Судебная петля. Секретная история политических процессов на Западе - Черняк Ефим Борисович - Страница 129

Батц с негодованием отвергал приписывавшуюся ему роль тайного главы роялистских и иностранных заговорщиков не только в Париже, но и в Тулоне, Бордо, Лионе и Марселе. «Я заявляю, — писал Жан Батц, — что не принимал участия ни в одном из этих событий, ни в одном из заговоров, которые мне приписывают, не играл роль зачинщика или действующего лица»[510]. В итоге Батц уверял: «…период, к которому комитеты относят мои мнимые заговоры, был как раз временем, когда мое поведение отличалось строжайшей осмотрительностью, изолированностью от всякой агитации в Париже и во Франции»[511].

Возникает вопрос: чем могли быть вызваны эти категорические заявления барона, написанные сначала как мемуары для себя, явно носившие печать потрясения в связи с казнью друзей и любимой женщины? Легальный въезд во Францию был для Батца в любом случае закрыт, пока продолжалась революция, что бы он ни писал в свое оправдание. Напротив, отрицание всякого участия в роялистском движении вряд ли могло бы прибавить ему лавров в глазах эмигрантов и иностранных держав. Так что мотивы такого отрицания, если оно было ложным, остаются непонятными. А в другом случае, в частном письме, Батц писал нечто совсем иное: «Я был в Париже во время, когда был принят одиозный закон от 22 прериаля (в июне 1794 г. — E. Ч.), с миссией столь важной, что было совершенно необходимо посвятить ей всю мою жизнь». И далее Батц приводит текст письма Людовика XVI от 2 января 1793 г., содержащего просьбу найти способ освобождения короля и членов его семьи. После Реставрации Батц опять по-иному рассказывал о своей роли в 1793–1794 гг., но настолько в общих словах, что они способны вызвать лишь сомнение…

Надо заметить, что Батц однажды все же угодил под арест. Это произошло в 1795 г., менее чем через неделю после попытки роялистского восстания, подавленного войсками, точнее, артиллерией Конвента, которой командовал молодой бригадный генерал Наполеон Бонапарт. Батц принимал участие в этой попытке. Барона узнал на улице бывший знакомый, добившийся его задержания. До допроса Батцу удалось незаметно засунуть в щель кресла компрометирующие его бумаги. Вскоре выяснилось, что некогда опасный заговорщик не очень-то интересовал термидорианский Комитет полиции. Ведь, в конце концов, он организовывал заговоры против Робеспьера! Несколько дней Батца держали в одиночной камере. Возможно, власти предпочли бы просто забыть о нем, оставив за решеткой. Батц, поняв это, стал громко требовать либо суда, либо освобождения. После допроса с бароном решили не связываться: он знал слишком много, да и не к чему было вызывать призраки недавнего прошлого. Батца освободили, оставив под присмотром одного жандарма. Барон обладал достаточно весомыми аргументами, чтобы беспрепятственно исчезнуть вечером того же дня[512].

Такова внешняя канва событий, за которой снова проглядывает не то беспечность, не то особое благоволение властей. Однако случайный арест и столь же необычное освобождение лица, считавшегося матерым заговорщиком и появившегося в Париже во время роялистского мятежа, не проливают свет на вопрос о реальности заговора в 1793–1794 гг. А еще через три месяца после этого ареста, 9 февраля 1796 г., один из лидеров термидорианцев, Тальен, на заседании Совета пятисот заявил, что Батц держит в руках всю полицию Парижа…[513] Итак, со стороны барона наблюдается то полнейшее, категорическое отрицание, то полупризнание некоторых фактов, к тому же относящихся к началу 1793 г., т. е. ко времени, когда, по утверждению многих других информированных современников, начал осуществляться заговор Батца. Где же правда?

Пытаясь ответить на этот вопрос, один из новейших авторов, касавшихся истории Батца, А. Луиго, подходит к ней с совершенно неожиданной стороны. Он считает главным затруднением при определении роли Батца как руководителя большой подпольной организации выяснение его личности. Да, именно так. Разумеется, речь идет не о том, существовал ли вообще в конце XVIII в. выходец из Южной Франции барон де Батц; напротив, таких было несколько. И даже не о том, являлся ли какой-то из этих Батцев владельцем страховой компании, проживавшим на улице Вивьен в Париже и избранным в Генеральные штаты. Но ведь этот-то де Батц находился в эмиграции в 1793 и 1794 гг.! Вопрос, следовательно, заключается в том, кто же на деле принял его имя и совершал приписываемые ему деяния (или по крайней мере важнейшие из них).

А. Луиго отвергает отождествление Батца — главаря тайной организации — с гасконским бароном де Батцем, которое, мол, является лишь «гипотезой Ленотра». Не считает правильным Луиго и предположение, сделанное еще членом Комитета общественного спасения Лазарем Карно, идентифицировавшее неуловимого барона с другим уроженцем Гаскони — кондитером, разбогатевшим в Париже и купившим свое избрание в Генеральные штаты. Один де Батц, выходец из Гаскони, эмигрировал в начале 1792 г. в Нидерланды и стал адъютантом принца Оранского, которому поручались различные миссии. Этого де Батца можно обнаружить в его владении в Оверни уже после падения Наполеона в 1815 г. и реставрации Бурбонов. Однако ничто не доказывает, что это он прибыл в Париж 1 июля 1792 г. и вступил в тайный контакт с Людовиком XVI. Известно лишь, что в этот день король сделал в тетради, в которую он заносил денежные счета, следующую запись: «Возвращение и безупречное поведение г-на де Батца, которому я должен 512 000 ливров». Эта сумма, как отмечал еще Ленотр, далеко превосходит средства, которыми мог располагать Жан де Батц — член Генеральных штатов, превратившихся в Учредительное собрание.

А. Луиго понимает, каким препятствием для его концепции являются бумаги де Батца, хранящиеся ныне в архивных фондах французского военного министерства и явно отождествляющие гасконца и руководителя роялистского подполья. Луиго, однако, считает эти бумаги «творением Реставрации, сугубо подозрительными по своему содержанию», но ничем прямо не обосновывает высказанного им подозрения. Во всяком случае псевдо-Батц мог без особого труда приобрести собственность, принадлежащую Батцу с улицы Вивьен, в частности дом в Шаронне. Дом был фиктивно продан Жаном Батцем перед отъездом в эмиграцию брату актрисы Гранмезон за 10 тыс. ливров, тогда как при покупке в 1787 г. за это здание было заплачено 36 тыс. ливров. В книге Ленотра дом в Шаронне изображается как центр заговорщиков. Там же поселилась актриса Гранмезон. Возможно, полагает А. Луиго, псевдо-Батц это сделал с целью скрыть, что в доме в Шаронне собирались на совещание его главные помощники — секретарь Дево, псевдомаркиз Гиш (подлинный Гиш уже давно эмигрировал), который для еще большей конспирации стал именоваться Селиньоном. По одному письму, захваченному при аресте Дево, можно судить о том, что в распоряжении псевдо-Батца находились крупные суммы — например, на его счете у голландского банкира Ванденивера находилось 216 тыс. ливров. Некоторым финансистам он был должен, другие были ему должны крупные суммы.

По мнению Луиго, эти данные, приведенные еще Ленотром, свидетельствуют о том, что деньги не могли принадлежать эмигранту Батцу и что, следовательно, их владельцем был псевдо-Батц (но ведь допустимо и предположение, что подлинный барон Батц мог получить эти средства от одной из неприятельских держав на создание шпионской и диверсионной организации). Что речь идет именно о псевдо-Батце, как считает Луиго, следует из того, что он привлек к участию в своих замыслах австрийских банкиров братьев Фрей, «двух бывших баварских иллюминатов (т. е. членов ордена иллюминатов), которые с его помощью проникли через Гамбург во Францию и, изображая себя революционерами, без труда втерлись в якобинские круги»[514]. (Заметим, что в это время вопреки мнению Луиго ордена иллюминатов уже попросту не существовало![515]) Имея своих людей в Коммуне, псевдо-Батц решил распространить свое влияние на Комитет общественной безопасности. Таково было начало пресловутого «дела Ост-Индской компании», которое действительно послужило катализатором борьбы группировок внутри якобинского блока.