Судебная петля. Секретная история политических процессов на Западе - Черняк Ефим Борисович - Страница 152

Трудно представить, чтобы такой опытный политик, как Робеспьер, совсем не отдавал себе отчета, в каком направлении шло это развитие, в какие бы формы ни облекалась в его сознании перспектива установления режима его личной власти, какими бы доводами, исходящими из интересов революции, он ни оправдывал и ни обосновывал в собственных глазах путь, ведущий к личной диктатуре. Считать, что он совсем не видел эту перспективу, — значит очень низко оценивать его ум политика, политического мыслителя, который в других случаях оценивается так высоко (порой и не всегда заслуженно) в прогрессивной историографии. Словом, какими бы корыстными, низменными, эгоистичными ни были цели большинства организаторов переворота 9 термидора, какими бы клеветническими не были их обвинения в адрес свергнутых «триумвиров» (Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона), утверждение, что переворот предотвратил переход диктаторской власти в руки Неподкупного, содержало зерно истины. А одним из орудий его диктатуры могла стать политическая полиция.

В революционное время, когда внутриполитическая борьба достигала наибольшей остроты, не раз случалось, что не только резко возрастало значение политической полиции, но и она переставала быть «просто» одним из карательных органов правительства. Политическая полиция приобретала относительную автономию, или начинала служить одной его части против другой, или даже фактически раскалывалась на две, на несколько полиций и вдобавок оказывалась инфильтрованной тайными агентами оппозиционных сил.

Не является случайностью, что первоначально столкновение Робеспьера и его противников в комитетах, тщательно скрываемое от посторонних взоров, приняло форму борьбы между Комитетом общественного спасения и Комитетом общественной безопасности, причем не только внешне, но и по существу за контроль над политической полицией.

Законом, принятым 17 сентября 1793 г., Конвент наделил чрезвычайными полномочиями в сфере «расследований преступлений, производства арестов, содержания тюрем, революционного правосудия» Комитет общественной безопасности. До апреля 1794 г. эти обширные полномочия принадлежали исключительно ему, хотя наиболее важные решения согласовывались им с Комитетом общественного спасения и подписывались членами обоих комитетов. Таким образом, контроль над политической полицией до весны 1794 г. включительно находился в руках Комитета общественной безопасности. «Во все периоды смуты, во время всех гражданских войн, — писал А. Матьез, — политическая полиция выдвигается на передний план в заботах правящих кругов. Политическая полиция была душой террора… Задача заключается в том, чтобы установить связь между политической историей и полицейской историей, сравнить без перерыва день за днем перечень арестов и официальных актов, показать воздействие раскрытия «заговоров» на общую линию поведения правящих кругов»[613]. Надо заметить, что часто понятие «политическая полиция» знаменитый французский историк использовал в расширительном смысле, включая в него также разведку и контрразведку. Это было тогда тем более распространенным словоупотреблением, что исторически политическая полиция обычно выполняла и функции разведывательных служб. Однако в данном случае Матьез явно имел в виду политическую полицию в собственном, более узком значении этого слова.

Аппарат комитетов был заполнен сомнительными лицами. Если в Комитете общественного спасения при приеме в штат требовали (хотя далеко не во всех случаях) наличие минимальной подготовки, то в Комитете общественной безопасности дело обстояло много хуже. Амар и Жаго, в частности, принимали людей без всякой проверки на основе просьб того или иного депутата Конвента, иногда по рекомендации различных секций и народных обществ. Получить обманным путем в этих органах какую-нибудь, пусть даже весьма туманную, рекомендацию оказывалось не столь уж трудным делом. Полбеды было бы, что новые служащие Комитета мало подходили к новой должности — во время революции способные и преданные люди росли с небывалой быстротой. Значительно хуже было то, что немало чиновников Комитетов по своему моральному уровню явно не заслуживали оказываемого им доверия. Взяточничество и — что порой бывало не менее вредным и опасным — канцелярская неразбериха, волокита аппарата Комитета общественной безопасности, естественно, вызывали недовольство Робеспьера. Подозрения Неподкупного еще более возросли, когда он перестал доверять наиболее влиятельным членам Комитета, прежде всего Амару и Вадье, разойдясь с ними по вопросам религиозной политики и другим. В своей последней речи 8 термидора Робеспьер резко обрушился на агентов Комитета общественной безопасности.

Кого же при этом имел в виду Неподкупный? Среди них, безусловно, был уже упоминавшийся выше Сенар. Юрист по профессии, именно он пытался с помощью дела полусумасшедшей старухи Катерины Тео скомпрометировать или по крайней мере представить в смешном свете Робеспьера, которого та считала мессией. Робеспьеру, конечно, было известно, что Сенар для пущего издевательства изменил в документах ее фамилию Théot на Théos («бог» — по-гречески). Робеспьер мог подозревать, что именно он сфабриковал письмо «Богоматери» к Неподкупному. Поэтому, хотя Робеспьер имел своих людей среди штата служащих Комитета общественной безопасности, он решил создать параллельно ему полицию при Комитете общественного спасения. Учитывая растущее число своих врагов, которые могли помешать реализации этого проекта, Робеспьер осуществил его с необходимыми осторожностью и ловкостью.

В первой половине апреля (около 20 жерминаля) на объединенном заседании он потребовал в целях большей централизации административного аппарата создать секцию в составе Комитета общественного спасения. Смысл этого шага, видимо, ускользнул от противников Робеспьера в комитетах, и проект не вызвал возражений. От имени Комитета был сделан соответствующий доклад Конвенту, и на следующий день, 27 жерминаля, был принят отредактированный Кутоном декрет, которым Комитету общественного спасения поручалось инспектирование органов власти и отдельных правительственных чиновников, преследование тех, кто использовал «против Свободы полномочия, которые были им вручены»[614]. Принятие декрета означало резкое сужение прав Комитета общественной безопасности, который как раз и осуществлял такие контролирующие и карательные функции.

Созданным на основе декрета в рамках Комитета общественного спасения Бюро общей полиции руководил ближайший соратник Робеспьера Сен-Жюст. За работой Бюро постоянно следил и сам Неподкупный. Персонал нового Бюро в составе 30 человек был поставлен под начало Огюстена Лежена. Этот 23-летний выходец из Суассона был близким знакомым Сен-Жюста. Несмотря на молодость, за спиной Лежена уже были служба в армии, ранение, служба в штате министерства иностранных дел. Позднее он заделался писателем, а в 1802 г. стал руководителем таможни. После термидорианского переворота Лежена обвиняли в том, что он отправил на гильотину несколько своих земляков. В ответ он опубликовал перечень фамилий дворян из Суассона, внесенных в списки подозрительных и якобы спасенных им от Робеспьера (двое из них были даже арестованы, но через несколько дней выпущены на свободу благодаря заступничеству Лежена). Более того, он даже утверждал, что саботировал усилия Бюро, что туда поступило 20 тыс. заявлений, но благодаря его, Лежена, стараниям лишь по 250 из них были заведены дела и т. д. Большинство этих утверждений не поддаются проверке, но очевидно, что до 9 термидора Лежен пользовался полным доверием Сен-Жюста[615].

В числе чиновников Бюро был Симон, племянник столяра, в квартире которого проживал Робеспьер. Четыре секции Бюро поддерживали регулярную переписку с департаментами и ежедневно представляли доклад Комитету общественного спасения. Бюро имело своих осведомителей, среди которых стоит отметить Руссевиля, связанного с заговором Батца, и молодого Марка-Антуана Жюльена Производство арестов было обязанностью Комиссии гражданской администрации, возглавлявшейся Германом.