Блейд (СИ) - Шопорова Валентина - Страница 19

- Обжог язык? - поинтересовался Майкл, заметив, как Блейд морщится после маленького глотка.

- Нет, - слегка нахмурившись, ответил блондин. Он поставил чашку на стол и добавил: - Я уже привык.

- А зачем ты так делаешь, если знаешь, что кофе очень горячий? - так по-детски спросил брюнет, поворачиваясь к брату, склоняя голову набок и смотря на него.

- Не важно, - чуть нахмурившись, ответил Блейд. - Я просто так делаю. И всё.

- Это глупо...

- Согласен. Некоторые поступки могут казаться глупыми, если не знать их подтекста, их истинных мотивов.

- И в чём твой мотив?

Блейд ответил не сразу, словно слова брата донеслись до его слуха с большим опозданием. Он нахмурился и мотнул головой, затем улыбнулся, отвечая младшему:

- Не важно. Это совсем не тот случай, когда за действием кроются скрытые мотивы, - Блейд погладил Майкла по растрёпанным тёмным волосам. - Как я уже сказал - мне просто нравится так сделать, - он вновь улыбнулся и взял чашку, поднося её к губам. - Можешь считать, что я настолько упрямый, что надеюсь однажды победить кипяток.

Несколько секунд посидев, брюнет потянулся к чашке брата и, забрав её, сделал маленький глоток, всеми силами стараясь не слишком сильно морщиться - Блейд пил очень крепкий кофе. Всё время, пока Майкл сражался с собой и с бодрящим напитком, блондин внимательно следил за ним с лёгкой улыбкой на губах.

- И как? - спросил Блейд, когда Майкл вернул ему чашку. Он сделал глоток и вновь взглянул на младшего.

- Горько, - ответил Майкл, хмурясь. - Из-за этой горечи я и не люблю кофе.

- А тебе и не нужно его пить, - пожал плечами Блейд, одним чудом не расплескав чёрный напиток в своей чашке. - Тебе не нужно никуда торопиться с утра, так что, ты вполне можешь позволить себе высыпаться и не заправляться кофе.

- А ты не можешь?

Блейд вопросительно посмотрел на брата, не до конца понимая, что он подразумевает под своим вопросом. Вроде бы, смысл лежал на поверхности, но из-за интонации казалось, что за этими простыми словами кроется куда более глубокий посыл, чем может показаться. Так часто получалось: нередко Майкл говорил нечто с не той интонацией, словно не зная, путая её. А иногда бывало, что он действительно вкладывал в простые обыденные слова второй, потаенный смысл и указывал на это интонационно. Почему брат просто не мог взять и сказать всё прямым текстом Блейд не знал. Верно, во всём виноваты аутичные особенности построения психики и, в особенности, речевых центров.

- Что ты имеешь в виду? - спросил блондин.

- Я имею в виду, что ты ведь тоже не должен ходить на работу по утрам?

- Не должен, - кивнул Блейд.

- Вот, я об этом и говорю - почему ты не можешь спать долго, если тебе не нужно рано вставать?

- То, что мне не нужно спешить в восемь утра в офис, ещё не говорит о том, что я могу спать до обеда, - ответил блондин и отпил кофе.

Майкл внимательно проследил за действием брата, словно он делал нечто особенное, необычное.

- Ты удовлетворён ответом? - спросил Блейд, смотря на брюнета.

Майкл кивнул и спросил:

- Можно я сегодня буду спать с тобой?

Блейд, потянувшийся за сигаретами, остановился и вновь взглянул на брата.

- Зачем? - спросил блондин и сразу же добавил: - Тебе было страшно спать этой ночью?

- Нет, - покачал головой Майкл.

Он подсел ближе и протянул руку, но не взял руки брата, а лишь провёл кончиками пальцев по его ладони, запястью. Вздохнув, брюнет добавил:

- Я просто хочу поспать с тобой. Разве это плохо?

- Нет, это не плохо, - ответил блондин и чуть нахмурил брови. - Это странно. Мекки, ты уже большой мальчик, а спят со старшими, обычно, только маленькие дети.

- Обычно спят с родителями, а не со старшими братьями, - слишком серьёзно ответил Майкл. - Но мама со мной никогда не спала.

Блейд поджал губы и опустил взгляд. Вновь это отвратительное чувство горечи за брата, вновь эта наивная надежда на то, что он ничего не помнит, которая раз за разом разбивается вдребезги о сухие, слишком спокойно произнесённые факты.

Их мать умерла, когда Блейду было семь лет, а Майклу всего семь месяцев. И блондин всегда надеялся на то, что брат не помнит родительницу. Надеялся и втайне завидовал ему в этом, потому что так - без памяти о потерянном самом важном человеке, намного проще и легче. Трудно скучать по абстрактному понятию «Мама» и невозможно горько тосковать по реально существующей, живой матери, которая ушла и уже никогда не вернётся.

- Это неправда, - ответил Блейд, обнимая ладонями чашку, сжимая её. - Мама спала с тобой до трёх месяцев очень часто...

«А потом с ней спали провода капельниц, страх за нас и желание выжить, а, после, аппарат жизнеобеспечения...», - мысленно закончил Блейд своё высказывание.

- Это так странно, что я её совсем не помню, - произнёс Майкл.

- Это нормально, - холодным тоном ответил Блейд и встал, вновь включая кофеварку. - Ты был совсем маленький, когда она... - она запнулся. - Когда она ушла.

- Я тоже хочу верить в то, что умершие не исчезают навсегда и бесследно, а просто уходят. Это значит, что мы ещё обязательно встретимся, - таким светлым тоном произнёс брюнет, оборачиваясь на брата, который стоял к нему спиной, дожидаясь, когда сварится новая порция кофе.

- Да, - ответил Блейд, - я тоже.

Ответ прозвучал бесчувственно. Это было даже не ложью, это было - противоположностью правды. Блейд, в отличие от брата, хорошо помнил мать: её улыбающееся лицо, прямые тёмные волосы, лучистые голубые глаза - прямо как у Майкла - и невероятно мягкие и тёплые руки, которыми она прижимала его к груди и обещала, что всё непременно будет хорошо, что монстры существуют только в наших головах. Помнил её приятный голос и мелодичные, ненавязчивые колыбельные, которые мама пела ему перед сном, чтобы монстры точно не нашли его.

В одном она была права, и Блейд убедился в этом на своём опыте - монстров нет нигде, помимо человеческих душ. Люди - и есть единственные монстры, которые ходят по этой земле. А вампиры, оборотни и прочая нечисть - лишь сказки и мифы, призванные отвести внимание от реальных ужасов.

Беззвучно усмехнувшись, Блейд вновь наполнил свою кружку до краёв, удваивая и без того горчащую крепость кофе. Проходя мимо брата, блондин вновь потрепал его по густой, как и у него самого, шевелюре и занял свой стул. Подув на кофе, который дышал жаром, он отставил чашку и подтянул ноги к животу, тоже устраивая их на стуле, взглянул на брата.

- А ты помнишь маму? - после достаточно долгой паузы, что повисла в воздухе после сухого ответа Блейда, спросил Майкл.

Брюнет немного помедлил и поднял глаза на брата.

- Да, помню, - кивнул блондин. Он взглянул на кружку с кофе, провёл по её тёплому боку указательным пальцем. - Может быть, не идеально - слишком много лет прошло, но я её помню.

- Жаль, что у нас не осталось ни единой её фотографии, - вздохнул Майкл, опуская плечи и складывая ноги по-турецки, обнимая ладонями чашку с уже приятно-тёплым чаем.

- А ты её не помнишь? Я имею в виду - фотографии? У нас их было много...

Блейд невольно перенёсся мыслями в те времена, когда у них ещё была неполная, но, всё же, семья, когда он не был тем единственным, кто обязан тащить всё на себе, когда по его психике ещё не прошла уродливая и ужасающе глубокая трещина... Он вспомнил, как каждым утром, спускаясь по лестнице, касался кончиками пальцев одной из фотографий, на которой был запечатлён он, его мать и Майкл, точнее, на существование последнего указывал лишь округлившийся живот миссис Билоу. И, пусть отца и не было на этом снимке, но это фото хранило и его дух, его настроение, потому что именно он снимал тогда своих самых любимых людей, улыбаясь при этом во весь рот и думая, что так будет всегда. Но надежда рухнула всего спустя каких-то полгода, когда у Сьюзен - так звали мать Блейда и Майкла - нашли рак четвёртой степени...

И семья, и врачи удивлялись тому, как они смогли не заметить столь крупной опухоли с многочисленными метастазами у беременной женщины, которая ответственно проходила каждое предписанное ей обследование. Наверное, это и есть тот самый фатум, злой рок, про который говорят все и который все клянут. Тогда, в детстве, Блейд тоже так думал. А уже потом, повзрослев, потеряв свои розовые очки, он понял, что никакая это не судьба, а всего лишь очередная человеческая, врачебная ошибка, которая обернулась страшной трагедией.