Fleurs d'orange (СИ) - Пузыренко Оксана - Страница 20

Когда назвали первую пару, я понял, что битва может стать сложнее, чем я думал. А еще, сомнений нет, я знаю, кого мне поставили в соперники. И я знаю, кто этого захотел.

— Нитто Драган, Юстоф Карл. Первые. — Дрэг и Карл — двое товарищей. Они не единожды спасали друг другу жизнь и вряд ли дошли бы до конца, если бы не держались вместе.

Юниоры вышли в центр, не смотря ни друг на друга, ни на зрительский зал. Будут ли они драться? Выбор есть. Андабатам-Юниорам, можно сказать, оставляли три пути:

Драться со своим противником, и, либо победить, либо умереть. Это была не битва до первой крови, это была битва до последнего вздоха. Даже если жребием (Как было раньше — мы должны были тянуть костяные пластины с номером участника церемонии.) вам выпало драться с кровным братом. Отказаться от битвы и умереть. Вызвать на бой одного из Защитников, присутствующих в зале. В этом случае дерется лишь тот, кто бросил вызов, второй считается тем, кому улыбнулась Фортуна. Здесь все верили в Фортуну и надеялись на нее. Казалось бы, чем не вариант? Но вокруг арены никогда не собирались те, кого можно было легко победить. Это были дьяволы в формах андабатов. И главным демоном сегодня был Абрахам. Так что вызвать кого-то из них на ринг было равносильно второму варианту: вовсе отказаться от драки и принять смерть.

Первые бойцы встали друг напротив друга. Драган и Карл. С какого возраста они стали друзьями? Я не знаю, я не замечаю таких деталей. А еще я не замечал раньше, как они, оказывается, похожи. Темноволосые, смуглые, одного роста и одной комплекции. В освещении арены они были почти как близнецы. Как братья. Не кровные, но все же братья.

Томас рядом со мной будто прочитал мои мысли и тихо прошептал:

— «Предаст же брат брата на смерть, и отец — сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их».*

Кажется, слова из Нового Завета стали определением всей нашей жизни. Потому что в нашей жизни нет и не может быть родных и близких.

Карл и Драган оголили мечи и стали медленно кружить по периметру, очерчивая своими движениями ровный круг на песке. Никто не решался нанести первый удар.

Публика нетерпеливо зашуршала, будя во мне нетерпимое желание обернуться, ворваться в толпу и свернуть их шеи. Голыми руками. Зубами. Затем в толпе зрителей послышались отдельные слова, реплики, крики:

— Убей его!

— Начинайте!

— Чего ждем?!

— Танцевать вышли?!

Многие из них потратили свои деньги, делая ставки на одного из фаворитов. И им хотелось утолить свой азарт. А еще, им очень не терпится увидеть нашу кровь. Этим аристократическим крысам. Этим трусам, которые мечтают растащить нас себе в услужение, чтобы мы прикрывали их ничего не стоящие души. Я скривился от омерзения, думая о такой перспективе.

Лязг мечей, сомкнувшихся друг с другом, привел толпу в возбуждение. Драган нанес первый удар, потому что знал, что Карл бы не смог этого сделать. Слишком малодушен. Он был на год младше своего противника. Но удар этот, хоть резкий и красивый, не мог нанести Карлу вреда, и был легко парирован. Так они продолжали наносить друг другу удары, как будто были на тренировке, а не арене.

Это продолжалось недолго. Кажется, у них просто сдали нервы. Драган сделал бросок вперед всем корпусом, вытягивая руку вперед резким и быстрым движением. Он не прикрывал себя, открывая грудь сопернику. Карл сделал то же самое, синхронно, как в танце. Он тоже не стал ставить защиту. Они крикнули, оба. И в этом крике не было желания победить, злобы, ярости. В нем было всепоглощающее отчаяние. Два зеркальных отражения столкнулись между собой. Драган упал замертво. Карл оказался на долю секунды быстрее.

— Победитель — Карл Аргус. — Абрахам провозгласил и так очевидный факт, заставляя зрителей биться в истерике. Кого-то из-за зря потраченных денег, кого-то из-за удачно сыгравшей ставки, а иных просто за компанию. Такие первобытные зрелища всегда действуют на аристократов как белена для лошади. — С победой, мальчик. — Абрахам стукнул Карла по плечу. Ублюдок.

Карл не смотрел никуда, его взгляд остекленел. Он вернулся в шеренгу, как будто ведомый чем-то потусторонним. За его спиной Защитники уже уносили тело.

Битвы продолжались. Абрахам, называя чужие имена, все еще продолжал смотреть на меня. Имена друзей, товарищей и тех, кто оставил в своей душе хоть каплю теплых чувств к своим приближенным. Лицо Томаса оставалось непроницаемым, лишь бледнело с каждой схваткой все больше и больше, напоминая полотно. Даже губы парня побелели.

Каждое новое тело, убираемое с ринга, давало Абрахаму возможность смотреть на меня, говоря взглядом черных глаз: «Ты. Скоро ты убьешь его».

Он ненавидел меня с детства, и у него на это было достаточно причин. Главные из них имеют два цвета: Рыжий и Седой. Седой, именно так называли Виктора, андабата, довольно рано потерявшего цвет волос. Именно он забрал меня из дома Эленор в ту ночь. Он был почитаем в их кругах и отчего-то проникся ко мне подобием отеческих чувств. Чем я заслужил? Не имею ни малейшего понятия. Но то, что он завел себе любимчика и покровительствовал мне (Что, впрочем, не играло мне на руку, заставляя терпеть даже больше иных.), не осталось незамеченным у Абрахама. Он завидовал положению Седого, а может и тому, что именно меня он обучал, делясь своими навыками. Да только вот Седому он отомстить не мог, а мне — пожалуйста. Именно Абрахам наградил меня многими из коллекции шрамов, еще в период, когда я был подростком. Рыжий — тот урод, которому я вмазал битой в памятную ночь. Напарник Седого и… Отец Абрахама. Один раз, когда мне исполнилось 17, я победил его отца, публично. Это была случайность, везение, Фортуна, если хотите, но позор отца Абрахам принял как свой и возненавидел меня пуще прежнего. А затем его стало бесить то, что я становлюсь лучше. Становлюсь легендой среди Юниоров, хоть этого мне не было нужно, у меня были иные цели. Но именно об этом мечтал Абрахам. А я забрал у него все: учителя, кумира, славу. И сегодня он захотел забрать у меня остатки моей человечности.

Десять битв были слишком долгими и слишком стремительными одновременно. Смотреть на то, как люди ломаются изнутри, убивая близких себе, было слишком даже для меня. Но знать, что твоя очередь приближается…

— Последняя битва на сегодня! Брендан Матео и… Реми Сантес. — Черные глаза светились изнутри. Лицо Абрахама обычно не выражало ничего, кроме злости или раздражения, но теперь оно сияло от ликования. Его можно понять, ведь Абрахам ждал этого момента десять долгих лет. Он хочет, чтобы я убил брата. Потому что знает, что я сильнее.

Я сделал твердый и уверенный шаг вперед, по песку, застилающему арену, уже основательно залитому кровью моих бывших товарищей. Он, белый, впитывал ее, как будто питался этим жертвоприношением. Еще шаг. Еще. Еще и еще. Вышел в центр арены, больше похожей на сцену. Сценой она, по сути, и была. Только вот актеры здесь умирали не по сценарию, и не в шутку. Толпа была возбуждена, они ждали этой битвы. Сколько на нас поставили? Сколько поставили на то, что они из нас умрет? Сколько стоит нынче человеческая жизнь в этом мире?

Я посмотрел на Реми. Он смотрел в пол, на свои черные пыльные ботинки, точная копия моих, даже размер. Интересно, а мы выглядим как братья? Вряд ли.

Реми явно не хотел встречаться со мной взглядом, но, все же, почувствовав мое внимание, поднял глаза. Уголок губы моего друга дрогнул, будто он находил ситуацию смешной и изо всех сил держался, чтобы не рассмеяться и не сострить в своем стиле. Реми всегда улыбался и видел юмор там, где его не было. В отличие от меня. Как мы вообще с ним сошлись? Помню, что я долго и упорно игнорировал его, как и всех окружающих. Но лишь Реми мое поведение не пронимало. Он был непробиваем в своем энтузиазме завести дружбу. На кой черт я ему сдался? Сейчас, стоя напротив него на ринге, я почти разозлился на этого парня. Если бы он не сунулся ко мне, если бы оставил в покое, если бы не поддержал меня и не стал моей правой рукой в нашем деле, если бы он… Не стал для меня лучшим другом…