Сталинский маршрут - Чкалов Валерий Павлович - Страница 37

В 1926 году Валерий был командирован в одну из школ усовершенствования в полетах. В Гатчину он вернулся, когда на аэродроме шли очередные полеты. Новый командир эскадрильи Шелухин приказал ему продемонстрировать, чему его научили. Валерий понял приказ так: ему разрешается показать все те фигуры высшего пилотажа, какие он только умеет делать. Вот как об этом рассказывает его сослуживец В. В. Брандт:

«Чкалов ответил: „Есть, показать“, — и, щелкнув каблуками, направился к своему самолету.

Через несколько минут его желтая „пятерка“ была в воздухе.

Набрав необходимую высоту, машина выполнила каскад фигур высшего пилотажа, как всегда, по-чкаловски стремительно и четко. Все шло очень хорошо, командир и все мы с удовольствием наблюдали за полетом.

Вдруг самолет начал пикировать на ангар. Пикирование выполнялось с большим углом, мотор работал на полных оборотах.

Машина с ревом неслась к земле, как раз к тому месту, где стоял командир. Все присутствующие недоуменно смотрели на стремительно падающий самолет, не зная, что будет дальше.

Примерно на высоте 50 метров машина начала выход из пикирования и, продолжая снижение, пронеслась над самой землей в непосредственной близости от ангара. В кабине был отчетливо виден Чкалов в шлеме и очках— он смотрел на командира.

В следующее мгновение летчик пошел круто вверх с явным намерением идти на петлю.

Но ведь делать петлю на такой высоте — самоубийство!

Все замерли… Набрав высоту около 150 метров и показав зрителям „спину“, Чкалов плавно и четко повернул самолет на 180° вокруг продольной оси, продолжая полет на набранной высоте. Вот это здорово! На минимально возможной высоте летчик выполнил фигуру Иммельмана!..

Вот чему он научился, будучи в командировке! Но там, как было известно, он летал на более мощной машине — „Фоккер Д-13“, а ведь это „Фоккер Д-11“, на котором иммельман не получается. Как правило, машина в верхней точке при попытке совершить переворот сваливается в штопор. А вот у Чкалова не свалилась. Но какой риск!

Однако Чкалов думал иначе. Он уверенно повторил эту фигуру пять или шесть раз, причем совершенно стандартно: крутое пикирование с мотором, вывод у самой земли, резкий бросок на петлю и четкий переворот на высоте 150–200 метров.

Закончив свою программу, Чкалов начал заход на посадку, но и здесь зрителей ждал сюрприз.

Подходя к границе аэродрома, летчик сделал переворот и продолжал планирование вверх колесами. Когда до земли оставались считанные метры, машина совершила второй переворот и тут же приземлилась на три точки. Что это такое? Замедленная бочка, выполненная при планировании на посадку. Это второе, чему научился Чкалов в командировке. Ну что сказать? Отлично! Такое наверняка еще не видел гатчинский аэродром! А он многое видел! Но чем все это кончится?

…Чкалов подрулил к ангару, неторопливо вылез из кабины, снял шлем, надел фуражку, подтянул ремень на кожаной куртке и не спеша направился к командиру эскадрильи.

Шелухин долго смотрел на приближающегося Чкалова, молчал.

Как летчик он, конечно, очень доволен полетом, но как командир!..

Чкалов подошел, щелкнул каблуками, взял под козырек и глуховатым баском доложил:

— Товарищ командир, старший летчик Чкалов ваше приказание выполнил.

После некоторой паузы, в течение которой и командир, и Чкалов как бы впервые рассматривали друг друга, Шелухин сказал:

— Товарищ Чкалов, вы нарушили целый ряд пунктов наставления по полетам… Но, в общем, я вас благодарю. — И пожал Чкалову руку.

Но оказалось, что это не конец: к ангару быстро приближался автомобиль командира бригады.

Комбриг, не вылезая из машины, крикнул:

— Кто летал?

— Старший летчик Чкалов, товарищ комбриг!

— Двадцать суток ареста на гауптвахте и двадцать суток отстранения от полетов!

Автомобиль развернулся и уехал.

Так закончился этот своеобразный „отчетный“ полет, в котором Валерий попытался показать „чему его научили“»…

Летная работа Валерия продолжалась. Позже Чкалов напишет об этом периоде своей жизни:

«В течение ряда лет я работал в авиачастях военно-воздушных сил. И здесь не могу не рассказать о том ошибочном пути, по которому я шел некоторое время, воображая, что этот путь и есть подлинный героизм, не видя, что за моей „смелостью и отвагой“ по сути дела кроется недисциплинированность.

После первой сотни часов, которые я пробыл в воздухе, мне стало скучно. Казалось слишком однообразным и обыденным часами летать в общем строю самолетов. Зачастую я ловил себя на желании „пикнуть“ вниз к земле, сделать какую-нибудь замысловатую фигуру, „удивить“, как мне тогда казалось, храбростью и риском своих товарищей. Лишь позже я понял, что настоящий риск основан на точном расчете, знаниях и ничего общего не имеет с моим, попросту говоря, „авиалихачеством“.

Но понял я это позже, а пока зачастую самовольно уходил на своей машине в сторону от аэродрома и там „накручивал“ одну фигуру за другой, вводил машину в штопор, делал резкое „пике“, неожиданно переворачивал самолет и летел вниз головой. Часто я ставил и себя, и машину в рискованные положения. Достаточно сказать, что однажды в течение сорока минут я сделал двести пятьдесят „мертвых петель“.

И вот, продолжая этот ложный путь, в погоне за новыми „подвигами“, как-то в Ленинграде я проделал даже такие „трюки“: пролетел под мостом, едва не коснувшись колесами воды, а в следующий раз, увидев два дерева, расстояние между которыми было меньше размаха крыльев, я поставил машину на ребро и проскочил узкое место…»

Проделки Валерия, видимо, достаточно надоели его командирам. Тем более что летал он всегда на одноместном самолете и в полетах, по сути дела, был бесконтрольным.

Как-то в Белоруссии он на своем «фоккере» шел над лесом на малой высоте. За лесом начиналось обширное поле, и можно было еще убавить высоту. «Брея» поперек поля и воображая, как это он внезапно выскочит на «вражескую» цель, Валерий заметил дорогу, вдоль которой стояли деревянные телеграфные столбы.

«Нырну под проволоку! — рассказывал мне потом Валерий. — И вдруг на близком расстоянии вижу, что проволока опустилась почти до земли. Удар! — и я лежу на земле в обломках. Оглянулся. Часть плоскости оторвана и повисла на проволоке».

Чкалов отделался ушибами и царапинами. Но самолет был разбит, и Валерия списали из боевой авиации. Он переживал свое лихачество, но в то же время отчасти оправдывал себя: ведь полеты на одноместном самолете-истребителе были опасны только для него одного. Другое дело, если бы с ним был экипаж, пассажиры…

И вот Чкалов откомандировывается в Осоавиахим. Это было Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству СССР. Впоследствии оно было преобразовано в ДОСААФ.

Увлекательная была работа в Осоавиахиме, но… орлу было тесно в этом, относительно спокойном, гнезде. Возить пассажиров, давать молодым «крещение» в воздухе, слушать их восторженные отзывы о полете было приятно, но могучие силы Чкалова были выше этого. Его тянуло снова в истребительную. Да и как не стремиться туда, где за эти годы начали нарождаться новые, более совершенные самолеты с невиданными скоростями и потолками. Самолеты Григоровича, Поликарпова, Туполева удивляли мир своими техническими данными и требовали искусных мастеров для их испытания и освоения.

Расширялся Научно-испытательный институт ВВС (НИИ ВВС). На Центральном аэродроме в Москве ему стало тесно, и для института было начато строительство нового мощного комплекса. Там требовались грамотные и смелые летчики-испытатели.

По ходатайству ряда авиационных работников начальник ВВС П. И. Баранов и его заместитель Я. И. Алкснис решили вернуть Чкалова к прежней деятельности и назначить в НИИ ВВС.

Так Валерий становится летчиком-испытателем. Он сразу же начинает сознавать, что нужен Родине, что с его силами и умением он может сделать для советских людей гораздо больше, чем делал до сих пор. Надо было отплатить своему народу за выучку, за возможность работать в авиации, использовать весь свой талант на укрепление обороноспособности социалистического Отечества. И Чкалов с головой ушел в летную испытательную работу.