Пляжный ресторанчик - Мэнби Крис - Страница 53

— Что, плохо прошло? — спросила я.

— Можно и так сказать. — Она глубоко затянулась и щелчком отправила сигарету прямо в центр муравьиной дорожки, которая пролегала из сада через крыльцо к нам на кухню (последний месяц муравьи исправно и неутомимо перетаскивали к себе всю не спрятанную в холодильник еду).

— Да что случилось-то? — спросила я. — Опять раздеваться пришлось?

Брэнди кивнула.

— Ну что ж, — начала я, — ты ведь и сама понимаешь, чего можно ждать, если пробуешься на роль в фильме с названием «Куколки из спальни». Поговори об этом в агентстве. Пусть подбирают тебе другие предложения. В конце концов, не хочешь раздеваться — тебя никто и не заставит.

— Что значит «не хочешь»? Тоже мне, проблема — снять лифчик перед камерой…

— Ты серьезно?

— Да абсолютно. Если бы я не переживала из-за того, что мне не стыдно это делать, я вообще бы об этом не задумывалась. А так, сама понимаешь, отголоски католического воспитания…

— Тогда в чем дело? — бросила я беззаботно. — Какие проблемы могут быть у актрисы, которая не смущается сниматься голышом?

Брэнди отсутствующим взглядом уставилась в пространство и только покусывала верхнюю губу. Казалось, она меня не слышит. Я вдруг поняла, что подруга изо всех сил пытается не расплакаться.

— Тебе сказали, что ты плохая актриса? — сделала я еще одну попытку разговорить ее.

— Нет.

— Сказали, что ты уже старовата для этой роли?

— Нет, — отвечала она. — Нет.

Несмотря на то что Брэнди изо всех сил старалась держать себя в руках, у нее по щеке скатилась большая слеза.

— Не в этом дело, — повторила она, закрывая лицо ладонями. — Совсем не в этом.

Брэнди разрыдалась, плечи ее вздрагивали.

Я обняла подругу, погладила по голове, даже поцеловала в макушку. Бесполезно. Она продолжала плакать. Я не знала, что и думать. Все было не так, как обычно. В конце концов, Брэнди не впервые возвращалась с проб, не получив приглашения на роль. Обычно ее расстройство внешне выражалось максимум в том, что, пустив слезу-другую (чтобы только тушь не потекла), она выходила во двор и начинала «бой с тенью», отрабатывая приемы джиу-джитсу на воображаемом режиссере. Продолжалось это до тех пор, пока невидимый обидчик не оказывался поверженным и втоптанным в землю.

Видимо, на этот раз неудача стала последней каплей. Брэнди жила в Лос-Анджелесе уже три года. Конечно, с некоторых пор ей уже не приходилось обитать в машине, но, положа руку на сердце, наша лачуга не сильно выигрывала по сравнению со старым «ниссаном». И хотя Брэнди сказала, что может запросто раздеться перед камерой, прозвучало это как-то неубедительно. По всей видимости, плакала она из-за того, что очередная роль ускользнула от нее к более молодой актрисе.

Дело в том, что Брэнди чаще всего доставались роли девочек-подростков и студенток. В таком амплуа она числилась и в агентстве. Естественно, что рано или поздно это должно было закончиться. Брэнди, видимо, просто осознала, что ее время истекло. В таком возрасте мечтать о начале серьезной актерской карьеры глупо. В общем, Кэмерон Диас может спать спокойно — Брэнди не станет ее конкуренткой. Равно как и конкуренткой Дженнифер Лопес. На пятки Брэнди и другим непробившимся актрисам в возрасте «под тридцать» наступает целый полк охотниц за удачей в возрасте «слегка за двадцать». У них такие же ноги, такая же грудь, такие же волосы — только всё посвежее. А то, что они про «Дюран-Дюран» и слыхом не слыхивали, так что с того?

— Не расстраивайся, — попыталась я утешить Брэнди, — рано или поздно всем нам придется пройти через это. Тебе просто нужно поменять амплуа. Брэнди, у тебя еще все впереди. Поговоришь с агентом, пусть он вызывает тебя на пробы на роли женщин постарше. Характерные роли. Рене Руссо до сорока лет вообще никто не знал. Зато потом… А ты, кстати, даже чем-то похожа на нее.

Брэнди подняла голову и посмотрела на меня. Похоже, мои попытки утешить ее были тщетны.

— Да не в этом дело, — тихо прошептала она. — Я не боюсь состариться, Лиззи. Это хуже, намного хуже, — она глубоко и горько вздохнула. — О боже…

— Что может быть хуже?

Брэнди закрыла глаза, словно в очередной раз вспоминая о чем-то тяжелом, таком, что даже нельзя произнести вслух.

— На пробах мне велели раздеться, а потом ко мне подошел ассистент режиссера и сказал, что у меня с грудью что-то не так.

— Вот скотина! — вздохнула я с облегчением. — Сказал бы спасибо, что у тебя все настоящее, а не из силикона.

— Уж лучше бы из силикона, — процедила Брэнди сквозь зубы. — Тогда, возможно, у меня не было бы рака груди.

— Брэнди, ты преувеличиваешь, — пробовала я урезонить ее, проходя следом за подругой в комнату. Но когда мы вошли, она сняла футболку и показала мне складку на груди, рядом с подмышкой. Складка была похожа на шов или на старый шрам. Тут и мне тоже стало страшно.

— Потрогай, — скорее скомандовала, чем попросила, Брэнди. — Давай. Потрогай и скажи, преувеличиваю я или нет.

Я робко протянула руку и дотронулась до груди Брэнди. Это было легкое прикосновение, и я не почувствовала ничего, кроме острого смущения. Но Брэнди положила свою руку поверх моей, надавила посильнее, и тут, действительно, я, кажется, почувствовала нечто. Оно было похоже на маленький шарик. Крошечный, чуть больше горошины.

— Не надо делать преждевременных выводов, — авторитетно заявила я. В глубине души мне было очень стыдно за огромное облегчение, которое я испытала, когда Брэнди снова надела футболку. — Опухоли разные бывают. В первую очередь надо выяснить, злокачественная она или доброкачественная. Потому что в большинстве случаев опухоли доброкачественные.

— Это с моей-то наследственностью? Да у меня мать умерла от рака груди!

— Но она же была значительно старше тебя, — не сдавалась я. — Пока рано бить тревогу, — добавила я веско. Я скорее старалась убедить в этом себя, чем Брэнди. — Мы позвоним твоему врачу и запишемся на прием прямо сегодня днем. Если хочешь, я схожу с тобой.

— Да нет у меня никакого врача!

— Ты не закреплена ни за каким врачом в Венис-Бич?

— Да нигде я не «закреплена»! У меня вообще нет медицинского полиса.

До меня не сразу дошел смысл ее слов, но, когда я наконец поняла всю важность того, что Брэнди только что сообщила, мне стало страшно.

— Мы что-нибудь придумаем, — тут же сказала я уверенно. — Безвыходных положений не бывает.

Эту, последнюю, фразу я прочла на плакатике, который висел у Брэнди на стенке шкафа, с внутренней стороны дверцы. «Победа будет за мной» — говорилось на открытке, которую Брэнди прикрепила к зеркалу в своей комнате.

— Победа будет за тобой, — сказала я уверенно.

Брэнди издала неопределенный звук — то ли шмыгнула носом, то ли фыркнула.

— Правда, Брэнди, ты же непобедима!

Оказалось, что Брэнди даже в голову не приходило обзавестись полисом медицинского страхования и платить ежемесячные взносы. Она сказала, что ей это казалось пустой тратой денег. По ее мнению, полисами должны обзаводиться больные или семейные, то есть те, у кого есть реальная опасность угодить в больницу. Она же была еще молода, ничего у нее не болело. И зачем, спрашивается, отдавать деньги кому-то, когда самой нужны новые вещи, маникюр, педикюр и прическа для кинопроб? Каждый свободный цент она с готовностью тратила на наведение лоска, а лоск наводила, чтобы получить следующую работу, где можно будет заработать еще немного.

Я не собиралась читать Брэнди лекцию, прекрасно понимая, что на ее месте тоже задвинула бы медицинский полис на задний план. Мне просто повезло, что в той стране, откуда я приехала, страховка необязательна — если что, и так вылечат.

В тот же день мы с Брэнди поехали в ближайшую больницу и, проведя там некоторое время, я впервые в жизни почувствовала гордость за британскую систему здравоохранения. Нет, конечно, сидя в очереди к бесплатному врачу, особой радости в любом случае не испытываешь. Врачи и медсестры, работающие в государственных клиниках, всегда перегружены работой, в любой стране мира. Другое дело, что у нас, в Англии, у человека не возникает, по крайней мере, ощущения, что, не будь у него кредитной карты страховой компании, ему не видать бы медицинского обслуживания нормального уровня как своих ушей.