Лебединая песня. Любовь покоится в крови - Криспин Эдмунд - Страница 22

Наконец коронер задал последний вопрос:

— И каково ваше заключение?

— Мистер Шортхаус покончил с собой, — ответил инспектор.

По залу прокатился ропот, в котором больше ощущалось разочарование, чем удивление.

Коронер вызвал сторожа Фербелоу. Тот повторил все, о чем рассказывал уже много раз.

— Вы уверены, что после десяти минут одиннадцатого в гримерную мистера Шортхауса никто не входил и не выходил? — спросил коронер.

— Совершенно уверен, сэр, — отозвался сторож.

Коронер спросил еще о чем-то и отпустил его.

На свидетельскую трибуну вышел Стейплтон.

— Вы зашли к мистеру Шортхаусу, чтобы обсудить что-то личное?

— Да. Я хотел услышать его мнение о моей опере.

— Время и место встречи вам назначил он?

— Да.

— Столь поздний час вас не удивил?

— Я знал, что обычно мистер Шортхаус проводит вечер в пабах, а затем идет к себе в гримерную и продолжает пить там.

— Когда вы пришли, он в гримерной был один?

— Да.

— В какое время это было?

— Где-то около одиннадцати. Я пришел в назначенный срок.

— И долго там пробыли?

— Не больше десяти минут. Почти сразу стало ясно, что мистер Шортхаус партитуру не смотрел. И кроме того, он был изрядно пьян. Говорил бессвязно, ни о чем. Поэтому оставаться там не было смысла, и я ушел.

— Вам не показалось, что он был близок к тому, чтобы покончить с собой?

Стейплтон пожал плечами:

— Я не очень представляю, каким должно быть такое состояние. Но определенно он выглядел подавленным и жаловался на судьбу. Но что мистер Шортхаус может покончить с собой? Нет, такое мне в голову не приходило.

— Вы заметили в комнате что-то необычное?

— Нет.

— Может, где-то поблизости валялась веревка?

— Нет. Наверное, он ее прятал.

— А на крюк в потолке вы обратили внимание?

— Нет. Никакого крюка я не заметил.

— Спасибо, мистер Стейплтон. Вы свободны.

К удивлению Фена, следующим на трибуну свидетеля коронер вызвал Чарльза Шортхауса.

— Как вы считаете, ваш брат был способен покончить с собой?

Маэстро чмокнул губами и глубоко задумался.

— Конечно, он был ненормальный. Возможно, на него подействовал Оксфорд. Тут все люди какие-то странные. Например, ко мне вчера приезжал человек отсюда, так он пытался выдать себя за представителя американского театра «Метрополитенопера». Впрочем, я его сразу раскусил.

— Вы сказали, что ваш брат был ненормальный. В чем это выражалось?

— Хм… ну, во-первых, он был сексоголик. То есть имел гипертрофированное половое влечение.

— Вы хотите сказать, был одержим противоположным полом?

— Вот именно. — Маэстро, кажется, был доволен, что его правильно поняли. — Он буквально преследовал женщин. Я полагаю, это дает мне право называть его ненормальным.

Присутствующие весело зашумели.

— Вы полагаете, что подобное… пристрастие могло привести к самоубийству? — спросил коронер, настороженно рассматривая маэстро.

— Не думаю, — отозвался тот после небольшой паузы. — Он вел себя как ненормальный, но отнюдь не сумасшедший. Впрочем, все в нашей семье немного ненормальные.

— Вы можете привести еще пример ненормальности вашего брата?

— Он не желал финансировать постановку моей оперы «Орестея».

Коронер кивнул:

— Хорошо, мистер Шортхаус. У меня к вам все. — Он повернулся к присяжным: — Уважаемые члены жюри, это был последний свидетель и…

— Мистер коронер, — прервал его писклявым голосом старшина присяжных, — я прошу вас пригласить еще одного свидетеля.

— Это правилами не предусмотрено… но я могу вызвать свидетеля, если ваши вопросы имеют отношение к рассматриваемому делу.

— Имеют, мистер коронер, и самое непосредственное, — произнес старшина, и его маленькие глазки неприятно блеснули.

— И кого вы хотите вызвать?

— Я ее здесь видел, — сказал старшина присяжных. — Это мисс Джоан Дэвис.

Публика в зале заохала. Джоан в отчаянии повернулась к Фену:

— Что это значит?

— Не знаю, — ответил Фен. Такой поворот событий ему не нравился. — Но держите себя в руках и говорите только правду.

Джоан медленно прошла к свидетельской трибуне, сжимая подрагивающими пальцами сумочку. Присутствующие, которые до сих пор воспринимали происходящее безучастно, заерзали на своих местах, а затем застыли, обратившись в слух.

Старшина присяжных чуть наклонился вперед:

— Мисс Дэвис, есть ли у вас лекарственный препарат нембутал?

— Да, есть.

— Вам известно, что он относится к группе барбитуратов?

— Известно.

— Правда ли то, что примерно два дня назад из ваших запасов пропало изрядное количество этого препарата?

— Да.

— Благодарю вас, мисс Дэвис. А теперь еще вопрос. Мне стало известно, что вечером накануне смерти мистера Шортхауса вы с группой знакомых собирались после ужина в баре отеля «Рандолф». Это правда?

— Да.

— А правда ли то, что вы тогда высказали желание отравить мистера Шортхауса?

— Да, но это было просто…

— К вам больше нет вопросов, мисс Дэвис.

— Вы не имеете права на этом основании меня обвинять…

— У меня больше нет к вам вопросов.

Увидев, как зашуршали своими блокнотами репортеры, Фен поморщился.

— Но все же скажите, — не унималась Джоан, — к чему ваши вопросы? На что вы намекаете?

Коронер, который явно сочувствовал Джоан, все же был вынужден ее остановить и предложить вернуться на место.

— А теперь, — произнес он с некоторой издевкой, — мне, может быть, все же будет позволено подвести итог разбирательства. Но вначале я хочу напомнить присутствующим, с учетом некоторых заданных вопросов, что собой представляет данное совещание. Это разбирательство, а не суд. Присяжные обязаны вынести вердикт, была ли смерть мистера Шортхауса следствием самоубийства, несчастного случая или убийства. Но они не должны и даже не имеют права комментировать любые аспекты этого дела. Если вы решите — а вы определенно это сделаете, — что смерть мистера Шортхауса наступила в результате повешения, тогда барбитурат, в каком бы количестве он ни был принят покойным накануне, определенно не являлся причиной смерти. Органы правосудия интересует не тот человек, который, возможно, высказывал желание убить мистера Шортхауса, а кто его действительно убил. Но свидетельства, высказанные на данном заседании, указывают на то, что такого человека не существует.

Свидетельства инспектора Маджа, доктора Шанда и сторожа театра не оставляют в этом сомнений. Как сообщил доктор Шанд, смещение шейных позвонков покойного произошло в одиннадцать двадцать пять или даже позднее. Сторож театра заявил, что после десяти часов вечера в гримерную мистера Шортхауса никто не входил и оттуда не выходил, кроме мистера Стейплтона. Доктор Шанд далее подтвердил, что когда он вошел в гримерную, там никого не было, а инспектор Мадж сказал, что в этой комнате человеку негде спрятаться. В гримерной мистера Шортхауса наверху имеется слуховое окно, однако через него никакой человек не мог скрыться. Размеры окна позволяют влететь лишь птице, и то не очень большой. Следовательно, убить мистера Шортхауса никто возможности не имел. Насколько мне известно, пока еще не придуман способ повесить человека, действуя на расстоянии.

Таким образом, смерть мистера Шортхауса могла быть вызвана двумя причинами: несчастным случаем или самоубийством. Надеюсь, всем понятно, что несчастный случай отпадает. Если только не предположить о случайном повешении, по ошибке. То есть встал на табурет, надел на шею петлю, оттолкнул табурет ногой и повис. И все это случайно. При этом трудно вообразить причину, почему он предпринял такой безумный эксперимент.

С другой стороны, версию самоубийства подтверждает брат покойного. По его мнению, покойный был психически неуравновешен, хотя никаких убедительных доказательств своего утверждения он не представил. Как указано в протоколе вскрытия, мистер Шортхаус незадолго до смерти принял критическую дозу барбитурата, и это вполне могло произойти по причине психического расстройства. Отсюда можно сделать вывод, что он повесился в состоянии временного помешательства, вызванного приемом барбитурата. Жалобы на судьбу и жалость к себе, которые покойный высказывал в разговоре с другим свидетелем, делают данное предположение вероятным. Кто именно звонил доктору Шанду, вызывая для помощи мистеру Шортхаусу, нам неизвестно. Но следует учитывать, что звонок был примерно в то время, когда сторож театра Фербелоу сопровождал мистера Стейплтона на выход, и поэтому, возможно, звонил сам мистер Шортхаус с аппарата, находящегося в конце коридора сравнительно недалеко от гримерной. Он, почувствовав сильное действие барбитурата, попытался вызвать доктора, а затем впал в помешательство.