Океанский патруль. Книга вторая. Ветер с океана. Том 4 - Пикуль Валентин - Страница 11

– Мне тебя не ждать, Хорст?

Инструктор затянул ремешок каски потуже, сказал:

– Я еще не раз буду звонить в Петсамо…

Воздух рассекла плеть. Лошадь, вскинувшись, перемахнула через изгородь, и всадники помчались по скользкой дороге.

На курсах лейтенантов морской пехоты командование ценило Мордвинова, но в «кубрике» его почему-то недолюбливали. Курсантам не нравился этот угрюмый, замкнутый в себе ефрейтор: не пошутит, не улыбнется, спросишь его что-нибудь – только буркнет в ответ. Его побаивались немного, и даже старшины рот относились к Мордвинову с особым уважением. Объяснить – почему так, старшины не могли, но, если их спрашивали об этом, они глубокомысленно намекали:

– Мы-то уж знаем, что он такой… Ну, как бы это сказать?.. В общем, не такой, как все!..

Это еще больше настораживало курсантов к «не такому, как все» человеку, и однажды подсел к Мордвинову один весельчак, сказал при всех:

– Ты чего травишь, что на «Аскольде» служил?

– Я разве вру?

– Конечно.

– Отшвартуйся, – сказал Мордвинов.

– Ишь ты, вычитал словечко, – съязвил курсант, – а сам, наверное, и море-то с берега только видел!

– Я тебе сказал: отползи.

– Да отползу, только не трави больше, что на флоте служил. Разве с кораблей ребята такие, как ты, бывают?..

Мордвинов оправдываться не стал, но задумался: почему все так? В экипаже «Аскольда» его не то чтобы любили особенно, просто относились к нему не хуже, чем к Платову или Русланову. Считали, что он скуповат немного, может нагрубить, но разве же он сделал что-либо плохое кому-нибудь? И не только на «Аскольде» – здесь тоже. «Правда, они боятся моих ночных дежурств, когда я требую от всех образцового порядка в помещении, но ведь на то и дисциплина! Прежде чем приказывать, научись подчиняться – в этом залог воинской службы. Ну и, спрашивается, какого черта этот парень придирается ко мне?..

Хотя – нет: он, пожалуй, прав, и вот почему: я стал уже не такой, каким был раньше, во мне что-то изменилось. В лучшую или в худшую сторону – я еще не могу понять. Во всяком случае, изменилось, и очень сильно. Люблю ли я вообще людей? Да, я люблю их, и даже этого парня люблю – он всегда веселый, хорошо шутит, легко жить, наверное, таким людям. А вот мне… Как странно все: Рябинин взял меня из детдома, поставил на работу, я жил не то чтобы прекрасно, но и не плохо, так же, как все; мне иногда было очень тяжело, холодно, я уставал, от меня пахло рыбьим жиром, и это была счастливая пора. А вот теперь… Сколько раз давал себе слово – не думать о ней, забыть лицо, голос, походку, вычеркнуть ее из жизни, будто и не было ничего. Да и в самом деле, если и было – так у кого угодно, только не у меня. Легко сказать – забудь, а вот ты попробуй – забудь. Отсюда, наверное, и все остальное…»

– Эй! – позвал он курсанта, который только что отошел от него. – Поди-ка сюда.

– Ну, чего тебе?

– Сядь. Ты где служил?

– Уж нет того корабля, на котором я служил.

– Погиб?

– На мине. Ночью.

– Значит, тонул ты?

– Сам понимаешь…

– Вот и я, – сказал Мордвинов, – тонул. Плохое, брат, это дело, скажу я тебе, тонуть-то!

– Да уж, конечно, не банку варенья слопать.

Как-то совсем неожиданно для самого себя Мордвинов рассказал историю гибели «Аскольда», что было на Новой Земле, как построил плот и как подобрал его английский крейсер, – о Вареньке он умолчал, но и этого было достаточно: собравшиеся одобрили рассказ, однако продолжали относиться к Мордвинову по-прежнему.

Через несколько дней вся школа лейтенантов вышла на тактические маневры в гористые тундры, расположенные поблизости от фронта. Под командование каждого курсанта поступало пять-шесть молодых солдат, с которыми он должен был выполнить боевую задачу, приближенную к боевой обстановке. Маневры сводились к цели «обстрелять» новичков и как бы устроить будущему офицеру экзамен: способен ли он вести за собой людей, каковы его тактические познания, сможет ли он преодолеть трудности своего первого боевого пути?..

Мордвинов все время, пока ехал на грузовике к линии фронта, испытывал какое-то волнение, которое казалось ему даже приятным. Это волнение усилилось, когда его вызвали в штабную палатку, разбитую на берегу покрытого первым ледком озера. Откинув хлопающую на ветру промерзшую парусину, он вошел внутрь и доложил:

– Курсант Мордвинов явился для получения задания!

В палатке находились двое: начальник школы, высокий плечистый майор с тростью в руках, и посредник – лейтенант Ярцев, специально назначенный командованием следить за ходом учебных маневров. Майор проверил у Мордвинова часы-компас, автомат и диски к нему, посмотрел, как подбита железом обувь, велел подтянуть ранец.

– Товарищ посредник, – сказал он потом, – дайте этому курсанту задание посложнее. Ведь он у нас первый отличник в школе!

– Ах, отличник! – улыбнувшись, ответил Ярцев. – Ну что ж, у меня есть один маршрут, по которому я сам прошел однажды в сорок первом году…

Он перебрал несколько запечатанных пакетов, взял из них один, лежавший в стороне от других, и протянул его Мордвинову:

– На рассвете вы должны быть уже здесь. В столкновение с противником не вступать, но стараться больше собрать сведений о нем. Можете идти!

Мордвинов отыскал своих бойцов. Это были молодые безусые юноши последнего призыва. Некоторые из них попали на фронт прямо со школьной скамьи. Недавно полученные шинели пузырились на их спинах, они притопывали по снегу громадными сапогами, согревая ноги. Мордвинов внимательно осмотрел их всех, приказал:

– А ну, разувайся! – и все пятеро немного удивленно, хотя и покорно, стянули сапоги. – Конечно, так и есть, – грубовато сказал Мордвинов, – чему вас дома учили? Вон только у одного портянки верно намотаны.

Он тут же разулся сам, показал, как намотать портянки.

– Чтобы лучше носка была, – объяснил он, – ни одной толстой складки, а то вы на первой же версте пищать начнете.

Мордвинов поучал неопытных бойцов, а сам видел, как одна группа за другой быстро снимаются с места, уходя во тьму полярной ночи, тают на снегу длинные тени от их балахонов. «Торопятся, – неодобрительно подумал он, – боятся, что времени не хватит; ну пусть торопятся». И он с деловитым спокойствием проверил еще снаряжение и продовольствие своих подчиненных, заставил убрать на оружии лишнюю смазку и только тогда хлопнул рукавицами:

– Пошли, ребята!..

Ребята сразу наддали ходу, стремясь не отстать от ушедших партий, но он придержал их:

– Не спеши, нам еще далеко идти…

При свете карманного фонарика он вскрыл пакет и вначале даже не поверил своим глазам. На маленькой, величиной с ладонь, но подробной карте чернела жирная черта линии фронта, а пунктир маршрута, по которому он должен был пройти сам и провести людей, вилял среди обозначенных ущелий, дотов врага и пулеметных гнезд. Когда посредник предупреждал его, чтобы уклоняться от столкновений с противником, Мордвинов думал, что имеется в виду противник условный, но оказывается…

– Подойдите сюда, – распорядился он. – Вот здесь, видите, тянется глубокий каньон, через который мы должны перейти линию фронта. Проходы в каньон простреливаются вот с этих точек, что обозначены на карте. Нам надо как следует застегнуть маскхалаты, и мы проползем по снегу, как невидимки. Далее…

Он говорил и чувствовал, что того Мордвинова, какой был раньше, уже нет; есть Мордвинов другой – офицер, ответственный за судьбу этих пятерых юношей…

Начальник школы поднес к глазам часы: стрелки показывали половину одиннадцатого – наступал хмурый полярный день, за откинутым пологом палатки кружился снег.

– Все-таки, – вздохнул майор, – я напрасно посоветовал вам дать Мордвинову самый сложный маршрут.

Ярцев, ничего не ответив, часто затягивался папиросой. Лицо его посерело, щеки ввалились. С верха палатки ему на голову осыпалась сухая изморозь, но он словно не замечал этого.