Лебединая песня. Любовь покоится в крови - Криспин Эдмунд - Страница 47

— Когда он закончился?

— Примерно без четверти одиннадцать. Приехал Гэлбрейт, и люди стали расходиться.

— Ясно. — Стэгг достал блокнот. — Вы можете назвать мне участников совещания? Только фамилии.

Директор нахмурил брови и затянулся трубкой.

— Филпотс, ответственный за крикет. Уимс, музыка. Солтмарш, кадеты. Матисон, киноклуб. Дю Канн, приглашенные лекторы. Питеркин, экзамены. Стаут, капеллан, — церковные службы. Мортон, бассейн. Лэмб, гребля.

— Спасибо, сэр. Кто-нибудь из них отсутствовал на встрече?

— Нет. Полная явка.

— Они ушли вместе?

— Да, всей компанией. Разумеется, ничто не мешало им разойтись на улице. Но я был слишком рад от них избавиться, чтобы думать о подобном.

— И после этого вы оставались в кабинете вдвоем с секретарем, пока не узнали о том, что произошло?

— Именно так.

— В это время намечались еще какие-нибудь официальные мероприятия?

— Нет. Зато много неофициальных. Вечер накануне актового дня — время вечеринок.

— Ясно. — Суперинтендант закрыл блокнот и убрал его в карман. — Это нам поможет. Мы постараемся составить список тех, у кого нет алиби на указанный период — с десяти до одиннадцати часов вечера. Затем мы выясним, как долго мистер Сомерс работал над отчетами, и еще больше сузим область поиска.

— Значит, вы уверены, что эта история не могла быть делом рук кого-нибудь… со стороны?

— Мы ни в чем не можем быть уверены, сэр, — ответил Стэгг официальным тоном, исключавшим дальнейшие вопросы, — пока не соберем достаточно сведений. Да, еще один момент: я хотел бы услышать ваше личное мнение о надежности школьного привратника, Уэллса, и мистера Этериджа.

Директор с удивлением посмотрел на него.

— По-моему, им вполне можно доверять. Уэллс работает в школе более двадцати лет. У него вздорный характер, но он честный человек. Что касается Этериджа, тут сложнее. Любит совать нос в чужие дела, но я никогда не слышал от него ни слова лжи. Впрочем, если я ему и доверяю, то на том шатком основании, что он любит думать, читать и говорить и поэтому не станет всерьез заниматься тем, что выходит за рамки его повседневных потребностей вроде сна, одежды и еды. Не знаю, понятно ли я выразился…

Он не успел прояснить свою мысль, потому что стоявший у окна Фен провозгласил:

— Делегации прибыли!

Директор и Стэгг присоединились к профессору.

На плацу у Дома Хаббарда собралась толпа учителей, к которой примыкали все новые группы. Белые капюшоны бакалавров, красные накидки магистров, разноцветные пятна бутоньерок, пламенные одеяния двух-трех докторов — все это вспыхивало сочными мазками на фоне коричневой брусчатки и зеленого плюща, сияя и колеблясь на ярком солнце. Остальная часть площади тоже кипела жизнью. Бесчисленные автомобили парковались на посыпанной гравием стоянке и по обочинам дороги. Ученики валили со всех сторон большими толпами, приветствуя своих родных и помогая им сориентироваться среди оглушительного гомона и толкотни. Мистер Филпотс мчался через двор одиннадцатого класса в длинной мантии, развевавшейся подобно флагу. И везде были родители: скромные, тихие, агрессивные, хмурые, встревоженные, подавленные, возбужденные. Гигантское сборище людей, все больше бурлившее и разраставшееся под голубым небом. «И ради чего?» — спросил себя директор. Уж точно не для собственного удовольствия. И даже не для удовольствия своих детей. Но все же во всей этой картине было нечто величественное и будоражащее кровь, некое грандиозное великолепие, заражавшее энергией даже самого директора, который долго смотрел на площадь из широкого окна.

— Почти без четверти, — весело заметил он. — Мне пора. Вы пойдете со мной, суперинтендант?

— Нет, сэр, нет необходимости.

— Хорошо. Но имейте в виду — с этой минуты я весь в делах. — Он произнес это почти с удовольствием.

— Я постараюсь действовать незаметно, — заверил Стэгг, — а если случится что-нибудь важное, найду способ вам сообщить.

— А вы, Джервейс? Идете?

— Да, — кивнул Фен. — Увидимся через десять минут! — бросил он Стэггу.

— Гэлбрейт! — позвал директор, и секретарь немедленно появился в дверях. — Пойдемте со мной и захватите свои записи, чтобы проверить всех по списку.

— Я уже лично позвонил каждому, сэр.

— Прекрасно. Но все равно идемте.

Директор приблизился к вазе с розами, выбрал подходящий бутон, отломил его от стебля и вдел в петлицу Стэгга.

— Это покровительственная окраска, — объяснил он. — Теперь вы сможете сойти за родителя.

Затем он взял свою профессорскую шапочку и нахлобучил ее себе на голову.

— Все готовы? Тогда вперед.

Директор энергично шагал через плац к Дому Хаббарда. Фен и Гэлбрейт следовали за ним с двух сторон, словно рыбы-лоцманы, сопровождавшие акулу. Ученики здоровались, отцы приподнимали шляпы, матери улыбались и кивали. Директор отвечал всем доброжелательной улыбкой. Профессор, хотя его и уговорили избавиться от галстука с русалками, выглядел по-праздничному щеголеватым и нарядным.

— Все подумают, будто вы лорд Уошбертон, — заметил директор.

— Всегда хотел им быть, — отозвался Фен.

Преподаватели, увидев приближение начальства, стали заходить в дом. Их троица тоже подошла к дверям, и в этот момент часы на башне пробили три четверти.

Через несколько минут все собрались в классной комнате, той самой, где накануне Фен дал свой импровизированный урок. Тридцать с лишним мужчин разных возрастов расселись по столам и подоконникам, перебрасываясь короткими фразами и с любопытством ожидая, что произойдет дальше. Фен и Гэлбрейт пристроились в дверях. Директор, приглушив свой праздничный пыл ради серьезности момента, направился к кафедре.

— Джентльмены, — громко произнес он, и присутствующие сразу замолчали. — Простите, что устроил внеплановую встречу, но для этого есть веские причины. Полагаю, вы уже заметили, что среди нас нет Сомерса и Лава. С прискорбием должен сообщить, что оба мертвы и обстоятельства их смерти указывают на убийство.

По классу пролетел тихий вздох, но никто не сказал ни слова. Директор, быстро оглядев собравшихся, продолжил:

— Сомерс скончался вчера вечером в учительской. В настоящий момент комната закрыта, но у входа стоит полицейский в штатском, и вы можете к нему обратиться, если вам понадобится что-нибудь забрать. Надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к временному неудобству и окажете всемерное содействие полиции.

Он выдержал паузу. В комнате царила тишина. Слышалось лишь тихое шуршание карандаша коротышки Гэлбрейта, который привстал на цыпочки, чтобы сосчитать присутствующих.

— Далее, — сказал директор, — полиция предупредила меня, что в течение дня каждого из вас могут допросить. Поскольку они любезно согласились действовать тихо и без шума, прошу вас также избегать данной темы в разговорах между собой или с кем-нибудь другим. Уверен, вы прекрасно понимаете, какой ущерб подобные слухи могут нанести нашей сегодняшней программе. Мы обязаны защищать интересы школы, и, конечно, нет ничего бездушного или аморального в том, чтобы воздержаться от обсуждения трагедии на несколько часов, пока она не станет достоянием общественности. Прошу вести себя так, будто ничего не случилось, несмотря на ваши личные чувства. Это все, джентльмены. Вероятно, вас интересуют подробности, но пока я не могу сказать вам больше. Разумеется, вечером вы обо всем узнаете. А пока давайте не будем омрачать наш общий праздник.

Он жестом показал, что они свободны, и после секунды колебания вперед выступил Питеркин, помощник учителя.

— Полагаю, сэр, я выражу общее мнение, заверив вас, что мы сделаем все, чтобы… выполнить ваше пожелание.

Это неуклюжее заявление было встречено одобрительным гулом. Затем учителя стали медленно и молча расходиться. Фен многое бы отдал, чтобы прочитать их мысли. Он присоединился к директору.

— Все на месте, сэр, — сообщил Гэлбрейт.

— Отлично, — ответил директор. — С этим мы, слава богу, покончили. А теперь служба.