Тёмная потерна (СИ) - "Луми Йоханнес" - Страница 28

— Гых! — сказал Суходол и начал заваливаться с сиденья, схватившись за левое плечо.

Звук выстрела отразился от опушки далёкого леса, и вернулся обратно.

— Ада… — закричал водитель, но тут что-то с невероятной силой вырвало клок из его спины, проделав отверстие величиной с кулак.

Ветер принёс звук, и этот звук я знал, я помнил его, хотя прошло много лет.

— Из машины! — заорал я в голос.

И, неожиданно для самого себя наклонился, схватил командира за разгрузку, рванул на себя и, крича от натуги, словно штангист, толкающий снаряд, прыгнул вместе с ним за борт. Дима уже был там, тело Суходола, не потерявшего сознания, шлёпнулось кулём на землю, я распластался рядом и подтащил его ближе к колёсам. Что-то со звоном щёлкало по корпусу броневика, заставляя его сотрясаться. Иногда это что-то злым шершнем пролетало над нашими головами.

— Где бинт? — спросил я, лихорадочно обшаривая его разгрузку.

Затем вспомнил, где бинт у меня, рванул заевший клапан (застежку-липучку тут ещё не изобрели), достал перевязочный пакет в плотной вощёной бумаге, рванул зубами нить, вскрывая его, и тут понял, что сначала надо снять разгрузку с раненого. Дима не сплоховал, в руке у него был нож, лямки продержались секунды, теперь куртку, кровь вытекает толчками, а вот сзади дыра больше. Сквозное. Но это и хорошо. Второй пакет, теперь бинтовать. В голове мысль — на вторую перевязку бинтов нет.

— Игорь? — шипит от боли Суходол.

— Навылет, — сообщаю я.

— Это чем они лупят? — спрашивает Дима.

— ДШК, — отвечаем мы хором.

И тут я понимаю, что «таканье» крупнокалиберного пулемёта прекратилось. Патроны кончились, или экономят? Так, что у нас вообще? У Суходола на груди бинокль, сюда его. Теперь отползти чутка. А по нам долбят. Винтовки, видимо «Мосинки», но пулемёт молчит. Он один у них, или как? Осторожно приподнимаюсь из травы, каждое мгновение ожидая, что пуля пробьёт толстую, но не достаточно, лобную кость. Где вы, суки? Далеко. Тут шкала, это сколько? Чёрт, я не помню. А если так, без бинокля. Ёлы-палы! Да тут метров восемьсот, не меньше. И чего? Наши автоматы, а, по факту, пистолеты-пулемёты тут бессильны. Они знают, что мы живы и просто прижали нас огнём, так? Значит, кто-то обходит?

Я почувствовал, что сердце ухнуло в низ живота от страха, лихорадочно огляделся. Никого. Шевеление на дальней опушке, и ведь нам туда надо, мы там проезжали. Через лес эти машины не пройдут, а наш броневик… Я услышал как что-то капает и тут же учуял запах бензина. Чёрт! Одна зажигательная пуля и нам хана! А что делать? И что там с кавалерией, в смысле, с нашими? Почему не едут нас спасать? Ага, встали рядышком, даже головной «Скаут» вперёд, типа, выдвинулся. И чего титьки мнём? Что делать нам? А ползти отсюда! Чёрт, как же неудобно смотреть одним глазом в бинокль. То ли дело в прицел. Прицел! Снайпер! Какого ху…дожника молчит наш снайпер? Или ему далеко уже? На сколько бьёт снайперка? СВД на 1200–1300 метров, а «болт» Мосинский? Не помню! Нихера не помню! А, вот оно что! Они не видят! Там рельеф чуть понижается и наши, получается, типа в низинке. Со снайперкой! А мы на пригорке. А уроды эти их видят? Так, а это что? Возня? У чего? Чего вы гоношитесь там, твари? Труба с шишкой на конце. ДШК? ДШК, да? У вас именно там пулемёт и с ним что-то не так? Или вы его тащить собрались? Он тяжёлый, этот не «Утёс», вам ослики нужны, духи на осликах их перетаскивали. А вы, кстати, на чём притащили? Или там у вас оборудованная позиция?

— Дима! — зачем-то громким и страшным шёпотом кричу я. — Беги к этим уродам и пусть суда чешет снайпер! Понял? Снайпер!

— Только, — я схватил приятеля за разгрузку, — не высовывайся, а то убьют!

— Понял! — прошептал Дима, делая страшные глаза.

Страшно? Да тут всем страшно.

— Ты как, командир? — спрашиваю я, принюхиваясь к запахам.

Вроде бензином сильнее прёт.

— Нормально, — хрипит он. — Откуда пулемёт у них? У них же не было никогда!

— Хрен его знает. Пошли спросим.

Суходол криво улыбнулся.

— Прижали, суки. Мы им живыми нужны.

— Нахрена? — удивился я.

— А нахрена они нам живыми нужны? — спросил в ответ он. — Изучать. В жертвы приносить, пытать. Хрен их знает, зачем.

— Слушай, Костя, я знаю, ты мужик правильный, — он схватил меня за рукав, — не дай им меня живым взять! Понял? Не дай! И сам не давайся! Пообещай мне! Слышишь?

— Да погоди ты списывать-то нас! — сбросил я его руку, разозлившись. — Ещё повоюем!

— Ты не понял ещё, да? Не понял? — лицо командира исказила болезненная гримаса. — Сейчас Твари придут. За нами. Они на кровь идут! Всегда!

Вот чёрт! Про Тварей-то я и забыл!

— Слышь, Суходол, а эти пулемёты как? Далеко бьют вообще?

— А, — раненый судорожно сглотнул.

Чёрт, а ведь Тьма как будто сильнее давит? Чует, что кровушка тут?

— Обычный семь шестьдесят два, — протолкнул он, наконец, ком в горле, — километр плюс-минус…

Я даже привстал, оглядывая пулемёты. Курсовому, хана, вся коробка разворочена. Так, ладно, остатки волос потом будем рвать на черепе, надо думать. Его снять можно, пулемёт этот? Вертлюг какой-то, да?

Снять пулемёт не вышло — над головой свистнула пуля, и я мешком свалился в траву. Снайпер, у них точно снайпер, может и не один, вон как по броне защёлкало. Может, бежать? А Валера? Ползти? Надо ползти. А если Твари побегут? Ведь на открытом месте будем, а тут хоть задница прикрыта. Или они не оттуда побегут, а с севера, из Тьмы? Да, оттуда, вон там что-то больно кучерявые кусты по краю идут, там ручей, наверное, или канава. Если ручей, то не побегут, они, вроде не любят воду. А если канава? Или овраг, типа? Отрежут нас тогда. Сука, не нравятся мне эти кусты, словно фонит оттуда тревогой какой-то. Темнит. Свет светит, а Тьма темнит. Велик могучим русский языка. Чёрт, как же погано-то, а! Погано всё! И на душе погано так, что злость разбирает, даже ярость, давно я так себя не чувствовал. И я не про Тьму, нет, про эмоции, про то, что готов очень далеко зайти, вот о чём.

Когда первая Тварь вышла из кустарника, я даже не понял, сначала, что это такое. Далеко, всё же, и это показалось просто игрой света и тени. Слишком густой тени, до черноты. Потом вышла вторая, третья. Суходол их тоже увидел.

— Гончие, — прохрипел он.

Гончие, говоришь? Я приложил к глазу бинокль — просто сгустки черноты какие-то, а, нет, вот одна вышла вперёд, очертания неясные, словно… словно в дымке из Тьмы. Я ещё тогда, в своё первое знакомство это отметил, но списал на «реальность галлюцинации», типа как во сне всё не логичное кажется логичным. Логикой сна я это называю. И мозг тогда сам додумал то, что глаз был не в силах распознать, поэтому я и счёл их собаками. А кому-то они мартышками показались, приматами. А вот эти да, на собак больше похожи, или волков, может они в этом биоценозе как раз их нишу занимают? Есть низшие приматы, есть стайные хищники, должны быть и одиночки, типа тигров или медведей, и, теоретически, высшие приматы должны быть. Хех! Так они и есть, вон, лупят из винтовок!

Стая собралась на краю поля и осторожно, не спеша двинулась вперёд. К нам. Ну конечно, им же тут мёдом намазано! Велкам! До них далеко, ППШ не доплюнет. А Томми? Да тоже, пистолет это, хоть и пулемёт. И тут застрекотали пулемёты, сразу два, с обоих броневиков. Стая ускорилась, перешла в галоп, но пули были быстрее, и их было много. Визг, такой же, как у раненого бандерлога, ударил по ушам, даже по их ментальному аналогу, скорее, я уверен, зажми я уши, всё равно буду слышать. И опять возникло это всепоглощающее желание оборвать вопль, заткнуть его, забить в глотку, размозжить череп и грудную клетку, и вбить это звук туда, откуда он рождается. Накатила новая волна ярости. Давайте, сучки, бегите к папе! Одна вырвалась вперёд, это не бег, это скольжение какое-то, ног словно и нет, дистанция уже та, что надо. ППШ забился у плеча, нет, уводит этот автомат, мне кажется, «Калаш» меньше уводило, на стрельбище меня не торопил никто, а тут надо поспешать.