Где же ты, Орфей? (СИ) - Беляева Дарья Андреевна - Страница 47

Отчего-то это ощущение отсутствия всякой опасности заставило меня грустить. Словно ничем не жертвуя, я становилась заурядной убийцей, а от этой мысли меня затошнило. Я понимала, как мало мне может быть отпущено просто из-за каприза Сто Одиннадцатого, но поводом к моему убийству скорее могло стать неудачное предложение, нежели попытка убить собственного брата.

Если уж Сто Одиннадцатому так нужен будет человек, он может взять другого. Возможно, Гектора. И это будет хуже всего, хуже, чем если я умру. Но если Ясон прав — надо действовать. И даже если Ясон не прав — я права все равно.

Мне нужен был Одиссей. И я знала, что он-то не откажется мне помочь.

Найти его оказалось сложнее, чем я думала. Я все пыталась выяснить, где остановилась Первая, но никто не знал, и только Артемида, открывшая мне дверь почти сразу после того, как я нажала на звонок, ответила на мой вопрос. Она сказала:

— Ячейка 59С, далековато отсюда.

— Ничего, я доберусь.

— Зачем тебе Одиссей? По-моему, не лучшая идея проводить с ним время.

— По-моему тоже, но мне очень надо, чтобы он мне помог.

Артемида нахмурилась, ее абсолютно матовая красная помада показалась мне корочкой крови на ее губах. В остальном Артемида была очень красивой.

— Ты уверена, что тебе не могу помочь, скажем, я?

Я кивнула. Артемида точно не могла. Мне нужно было научиться убивать быстро и безошибочно. Я читала, что это очень сложно — нанести верный удар. А у меня будет только один шанс. Если кто и знал такие тонкости, то Одиссей, и уж точно не Артемида. Вокруг меня больше не было таких плохих людей.

Стану ли я сама убийцей, если Орфей не умрет в обычном смысле этого слова?

И как вообще жить дальше с тем, что я сделаю?

Ответы на эти вопросы были необходимы мне немедленно, так что я замерла перед Артемидой. Нет, не стану, решила я, потому как я спасу Орфея из небытия, подарив ему бытие, а это противоположно тому, что делает убийца.

И нет, жить с этим не придется, потому что если Орфей просто погибнет, как все земные люди (так говорят, но на самом деле ведь все люди — земные), я просто убью себя.

Все снова стало простым. Артемида сказала:

— Ты меня не слушаешь, девочка моя.

А я подумала, что всего на год младше Артемиды, и слово девочка ко мне не очень применимо. Потом я помахала Артемиде, и она закрыла дверь, а я начала свой путь в ячейку 59С. Дорога была долгой и на удивление спокойной, дождь стал сильнее, и я, кажется, передумала все грустные мысли, так что, в конце концов, их не осталось, и мне стало весело.

Одиссей открыл мне не сразу. Я даже подумала, что зря проделала весь этот путь, и что Одиссей, наверное, где-нибудь гуляет, осваиваясь в новом районе Зоосада. Я не знала, где его в таком случае можно найти. Он сворачивает шеи птицам в саду или поджигает цветы? Мои сомнения разрешились наилучшим образом — Одиссей открыл мне дверь. На нем была алая рубашка с меховыми манжетами, расшитая жемчугом, и он смотрелся смешно.

— Это точно исторически аккуратно?

— Понятия не имею, я был врачом.

Я улыбнулась. Очень, очень хорошо.

— Надеюсь, не психологом.

— Нет, не психологом.

— Может быть, хирургом?

— Нет, не хирургом.

Мои лучшие и худшие надежды не оправдались, тогда я спросила:

— Так каким врачом?

— Травматологом.

— Ладно, это хорошо.

— Что с тобой, Эвридика? Разве ты не думаешь, что я убью тебя, как глупую, маленькую птичку, попавшуюся ко мне в силок.

— Да, я только что думала, что ты можешь убивать птиц. Но я тебе понравилась, и ты меня не тронешь.

— Опаснейшие мысли.

— Не старайся показаться хуже, чем ты есть.

Блуждающая улыбка не сходила с лица Одиссея. Отчасти он, определенно, не старался. Я сказала:

— Пропусти меня, пожалуйста, — и он отошел в сторону. Я прошла к Одиссею близко-близко, почувствовав его тепло. Мне хотелось показать ему, что я смелая (так делают дрессировщики, чтобы звери воспринимали их всерьез). Дом Одиссея только начинал ему принадлежать. Почти никакой мебели здесь пока не было, только стены покрасили под камень, да так искусно, что я на секунду почти поверила художнику.

В просторнейшем зале были только кровать за пара сундуков. Тяжело же, наверное, живется в этой стилизации. Пройдя чуть дальше, я заметила висящее на дальней стене оружие, все оно начищено серебрилось. Висели на стене и топоры, и мечи, и загнутые ятаганы, и тонкие, как жала, стилеты, с которых подмигивали драгоценные камни.

Одиссей стоял у меня за спиной, и мне было неуютно, но я не показывала этого.

— Нравится оружие? — спросил он.

— Нравится, — сказала я. — А теперь давай не будем делать вид, будто ты пригласил меня в гости.

Я услышала его мягкий смех, в нем было что-то от интимного шепота.

— Надо же, Эвридика, ты выглядишь взрослее. Теперь, может быть, я решу, что ты в моем вкусе. Детей я никогда не убивал.

Я вовсе не была ребенком, и это сравнение сегодня отчего-то стало обидным. Я сказала:

— Научи меня убивать человека с одного удара.

Одиссей будто бы не удивился. Он спросил:

— Этот человек больше тебя?

— Намного выше и больше меня.

— В таком случае сделать это будет еще сложнее, чем если вы равны. Он может сопротивляться.

— Не может.

Я казалась себе такой чудовищной, а Одиссей наслаждался этим. Он словно бы говорил со мной на равных, как убийца с убийцей, и меня затошнило от этой мысли, стало так мучительно плохо, но я не могла, не должна была передумать.

Одиссей сказал:

— Ты хочешь, чтобы он мучился?

— Нет. Я хочу, чтобы он умер быстро и легко.

Мне казалось, я почувствовала его широкую улыбку, хотя не видела ее. По спине у меня пробежали мурашки, словно я костным мозгом восприняла изменение в выражении его лица.

— По тебе хорошо видно, как сильно ты этого не хочешь. Тогда зачем? Месть?

— Я похожа на человека, который считает месть хорошей задумкой?

Наш диалог был словно из нуарного фильма, такой черно-белый и полный несмешных колкостей. Мне нужно было платье с открытыми лопатками и повернуться к окну, а Одиссею совершенно необходима была шляпа. Я сказала:

— Я тебе расскажу. Я обещаю. Только сначала ты должен поклясться мне, что выполнишь свою часть сделки.

— Когда это мы перешли на деловой язык?

Я замолчала, пытаясь понять, когда. Одиссей ответил за меня:

— Раз никто этого не заметил, то не будем заострять внимание. Итак, я обещаю выполнить свои условия договора, если сведения, которые предоставит мне вторая сторона, покажутся мне правдивыми.

— Ты это напишешь?

— Нет, конечно. Это же доказательство.

Мы снова играли. Одиссею не был страшен никакой суд (даже самосуд, на который никто бы не решился), потому что Первая любила, как он убивает. Одиссей говорил о своих убийствах свободно, не без расстройства, но уж точно без страха.

— Подтверждаю предложенные условия, — сказала я.

— Довольно нелепый канцелярит для писательницы.

А потом я развернулась к нему и все рассказала. Только языком трепать и умеешь, так бы Тесей ворчал. А что сказал бы Орфей я впервые не знала. Одиссей слушал меня очень внимательно. Он ни разу не перебил меня, даже когда я совсем запуталась в объяснениях Ясона. Когда я, наконец, закончила, Одиссей сказал:

— Не думаю, что Ясон — хороший человек.

— Он запутал тебя и заставил убивать. Я тоже думала, что он маньяк. Так ему и сказала.

— Никто меня не заставлял. Ясон просто хотел, чтобы я отстал от него. Я его преследовал, потому что мне нужен был ответ. Он сказал нечто неосторожное. Это привело к таким последствиям, потому что я был вне себя от горя.

И я подумала, что Одиссей продолжает говорить странным, отстраненным, канцелярским языком. И это значит, что ему больно, и за этими служебными конструкциями скрываются вещи невероятно страшные.

— Но я вправду думаю, что это хорошая идея.

— Только потому, что ты — серийный убийца?