Все, что она хочет (СИ) - Лем Ирина Николаевна - Страница 127

Возвращалась медленно. Постепенно ускорялась и понеслась, будто объезжала дикого мустанга. Он подпрыгивал и брыкался, она обрушивалась и припечатывала. Она его укротила. Она диктовала темп: то бешеный бег, то размеренный галоп. Руководила погружениями: то быстрые и короткие, то раздумчивые и продолжительные.

Она скулила и попискивала, и победно голосила в ритм скачки. Глядя на нее, Марк заводился и кричал. Он потерял память и осознание окружающего мира. Он погрузился в себя и жил инстинктами - это были прекраснейшие ощущения жизни.

- Тиффани... ты потрясающая... Ты сама не представляешь, как с тобой хорошо...

- Люблю тебя, Марк! Люблю больше всего на свете. И хочу, чтобы все знали об этом. Все! Пусть слушают и завидуют. Они никогда не испытают такого счастья! - выкрикнула девушка, вскинула голову и устремила торжествующий взгляд вперед - туда, где над входной дверью слабо, почти незаметно светилась красная точка и поблескивала линза. Непосвященный ни за что не догадался бы, что там аппарат наблюдения, а Тиффани знала. - Вот тебе! - с ненавистью крикнула она и показала на камеру средний палец.

7.

Роберту не спалось, что происходило часто в последнее время и сказывалось на нервах. Бессонница - первый враг киллера, от нее дрожат руки, опухают и слезятся глаза.  И пусть как профессионалу это сейчас неважно, зато важно здоровье и внешний вид. Он  свято придерживался предпостельного ритуала: не ложился раньше двенадцати, не дремал перед телевизором, не смотрел порно. Соблюдал множество правил - не есть на ночь тяжелой пищи, не заниматься спортом после шести, не засиживаться перед компьютером. Но, кажется, чем точнее он следовал правилам и ритуалам, тем сложнее засыпал и удерживал сон.

Этой ночью Роберт забылся быстро и также быстро очнулся. Поворочался, поругался про себя, принял двойную дозу «стилнокса». Лег в постель и... больше не сомкнул глаз. Все время что-то мешало. То влезет в уши звучащая вдалеке музыка, то станет жарко под тонкой простыней. Включил кондиционер - пересохло горло, и замерзли ноги. Пока ходил за водой, разгулялся окончательно. Выпил еще снотворного и лег в постель в обнимку со слабой надеждой. Через час надежда растаяла, и дальше оставаться в постели пропал всякий смысл. Встал - с мешаниной в голове и тошнотой в настроении. Не накидывая халата, вышел на террасу, зло двинув вбок стеклянную дверь.

Воздух, из которого выветрилась дневная духота, ласково окутал обнаженное тело. Роберт прошлепал босыми ногами по деревянному настилу до ограждения, поставил локти на перила и  уставился перед собой.

Вилла стояла на первой линии - с видом на океан. Вид открывался не слишком живописный. Вдали справа виднелись огни вошедшего в воду пирса и гигантского колеса обозрения, от чего пляж, начинавшийся сразу за его усадьбой казался черным. Море чернильно-фиолетового цвета незаметно переходило в небо, на котором ни звезд, ни облаков. Лишь   грузная, шероховатая луна - уставшая и опухшая, наверное, она тоже страдала бессонницей. Луна холодно смотрела на Роберта и, казалось, говорила: подумай о вечном.

Он не собирался ни думать о вечном, ни любоваться красотами ночного пейзажа. Все эти «волшебные огни» и «лунные дорожки»... Романтическая дребедень.

Не до нее.

Роберт был печален.

Но не сопливо-поэтичная печаль им владела, а смертная тоска. Она поселилась в том месте, где у людей живое и трепетное сердце, а у киллеров перегоревший кусок угля. Тоска грызла тот уголек - со скрипом и хрустом, превращая в черную пыль, которая разлеталась по внутренностям и разъедала Роберта изнутри.

Скоро он сам превратится в пыль, потому что жизнь подходит к концу. Не от старости. Разве шестьдесят пять - преклонный возраст для здорового мужчины? Но то для здорового...

Он вздохнул, глубоко - со всхлипом, будто собирался заплакать. И заплакал бы, если бы умел. Только слезами не поможешь. Он был обречен, но не привык к этой мысли и отчаянно не желал привыкать.

Болезнь поселилась в голове, и узнал о ней совершенно случайно. Полгода назад Роберт выходил из бассейна, поскользнулся на ступеньках и тюкнулся лбом о кафельный пол. Звук получился глухой, вроде что-то треснуло внутри, но открытой раны не образовалось, только шишка вскочила с правой стороны.

Мелочь, посчитал Роберт и отнесся к происшествию философски - упал, с кем не бывает. Обошлось без переломов и сотрясений, на шишку обращать внимания не стоит, сама пройдет.

То ли от шишки, то ли от чего другого - всю ночь ныла голова, и болеутоляющие не помогали. Утром встал, мозги пронзило так, что вскрикнул и упал обратно на постель. Не понял, в чем дело. Для своего возраста он имел отличную кондицию, никогда не болел, даже гриппом - результат тренировок и здорового образа жизни. А также отсутствия стрессов, которых он не испытывал ни сейчас, ни прежде, по причине полнейшей безэмоциональности. Тот уголек-то чем удобен: от стыда не сгорает и от жалости не стирается, с ним до ста лет проживешь.

Если другое не приключится...

Боль - будто в мозгах блуждающая пуля гуляет. Обратиться к доктору?

По докторам ходить Роберт не любил. Унизительное и беспомощное занятие, напоминающее про возраст. Да, старость приходит с недомоганиями, но к нему это не относится. Сил и энергии, в том числе сексуальной, побольше чем у многих молодых.

Нет, в больнице ему делать нечего. И нечего раскисать. Наверное, подхватил какую-то особо тяжелую разновидность гриппа - ерунда, отлежится и выздоровеет сам. Пусть потребуется чуть больше времени, чем раньше, дня три-четыре, максимум неделя. Переждет.

Выдержал до полудня. Боль не прошла, наоборот, усилилась до такой степени, что затошнило. В тридцатиградусную жару Роберта тряс озноб, холодный пот покрывал кожу. Тело слабело и отказывалось подчиняться.    Испугался: на грипп не похоже, ничего другого не приходило в голову. Кое-как поднялся, оделся и приказал охраннику отвезти в больницу.

Хорошо, что лечащий врач - Дон Фалкони находился на работе, другим Роберт себя не доверял. Фалкони был его одногодок, живописно состарившийся итальянский еврей: с белыми волосами и усами, черными бровями и ресницами. Одевался подчеркнуто элегантно - из выреза чистейшего, белого халата выглядывала рубашка с галстуком в тон. На носу очки, которые менял каждый год, придерживаясь требований моды.  Сейчас у него небольшие, со смягченными углами линзы в тонкой, серебристой оправе, они придают ему вид молодящегося профессора. Наверное, он и был профессором, но нигде о том не упоминалось, ни на двери кабинета, ни на бэджике.

Он вколол болеутоляющее, дал пациенту полежать полчаса, потом осмотрел и ощупал его голову, уделив повышенное внимание шишке у основания черепа - сзади слева.

- Эта шишка появилась после падения? - спросил он с нажимом на слове «эта» и провел пальцем чуть выше шеи.

Роберт потрогал - мягкое на ощупь уплотнение, вроде укуса комара.

- Нет. Об этой я не подозревал. Ударился вот здесь. - Потер ушибленное вчера место и вместо шишки нащупал лишь бугорок, который не причинял неудобств.

Доктор Фалкони нахмурился, приставил указательный палец к усам.     Прошелся по кабинету, скользя глазами по предметам. Подошел к окну, но глядел не наружу, а на пустой подоконник. Повернулся к пациенту, и взгляд его Роберту не понравился. Подумал мельком - «если не вылечит, убью».

Фалкони вызвал ассистентов и велел отвезти Роберта на томограф, добавив словечко «срочно». Его доставили в комнату, освещенную рассеянными, боковыми лампами, где стоял гигантский аппарат с дырой посередине и выходящей оттуда полкой. Все это напомнило Роберту вход в жерло крематория - когда гроб едет в дыру, за которой бушует пекло. Ад в миниатюре.

Жутко напрягло. Захотелось бежать отсюда далеко и без оглядки, даже, вроде, дернулся.

Его положили на выдвижную полку, сказали - «лежите спокойно» и оставили одного. Полка поехала в трубу, голос в микрофоне велел закрыть глаза и не шевелиться. В трубе было тесно, темно и пахло неживым. Ощутил себя зажатым, как бы замурованным. Когда колесо над ним с гулом закружилось, подумал некстати - если произойдет авария, и оно упадет, отрежет голову как гильотиной.