Жуков. Маршал на белом коне - Михеенков Сергей Егорович - Страница 3

Извозом занимались многие. Промысел этот был в основном женский. В Стрел ковке существовала целая артель, в которую входила и Устинья Жукова. Женщины отправлялись в извоз примерно раз в неделю. Иногда приходилось ночевать в Малоярославце или в Серпухове, а наутро чуть свет везти товар в Угодский Завод. В дождь и слякоть, в метель и стужу. Для Устиньи такая работа была делом привычным.

Детскими забавами в Стрелковке были летом — Протва, зимой — Михалёвские горы.

Протва — река невеликая. Но и не речка — река. Когда в 1941 году, осенью и зимой, здесь стоял фронт, вплотную придвинувшись к Серпухову и Подольску и угрожая с севера непокорной Туле, Протва сперва серьёзно препятствовала продвижению к Москве немецких войск, а потом, когда началось контрнаступление, — нашим.

Особенность этой реки — плавное равнинное течение, песчаное дно, плёсы, заросшие ракитником и ольхами, щучьи омуты. Весной она разливается так широко и вольно, что превращается в море. Поэтому на пологих и низинных местах здесь никогда не строились — затопит, унесёт. Деревни и сёла стоят в отдалении или на кручах. Почва в основном песчаная. Кругом сосновые боры. В борах черника, земляника, костяника, грибы. В прежние времена водилось много дичи: тетерева, рябчики, куропатки, перепела. На Протве и старицах — дикие утки.

Все окрестные жители — прекрасные пловцы.

Однажды, уже в 1957-м, в Крыму во время отдыха маршал заплыл так далеко от берега, что родные заволновались. Семьи Жуковых и Пилихиных, как это не раз бывало, отдыхали на море вместе.

— Далеко заплываешь. Не боишься? — сказал ему двоюродный брат Михаил.

— Не боюсь. Я всю жизнь заплываю далеко. Чего нам бояться? Помнишь, как Сашка нас плавать научил! На Протве самые глубокие места вдоль и поперёк по нескольку раз переплывали. Наперегонки!

Александр Пилихин, наставник и опекун братьев, учил их плавать так. Сажал в лодку, выгребал на середину Протвы, где она поглубже и пошире, выталкивал одного и другого в воду и кричал: «Плывите к берегу!» И внимательно следил: если кто начинал «хлебать» и тонуть, ловко выхватывал из воды и затаскивал в лодку.

Зимой развлечением стрелковской детворы становились Михалёвские горы. Катались на лыжах и на «леднях». «Ледня» — старое, износившееся и уже не нужное в хозяйстве решето. Обмазывали его жидким коровьим навозом и морозили. Процедуру эту необходимо было выполнять неоднократно, чтобы покрытие ложилось тонкими слоями и служило потом долго. Нынешние «ледянки», на которых дети катаются зимой с горок, — производное той, настоящей «ледни».

Егорик слыл среди своих одногодков заводилой и атаманом. В потасовках, которые время от времени случались, всегда решал исход «по-честному». Был не по годам силён и ловок. В драках «стенка на стенку» — надёжен и храбр.

Потом, когда начал, как говорят в деревне, «девкам на пятки наступать», драки не прекратились — ревниво отгонял соперников от своих избранниц. Однажды на танцах стал отбивать невесту у местного почтальона. «Егор, не лезь, — предупредили друзья, — у него револьвер». Почтальонам выдавали служебное личное оружие, так как их работа была связана с перевозкой ценностей и крупных денежных сумм. Почтальон, не отличавшийся силой, не расставался со своей «привилегией» и на гулянках. Жукова это только раззадорило. Когда началась драка, почтальон выхватил револьвер. Жуков ловко выбил его из руки соперника и забросил в кусты. Эта безрассудная, отчаянная храбрость впоследствии проявится на фронте — и на одной войне, и на другой, и на третьей, и на четвёртой, самой большой и продолжительной.

Так что и на гулянках не уступал первенства. За девчатами ухаживал лихо и напористо. На родине до сих пор шутят: так, мол, и воевал, и когда солдатом был, и когда маршалом.

Особенно запала в душу одна…

Жуков в ту пору уже работал в Москве и в Стрелковку приезжал только на лето и в Рождество погостить.

Своему редактору «Воспоминаний и размышлений» журналисту Анне Миркиной он рассказал однажды в порыве откровения, когда речь зашла о родине, о юности, о первых волнениях крови: «Я, когда молодым был, очень любил плясать. Красивые были девушки! Ухаживал за ними. Была там одна — Нюра Синельщикова — любовь была».

Но это будет потом, после детства и отрочества. Крепко его тогда захватила первая любовь. Вот и не забывалась. Когда приехал из Москвы в Стрелковку и узнал, что Нюру уже сосватали, ходил вокруг её дома и не своим голосом кричал: «Нюрка! Что ты наделала!»

Впоследствии, уже оглядываясь на прожитое, но словно всё ещё оберегая старую рану, Жуков подарит Нюре первое издание своих «Воспоминаний и размышлений», где будет упоминание и о ней. На титульном листе сделал сдержанную надпись: «А. В. Синельщиковой — другу моего детства на добрую память». На самом же деле Нюра была другом не только детства, но и юности, более того — невестой.

Отец Константин Артемьевич хоть и был строг с детьми и лупил самого резвого и непокорного из них — Егорика — шпандырем, хозяином в доме был, видимо, никудышным. Всё держалось на двужильной Устюше. Иначе как объяснить, что в 1902 году, уже к осени, «от ветхости» обломились прогнившие обрешётины и стропила дома и крыша рухнула внутрь. Когда односельчане собрались на усадьбе Жуковых, чтобы помочь горю бедной семьи, накануне холодов вынужденной жить в сарае, выяснилось, что новые стропила на гнилых стенах поднимать бессмысленно. Пустили по кругу шапку и вскоре собрали необходимую сумму, на эти деньги в соседнем селе купили готовый сруб. Перевезли. Дом поставили обыдёнкой — за один день накидали на мох сруб, подняли стропила, обрешётили и покрыли соломой в несколько рядов.

Тот год был для семьи Жуковых самым тяжёлым. Сам маршал вспоминал его так: «Год выдался неурожайный, и своего зерна хватило только до середины декабря. Заработки отца и матери уходили на хлеб, соль и уплату долгов. Спасибо соседям, они иногда нас выручали то щами, то кашей. Такая взаимопомощь в деревнях была не исключением, а скорее традицией дружбы и солидарности русских людей, живших в тяжёлой нужде».

Анна Ильинична Фёдорова[2], старожил из Чёрной Грязи, вспоминала: «Была я маленькая, сидела на печке и видела, как Егор Жуков приходил к моему старшему брату Семёну. Они дружили. Был он из бедной семьи, ходил в рваных ботинках». Да, заметим мы, при отце-то сапожнике…

Та же Анна Ильинична сохранила в памяти ещё кое-что. Воспоминание это относится к более позднему периоду жизни Жукова, когда он уже жил и работал в Москве, а на родину приезжал погостить. И — погулять. «Когда Жуков в юности приезжал из Москвы в Стрелковку, то в деревне говорили: „Егор приехал, на вечеринках жди драки…“». Так что характер его твердел на кулаках и на крапиве.

Известен случай, когда после очередной драки на вечеринке местные парни подкараулили его, связали и бросили в канаву с крапивой. «Вот тебе наши девки, москвич!..» В крапиве Егор пролежал до утра. Но и этот случай был частью становления характера. Уроком, который, надо признать, он усвоил только отчасти…

Однако лето для деревенской ребятни — это не только купание на реке, но и заботы по хозяйству. Грядки прополоть. Воды наносить — и домашней скотине, и на полив огорода.

В лес за ягодами сходить, за грибами. Рыбалка на реке Протве и речке Огублянке, впадавшей в Протву неподалёку, возле села Огуби, развлечением была лишь отчасти. Рыба стала частью пропитания семьи. Рыбу ловили корзинами. Когда подросли, плели верши, нерета и морды. Чем лучше снасть, тем богаче улов. Плотва, густера, окуни, щуки, налимы, голавли, лини, лещи. Часть большого улова Егор относил соседям. В благодарность за щи в голодные дни. А ещё он пристрастился к охоте.

Жил в деревне Прошка по прозванию Хромой. Он работал половым в придорожном трактире в Огуби. Хромой Прошка купил себе ружьё и стал ходить на охоту. Брал с собой и Егора. Они вскоре подружились, хотя Хромой Прошка был намного старше. Мать Прошки на крестинах Егора держала его на руках перед купелью, а потом, голенького, принимала от отца Василия. Так что Хромой Прошка доводился ему почти роднёй.