Трени-ян (с иллюстрациями) (СИ) - Кощиенко Андрей Геннадьевич - Страница 102

— Онни, это что? — спрашиваю я её.

— Где? — уточняет она.

— На светофоре. Что это за знак?

СунОк прищуривается на светофор через дорогу. Хмурится.

— Это новая инициатива мэрии, — недовольно говорит она, — теперь все светофоры будут переделаны так же.

— А что это значит? — спрашиваю я.

— Третий пол, — говорит СунОк.

— Какой ещё третий пол? — не врубаюсь я, — Это… Это… Это, эти что ли? Гермафродиты?

— Тссс, — окинув меня недовольным взглядом, цедит сквозь зубы онни.

— ЮнМи, — нравоучительно говорит она, — приличным девушкам не нужно произносить такие неприличные слова. Это лесбиянки и геи.

Ага! Значит эти слова — приличнее, соображаю я, раз СунОк их произносит, и задаю логичный вопрос.

— А зачем? — спрашиваю я.

— Ну… — говорит СунОк, подняв глаза к небу и, видимо вспоминая, что говорили по этому поводу по телевизору, — таким образом, мы хотим показать, что Корея — толерантная страна. Что у нас так же уважают общечеловеческие ценности. Как в Европе.

— В мэрии, что, денег девать некуда? — не понимаю я, — Если да, пусть мне отдадут!

СунОк хмуро смотрит на меня.

— Я тоже этого не понимаю, — помолчав, говорит она, — зачем больных людей считать нормальными?

Опа! Онни «этих» считает больными?

— Вроде бы писали, что врачи признали гомосексуализм не болезнью? — возражаю я, желая продлить разговор и узнать, что думает сестра по этому поводу.

— Это больные люди, — помолчав, отвечает мне СунОк, — у которых не будет семьи, ни детей и их род прервётся. Разве нормальные люди станут так делать? Нет. Так могут поступать только больные. Представляю, какое горе для родителей воспитать такого ребёнка! Всё впустую…

Ну да, есть такой момент… — думаю я, смотря на рассердившуюся СунОк.

— Мне не нравится, что наше правительство тратит деньги на такое, — продолжает между тем СунОк, — их можно было бы потратить на что-то более нужное. На лекарства для стариков, например…

— Говорят, что люди такими рождаются, — пожимаю я плечами, — лечить бесполезно.

— Ну, не знаю! — говорит СунОк, — Если не больны, то тогда они извращенцы, раз занимаются такой гадостью! Если узнаю, что кто-то из моих друзей такой — разговаривать перестану! И вообще, — забуду!

Опс! Нифига себе!

— Хватит говорить об этом, противно! — сердито произносит онни, — Пошли! Вон уже зелёный свет загорелся!

(несколько позже)

Сидим с онни в кафе, под чай кофе и пирожные, болтаем, поглядывая в большое панорамное окно на улицу. Хорошо! Онни опять жалуется на свои трудности с английским языком.

— Ой, — вздыхает она, — он такой сложный. Наверное, ты права. Это «не мой язык». Нужно что-то другое учить…

Онни пригорюнивается, но спустя пару мгновений оживает.

— А хочешь, я тебе анекдот расскажу? — улыбаясь, спрашивает она, — Смешной. Про то, как японец корейский язык учил. Корейский язык тоже сложный.

— Рассказывай! — киваю я.

— Дело было во время войны, — начинает рассказывать СунОк, — когда Япония захватила Корею. Один японский учёный, человек, видимо, неплохой, решил изучить корейский язык и культуру. Он стал заниматься с корейским профессором, и вскоре уже довольно хорошо понимал язык, но никак не мог разобраться с употреблением слов со значением «умереть». И тогда он решил погрузиться в языковую среду и на своей шкуре изучить тонкости использования этого слова. Лег на обочине дороги, извалялся в пыли и притворился мёртвым, в надежде наслушаться про себя всякого от проходящих мимо людей…

— … И вот идёт по дороге ободранный крестьянин. Видит пыльного японца, подходит к нему, пинает его со всей дури ногой и говорит: «Надо же, япошка издох!» Плюёт на него и уходит. Идет следующий человек, чуть побогаче и пообразованней, подходит к японцу, тычет в него ногой и говорит: «Смотрите-ка, японец-то помер!». Плюет на него, идёт дальше. Проходит мимо зажиточный горожанин. Видит японца, пинает его и говорит: «Надо же, кажется, он умер!» Плюет на него, уходит…

— … Лежит, японец дальше — весь побитый и оплёванный. По дороге идёт корейский дворянин, вежливый и образованный — весь такой в высокой шляпе, с бороденкой, руки за спину. Подходит к японцу, осматривает его и говорит: «Судя по всему, этот господин скончался!». От души пинает его, плюёт ему прицельно на голову и идёт дальше.

— … После этого японец встал и воскликнул: «Всё, с меня хватит! Очень уж трудно учить корейский!».

Искренне смеюсь над анекдотом вместе с СунОк, думая о том, что вот по таким анекдотам и становится понятным истинное отношение народа к соседям…

Время действия: следующая неделя

Место действия: школа Кирин, класс танцев

— ЮнМи, — говорит ДжуБон, — вышла из строя.

ЮнМи выходит на середину зала. Учитель наблюдает за её походкой.

— Как твоя нога? — спрашивает он, — Не болит?

— Спасибо, сонсен-ним, — благодарит ЮнМи, — всё прошло.

— Танцевать сможешь?

— Да, сонсен-ним.

— Отлично. Иди тогда сюда!

ДжуБон поворачивается и поднимает платок с чего-то им накрытого, стоящего позади него на столике. Под платком оказывается зелёная бутылка соджу, большая прозрачная стеклянная рюмка и стеклянная мисочка с кимхчи. Подошедшая ЮнМи с удивлением смотрит на этот натюрморт. ДжуБон же, окинув ЮнМи оценивающим взглядом, берёт бутылку в руки, открывает её и наливает рюмку почти доверху.

— Пей, — говорит он ЮнМи, указывая горлышком бутылки на рюмку.

— Что это? — удивляется та.

— Лекарство, — говорит ДжуБон, — от той гадости, которой ты где-то нахваталась. Оно отключит твой мозг от тела. Пей!

ЮнМи озадаченно переводит взгляд с рюмки на ДжуБона и обратно.

— Но я не пью соджу, сонсен-ним! — возражает она.

— А что ты пьёшь? — удивляется сонсен-ним.

— Ну, — на мгновение задумывается ЮнМи, и, подняв голову к потолку, начинает перечислять, — коньяк, не меньше пяти лет выдержки, водку, текилу, пью…

По строю учеников проносится удивлённый шепоток.

— Хех! — хекает ДжуБон, — Пьёт она! В твоём возрасте этих слов ещё и знать не положено. Коньяк! Не слишком ли жирно для школьницы? Учитель ДжуБон пьёт соджу, значит, и ты сможешь. Пей!

— А кроме кимхчи, закуска ещё есть? — помолчав, интересуется ЮнМи, без всякого воодушевления разглядывая припорошенную сверху красным перцем капусту.

— Вы только посмотрите на неё! — указывает на ЮнМи бутылкой ДжуБон, — Она ещё и кимхчи не ест! Ты что, не патриотка?

ЮнМи недовольно морщит нос, подходит вплотную к стоку и, взяв в руки рюмку, выдохнув, разом опрокидывает её в себя. Класс ахает. ЮнМи же, скривившись и задержав дыхание, берёт рукой кусок капусты, суёт его в рот и начинает с хрустом жевать.

— Брр-р, — прожевав и проглотив, передёргивает она плечами, — гадость!

— Иди, теперь посиди, — говорит ей ДжуБон, озадаченно смотря на свою ученицу, — чуть позже повторим.

— Так, — оборачивается ДжуБон к ученикам, — начинаем занятия!

(некоторое время спустя, после третьей рюмки, ЮнМи танцует посредине зала, с закрытыми глазами. Народ, раздавшись по сторонам, и прижавшись спинами к стенам, смотрит на происходящее широко открытыми глазами)

— Так! — командует ДжуБон, — Глаза не открывай! Слушай музыку! Только музыку! Не о чём не думай! Есть только музыка и ты.

ЮнМи танцует. Помощник ДжуБона снимает её на камеру. Процесс идёт, пока не ЮнМи запутывается в ногах и падает.

— Эх, не рассчитал, — сокрушается ДжуБон, подойдя и присев рядом с ней и имея в виду дозу соджу.

— Ты, ты, ты, ты — повернувшись, указывает он рукою в двух парней и двух девчонок, — отведите её в её комнату. Положите на кровать, пусть спит!

— Да, учитель, — кланяются те.