Незнакомец из-за моря (ЛП) - Грэм Уинстон - Страница 25

Он говорил минут десять, почти не прерываясь, и в последние пять минут — очень увлечённо. Наконец, Росс остановился. Он увидел, что принц отложил табакерку и посапывает, опустив голову на грудь. Росс молча смотрел на него с гневом и презрением. Принц поднял тяжёлые веки и со вздохом спросил:

— Это всё?

— Да, это всё...

— Да, Полдарк, мне сказали правду, вы прекрасный рассказчик. Это помогло мне неплохо вздремнуть.

Росс проглотил комок, пытаясь сдержаться.

— Значит, сэр, я потерпел неудачу, как и предполагал. Если теперь я могу идти...

— Нет, не можете.

Росс ждал. Французские часы пробили восемь.

— Что вы имели в виду, говоря о неудаче? — спросил принц.

— Я предполагал, что вы не заинтересуетесь рассказом.

Принц зевнул.

— Мне говорили, что при Буссако генерал Мерль дошёл до вершины горного хребта, почти не встретив сопротивления. Почему Веллингтон это допустил?

— У него была слишком растянутая линия обороны, сэр. Генерал Мерль не прошёл беспрепятственно, но французы напали внезапно, в тумане, а в том месте у нас оказалось недостаточно сил, чтобы удержать их.

— Почему же оборонительные позиции так растянулись?

— Потому, что иначе их бы обошли.

— Значит, сражение едва не закончилось разгромом в самом начале?

— Нет, сэр. Для такого случая Веллингтон держал резерв. Он наблюдал за склоном со своих позиций, но из-за утреннего тумана у самой земли видимость была недостаточной. Как только Веллингтон заметил прорывающихся к вершине французов, он отправил 88-й пехотный, а также, думаю, и 45-й. Минут двадцать шла жестокая схватка, а потом разбитые батальоны французов отбросили с хребта, они потеряли около двух тысяч человек.

— И вы в этом участвовали?

— Нет, сэр. Я присоединился к роте своего племянника, входящей в 43-й полк дивизии генерал-майора Кроуферда.

— Значит, 43-й, — сказал принц и снова зевнул. — Тогда на следующих этапах сражения вы оказались не просто наблюдателем.

— Да, сэр. В тот день, позже, я участвовал в наступлении на дивизию генерала Луазона. Признаюсь, никогда прежде я не видел более храбрых и яростных солдат. Вы знаете, призывая к атаке, генерал Кроуферд крикнул, что мы должны отомстить за сэра Джона Мура.

— Мур, — вставил принц. — Ещё одна неудача.

— Все те, кто сражался рядом с ним, считают иначе. Говорят, он получил из Лондона невыполнимый приказ.

— Меня это не удивляет. Нисколько не удивляет. Тем не менее, его разбили. Как и самого Веллингтона, который сейчас признаёт поражение.

— Не поражение, сэр. Тактическое отступление. Иначе, когда у противника столь превосходящие силы, его вскоре обошли бы с флангов и окружили.

Принц извлёк собственную табакерку и сунул по щепотке табака в каждую ноздрю.

— Мне докладывали иное, капитан Полдарк. Мне сообщили, что британская армия превратилась в толпу сброда, смешавшись с беженцами, удирающими из Лиссабона от победителей-французов. Обычное дело — неэффективность, негодный генералитет, беспечное офицерство, оборванные, пьяные, мародёрствущие солдаты.

— Возможно, сэр, — холодно сказал Полдарк, — вы владеете более свежими и полными сведениями, чем я.

— Без сомнения. Именно так.

— Тем не менее, перед отъездом я осмотрел некоторые оборонительные позиции вокруг Торриш-Ведраш. Зная мужество наших воинов и храбрость португальцев — поначалу плохо организованных и неподготовленных — я не могу даже представить, что французам удастся прорвать оборону. Ставлю голову на то, что Лиссабон устоит.

Принц Уэльский наконец встал с кресла. Поднять такую массу оказалось делом нелёгким — усилия выглядели нескоординированными, как будто у него отказали сразу все суставы и принц вот-вот рухнет на пол самым недостойным образом. Однако цель всё же была достигнута, принц выпрямился, тяжело дыша, и принялся мерить комнату мелкими шажками: шлёп— шлёп, шлёп— шлёп.

— Оборона, оборона... Наши генералы только о ней и думают, даже лучшие из них! Всё, что мы можем — высадиться в Европе, продержаться там некоторое время на патриотизме местных жителей, нанести французам парочку булавочных уколов, а потом с позором отступить — либо на подготовленные рубежи, либо на наши собственные корабли! Как таким образом можно разбить Наполеона? Я вас спрашиваю!

Росс молча смотрел на принца.

— Это нелёгкий вопрос, сэр. Возможно, нам лучше принять неизбежное и преклонить колени перед Наполеоном.

— Ага, значит вы согласны с мнением самых здравомыслящих людей!

— Я не думаю, что это самые здравомыслящие люди, ваше высочество!

— Не уклоняйтесь от ответа, сэр!

— Что ж, видимо, мы чрезмерно стараемся на малозначительных участках? Мы неэффективно растрачиваем ресурсы, проливаем кровь и впустую расходуем деньги, сдерживая вторжение великой французской нации. Они уже овладели большей частью Европы. Без наших булавочных уколов они, вероятно, скоро овладеют и оставшейся... Раз уж вы оказали мне великую честь и поинтересовались моим мнением...

Полдарк помедлил. Принц не произнес ни слова.

— Поскольку вы оказали мне великую честь, спросив моё мнение, я скажу, что был глубоко огорчён, наблюдая, как первое десятилетие нового века заканчивается полным унижением Англии, отречением от множества народов Европы, ожидавших нашей помощи. Но именно вы, ваше высочество, обязаны принять на себя ответственность за выбор дальнейшей судьбы своей страны. А мы, ваши подданные, примем ваш выбор. Как, впрочем, и история.

Принц промокнул нос носовым платком, сделанным в Генте, ныне недоступном.

— Дерзость может принимать различные формы, капитан Полдарк. Как военный, вы наверняка осведомлены об этом. Вы высказывали ваше мнение в парламенте?

— Я редко выступаю в парламенте, сэр.

— Меня это не удивляет. Вам следует учиться у вашего друга Шеридана. Когда он был в лучшей форме — увы, довольно давно — он мог... неважно. Бесспорно, вы исполняете свой долг так, как понимаете его. Может, вы и мне позволите поступить так же.

— Сэр, я именно это имел в виду.

Принц снова тяжело заходил по комнате. Росс осторожно переместил ноющую ногу. Тяжёлое дыхание приблизилось к нему, снова отдалилось.

— Полдарк.

— Сэр?

— Подите сюда.

Его королевское высочество стоял у письменного стола. Когда Росс приблизился, он открыл ящик, извлёк из него пергамент размером примерно три на два фута и развернул его, поблёскивая кольцами на дрожащих пальцах.

— Смотрите. Это план оборонительных сооружений у Торриш-Ведраш, который мне прислали. Поясните его.

Росс прищурился, глядя на карту.

— Веллингтон — неисправимый растяпа, — сказал принц. — Так утверждают все мои советники. Тори думают иначе, но это потому, что чувствуют ответственность за его назначение, и кроме того, министр иностранных дел — его брат.

— Если так, — ответил Росс, — то, как я уже ранее говорил...

— Это неважно. Растолкуйте мне эту карту. Возможно, вы не знаете — я получил депешу, что Массена больше не осаждает Лиссабон, он отступил, узнав об этих укреплениях. Как кое-кто уверяет, лишь для того, чтобы занять более выгодные позиции, и это ухудшит наше положение. Другие говорят, что зима, голод и болезни работают на Веллингтона — возможно, он на это и рассчитывал. Но я не лишён познаний в военном деле. Если у вас есть что сказать по этому поводу, прошу.

Герцогиня Гордон не имела городского дома, в Лондоне она останавливалась в знаменитом отеле «Пултни», там она и собиралась устроить прием. «Прекрасной герцогине», как ее называли, в девичестве Монлейт, теперь было за пятьдесят. Это, по всей видимости, и объясняло, почему герцог жил отдельно на Нью-Норфолк-стрит.

Но всё же она была безупречна и связана неразрывными узами со сливками британской аристократии, а потому все, кто что-то из себя представляет, явятся на прием, и значит, по мнению Росса, там будет тьма народа и безумно душно. А кроме того, хотя он хранил кое-какую одежду в своих прежних комнатах на Георг-стрит, у него не оказалось нового и достойного платья для подобного случая. Джордж Каннинг возразил, что будет более подобающе, если Росс, как недавно прибывший со службы в Португалии, наденет что-то строгое и простое, может, даже со следами сражения! Так его легко отличат от модников Вестминстера и двора. Сам Джордж Каннинг не собирался наряжаться по последней моде. Дамы... что ж, дамы — это другое дело. Если бы рядом была его дорогая жена...