядят эти существа. У них не должно было быть ничего общего ни с чем, присущим моему миру. Они появились на миллиард лет раньше на планете с принципиально иными условиями и развивались для того, чтобы стать идеальными захватчиками.

Безусловно, можно было сравнить их с насекомыми или осьминогами, или еще чем-то странным, мерзким и далеким от теплокровных, симпатичных существ. Но все это, безусловно, не открывало бы истинную суть Сто Одиннадцатого.

— Я бы хотела увидеть тебя.

— Да. Это смешно, потому что на самом деле боишься.

Он издал звук лишь отдаленно напоминающий смех.

— Я не боюсь, — сказала я. — Посмотри на меня, я не боюсь тебя, господин.

Глаза Орфея едва заметно двинулись.

— Опасно так думать. Что не боишься. Будешь делать дурные вещи, и все закончится плохо.

Язык его ворочался во рту не без труда. Я ощущала, как подергиваются в такт его словам все части Сто Одиннадцатого. Словно кардиограмма, которая говорит о том, что увидеть нельзя. Иногда мне казалось, что вспышки молнии озаряют копошащиеся тени.

— Сегодня я видела девушку, чье тело использовала Семьсот Пятнадцатая.

Взгляд Орфея не изменился, он никогда не менялся. Если Сто Одиннадцатый и ему подобные, выражали как-то удивление, я не могла этого понять.

— Видела, — согласился он.

— Мне сказали, что она использует его постоянно.

— Это страшно?

Он вдруг приподнялся на кровати и сказал:

— Идет дождь.

И я подумала, что все наши диалоги выглядят такими жутко бессмысленными.

— Не страшно, — сказала я. — Просто мне хотелось бы узнать, как это возможно. Она ведь фактически живет в этом теле.

— Не знаю, зачем.