Пляжный ресторанчик - Мэнби Крис - Страница 60

Эрик стал меня уговаривать, и у него от волнения даже задергались ноги.

— Ты так понравилась моей маме, — сказал он, — да и Пикассо тебя тоже сразу полюбил.

— Что? Да твой Пикассо мне все ноги исклевал!

— Ты поверь, с ним вообще не будет хлопот. Пусть гуляет себе целый день в саду. Ты только не забывай кормить его. Маме в любом случае еду будут возить из гостиницы «Беверли-Уилшер», так что с ней возни тоже не предвидится. Она просто не хочет быть одна. На тот случай, если вы захотите куда-нибудь съездить проветриться, я оставлю тебе «мерседес». Естественно, я позвоню в агентство «Армани», чтобы тебе привезли целый гардероб. Да, кстати, Эд Строссер тебе уже звонил?

— Нет.

— Замотался совсем, наверное. Ничего, Лиззи, я ему напомню. Он тебе завтра же позвонит. Слушай, я тебя просто умоляю. Ты — моя единственная надежда.

Теперь я уже и сама это понимала.

— Ладно, — кивнув, сказала я. — Сколько?

Дети почему-то пребывают в святой уверенности, что, как только они вырастут, то смогут делать все что захотят, никому ничего не объясняя и не доказывая. Впрочем, в возрасте семи лет человек действительно представляет себе свободу весьма своеобразно. В первую очередь свобода, как они думают, заключается в том, чтобы иметь возможность есть конфеты и сладости до тех пор, пока не станет плохо. И тратить все деньги на жевательный мармелад, загребая его если не экскаватором, то уж точно лопатой. «Вот это жизнь! — думает ребенок, — когда вырасту, буду делать все что захочу!»

Но вот мы выросли. И жизнь уже успела дать нам понять: если потратишь все деньги на жевательный мармелад, то обязательно найдется какой-нибудь мерзавец, который пинком под зад выставит тебя из дому за просрочку арендной платы. Выясняется, что вместо свободы и возможности ни перед кем не отчитываться взрослый человек получает сплошные ограничения и обязательства. Нужно отчитываться перед начальством, родственниками, любимыми. Не успеваешь порадоваться тому, что можно с полным правом наплевать на авторитет родителей, как уже приходится думать о том, каким образом заработать на то, чтобы пристроить их в приличный дом для престарелых, когда придет время.

Жизнь полна противоречий, которые давят на человека, заставляя его принимать решения. Как сиюминутные желания, так и высокие принципы всегда являются предметом переговоров и торга. Вот и сейчас я отчаянно торговалась с собственной совестью. Эрик Нордофф был согласен заплатить мне семьдесят тысяч долларов — это по пять тысяч в день — просто за то, чтобы я жила у него дома и развлекала его умирающую от рака маму до тех пор, пока он не вернется со съемок. Само собой, в условия контракта входило и «навешивание лапши на уши» миссис Нордофф. Не самое богоугодное дело, призналась я себе. С другой стороны, Брэнди требовалась как раз такая сумма, чтобы оплатить лечение, благодаря которому можно попытаться избавиться от рака, не кромсая себя на куски. Откажись я от предложения Эрика, и он, по всей видимости, найдет кого-нибудь другого, не столь щепетильного, и тогда не видать мне этих денег.

У меня не было времени на споры.

Буквально через пять минут мы уже ехали в Венис-Бич за моими вещами на том самом «роллс-ройсе», который я помогла ему выиграть.

С моральной точки зрения это предприятие выглядело весьма сомнительно. С другой стороны, нам с Эриком все могло сойти с рук, если мы сами не допустим какого-нибудь промаха. В результате все останутся довольны: Эрик добьется своего, Брэнди получит возможность лечиться в нормальных условиях, а мне всего-навсего придется пожить в доме с бассейном и без тараканов, заодно заработав кругленькую сумму.

Когда я сказала Брэнди, что нашла деньги на ее лечение, она рассмеялась — сначала от недоверия, а затем от счастья. Мы с Джо вообще в первый раз видели ее смеющейся с тех пор, как врачи вынесли ей приговор. Потом мы втроем пустились в пляс. Эрик, стоявший в дверях на кухне, выждал пару минут и обратился ко мне:

— Все это, конечно, очень трогательно, но нельзя ли немного отложить праздник? Мне еще маму перевезти нужно. А ее, между прочим, уже никакие деньги не спасут.

Для начала Эрик отвез меня к себе на виллу, чтобы я хоть немного успела привыкнуть к роли женщины, которой в ближайшее время предстоит стать полноправной хозяйкой всей этой роскоши. К тому же Эрику нужно было собрать вещи для поездки. Он скромно завалил своим барахлом три шикарных чемодана на колесиках. Мне вполне хватило одной полки из тех, что он освободил, чтобы разместить весь свой «богатый» гардероб, который я привезла в единственной дорожной сумке. Весьма убого выглядел и мой набор косметики и парфюмерии, который я выставила на полочку в ванной рядом с целой косметической лабораторией Эрика. Что же касается обуви, то мне пришлось вообще нелегко. Я считала, что умею шикануть, хотя бы потому, что у меня было три пары практически одинаковых черных туфель. Эрик меня переплюнул: я увидела целый ряд из семнадцати пар одинаковых черных модельных ботинок — это не считая тех, что он взял с собой.

Затем мы обошли дом. Больше всего времени было, естественно, потрачено на осмотр кухни. Соковыжималка, блендер, специальная штучка, в которой готовят поп-корн… Похоже, здесь была собрана вся мыслимая и немыслимая кухонная бытовая техника. Вот только сомневаюсь, что большую часть этих агрегатов включали хотя бы раз в жизни.

— Чистильщик бассейна приходит по понедельникам, средам и пятницам, — наскоро объяснял мне Эрик. — Садовник — по вторникам и четвергам. Уборщица — каждое утро примерно в девять — четверть десятого.

— А как у вас тут с мусором? — поинтересовалась я. — В какие дни нужно выставлять мешок за дверь?

— Какой мусор? Какие мешки? — удивился Эрик. — Откуда я знаю?

Похоже, Эрик, действительно принадлежал к тем людям, у которых есть возможность из всей домашней работы делать только одно — подтирать себе задницу.

— Слушай, если что-нибудь вдруг сломается, просто позвони куда-нибудь, вызови мастера — пусть починит.

С этими словами Эрик протянул мне кредитную карту.

— Здесь тридцать тысяч долларов, — сообщил он.

От меня, как я поняла, ничего особого не требовалось. Знай себе следи, чтобы Пикассо не сдох от голода и чтобы Эльспет Нордофф не умерла от скуки.

— Деньги с карточки можешь тратить по своему усмотрению. Главное, чтобы мама не скучала.

— Не волнуйся, маме понравится. Со мной не соскучишься, — заверила я его.

Когда экскурсия по дому была наконец закончена, Эрик со вздохом убрал с почетного места — с рояля в гостиной — своего рода семейный портрет: фотографию в серебряной рамочке, на которой он был запечатлен вместе с Жаном. На это место я водрузила свою семейную фотографию — я, родители и Колин с Салли. Этот снимок был сделан на пляже, когда мы всем семейством ездили отдыхать на море.

Взглянув на фотографию, Эрик поморщился.

— Твоя мама непременно захочет узнать, в каком болоте ты увяз, — едко заметила я.

— Слушай, а может быть, эту фотографию все-таки не надо выставлять на рояль?

— На рояль, на рояль. Куда же еще? Почетное место. А я, как твоя невеста…

В общем, все было готово к тому, чтобы достойно встретить мамочку Эрика.

Эрик поехал в Беверли-Хиллз к девяти часам. Я же решила продляться еще раз по дому, в котором мне предстояло прожить ближайшие две недели. Я аккуратно трогала старинную мебель и рассматривала дорогие картины. «Представь себе, что ты действительно вышла замуж за человека с такими деньгами, — усмехнулась я. — Подумать только — покупать трусики не в „Маркс энд Спаркс“, а в „Ла Перла“!»

Я переоделась в костюм от Армани — тот, в котором была на свадьбе в Санта-Барбаре, и подошла к старинному — наверное, XVIII века — французскому зеркалу. Посмотрев на свое отражение, я не смогла сдержать улыбки. Да, девочка, сказала я той, что смотрела на меня из зеркала, так зарабатывать деньги на операцию подруги куда приятнее, чем пахать в «Ледибойз» по три смены. Знай себе меняй шикарные наряды, вкусно ешь, корми павлина и болтай со старушкой о том о сем. Например, о деньгах, которые достаются просто так, за красивые глаза…