Четвертый с Фринагара. Ад во мне. Дело вкуса. Пропавший Ромни. Охота за сокровищем. - Куин (Квин) Эллери - Страница 19

— Уверен, мистер Скотт, что вы отнюдь не стараетесь окончательно испортить наши и без того натянутые отношения. Я не собирался делать никакой тайны из своего пребывания на яхте и приехал туда, чтобы принять участие в интересном вечере, запланированном уже давно. Мистер Госс — мой старый знакомый, даже друг, если хотите. Когда мы с ним сидели в каюте, к нему зашли Белден и Наварро по какому-то делу, о котором я ничего не знал и до сих пор не знаю. А затем ворвались и вы. Вскоре после этого я ушел и только на следующий день узнал, что убили Белдена. Естественно, сразу же связался с Госсом и попросил его ни в коем случае не ввязывать меня в это дело, а лучше всего вообще забыть о моем присутствии на «Фринагаре».

Сильвермен произнес это довольно длинное объяснение усталым и скучающим голосом, и слова его звучали убедительно. Но, тем не менее, я ему не поверил.

— Предположим, что это так, — сказал я. — Но есть еще кое-что, требующее объяснений.

Он поощрительно кивнул.

— Я слушаю вас.

— В ту самую ночь Наварро пытался запугать меня, а потом, когда именно вы послали его со мной искать трап, даже хотел ударить кастетом. На следующий день ваш друг Госс пытался всучить мне деньги. И, наконец, какие-то незнакомые личности дважды покушались на мою жизнь.

Я умышленно сделал паузу.

— Вам не кажется странным такое настойчивое желание отправить на тот свет всего лишь случайного свидетеля вашей неожиданной встречи с Белденом в каюте Госса?

— Я здесь совершенно ни при чем и не собираюсь отвечать за действия других.

В голосе его послышался металл. Изменилось и выражение лица. Теперь на меня смотрел человек, который может не задумываясь уничтожить своих партнеров, если они станут опасными.

— Правда, случайно я узнал, — добавил Сильвермен, — что Наварро испытывает к вам вражду в связи с одной особой женского пола. О темных личностях, которые пытались убить вас, мне, естественно, ничего по известно, но если вы всегда так любопытны, то неудивительно, что нажили за свою жизнь много врагов… Что же касается Госса, то, разумеется, он давал вам взятку за молчание.

Теперь его голос уже дрожал от волнения. Казалось, он вот-вот сорвется.

— Вы не боитесь, что вас хватит удар, мистер Сильвермен? Так разволноваться! А ведь я всего лишь детектив…

— Да как вы смеете!

Я одарил его лучезарной улыбкой и продолжал:

— Я только изложил вам несколько занимательных фактов из моей жизни, случившихся во время вечеринки на «Фринагаре» и после нашей с вами встречи там. Не правда ли, подозрительно странное стечение обстоятельств? Но если вы действительно невиновны, — что ж, я извинюсь и пришлю вам бутылку тридцатилетнего арманьяка.

Сильвермен дал мне высказаться и, поставив свой бокал на столик, медленно сказал:

— У вас есть хоть приблизительное понятие о том, сколько у меня денег? Сколько силы, сколько влияния? Я мог бы назвать десяток имен, которые вам, возможно, не известны, но стоит мне сказать лишь слово одному из этих людей, и вы не сможете больше продолжать свою деятельность как детектив, а, возможно, и перестанете существовать в буквальном смысле этого слова. Сейчас вы покинете мой дом и прекратите совать нос в это дело. Но если вам снова захочется узнать больше, чем надо…

— То вы раздавите меня как клопа, не так ли?

Он не сразу нашел, что ответить. А потом, не разжимая своих тонких губ, как-то странно улыбнулся. Так обычно улыбаются люди, которые не хотят показывать собеседнику свои гнилые зубы.

— Можно выразиться и так, мистер Скотт. Да, я раздавлю вас как клопа!

Я бы охотно выпил еще немного коньяка, но мой бокал давно был пуст.

— Может быть, выпьете еще? — спросил Сильвермен таким тоном, словно мы обсуждали первое издание Генри Лонгфелло.

— Не сейчас. К тому же без кока-колы мне ваш коньяк не очень нравится.

Он поморщился. Казалось, это замечание задело его больше, чем все предшествующее вместе взятое.

Я поднялся. Ни один из нас не протянул другому руки.

— Всего хорошего! — сказал я.

— Всего хорошего!

Наступило неловкое молчание, потом я повернулся, собираясь уходить. Но тут Сильвермен, словно вспомнив о чем-то, окликнул меня:

— Минуточку, мистер Скотт!

Я обернулся.

— Ведь вы даже не взглянули на мою библиотеку! А я чрезвычайно горжусь ею.

«Интересно, к чему он клонит?» — подумал я.

— Моя коллекция не имеет себе равных в мире, — продолжал он. — И как ни странно, я и сам не знаю точной стоимости книг, хранящихся здесь.

Сильвермен подошел к полке и провел рукой по корешкам книг. Потом жестом пригласил меня подойти поближе.

— На этой полке стоят мои самые любимые книги. Некоторые из них просто уникальны.

Он снял с полки один из томиков.

— Эту, например, части союзников нашли неподалеку от Веймара перед самым концом второй мировой войны. Она принадлежала Генриху Зоммеру, своего рода мастеру в камере пыток…

— Бухенвальда? — вырвалось у меня.

— Угу. Переплет сделан из человеческой кожи. Ее очень аккуратно снимали с трупов людей. Жена коменданта лагеря Эльза Кох сама любила переплетать книги. Возможно, это ее работа.

Он нежно погладил переплет.

— Откровенно говоря, вы меня удивили, догадавшись, что это, прежде чем я сказал вам.

— Как вы можете держать в доме такую мерзость!

Сильвермен улыбнулся.

— У каждого свои вкусы, мистер Скотт! Но если уж я чего-нибудь пожелаю, то добиваюсь своего любой ценой.

Теперь я начал понимать, зачем он вернул меня минуту назад. Собирался ошеломить своими безграничными возможностями делать все, что ему вздумается независимо от того, идет речь о книгах или о людях.

— Мне кажется, мистер Скотт, на вас не произвел должного впечатления мой совет, — продолжал он. — А ведь я…

— Нет, почему же, я все отлично понял. Только не стоило тратить столько сил и энергии, чтобы вбить мне все это в голову.

— Боюсь, что вы еще не полностью все осознали. А ведь это может уберечь вас от многих неприятностей.

— Всего хорошего, мистер Сильвермен! Вы уже высказали свою точку зрения. Прошу меня простить, но ваше общество начинает меня немного тяготить.

— Может, еще по рюмочке коньяка перед уходом? И кроме того, у меня к вам просьба. Выберите мне какую-нибудь книгу, чтобы почитать перед сном.

Я недоуменно поднял брови.

— Пожалуйста, возьмите что-нибудь наугад.

Просьба была довольно странной, но именно это и заставило меня решиться. На полках стояли самые разнообразные книги, лежали старые рукописи и даже папирусы. Один манускрипт привлек мое внимание больше, чем остальные, и я протянул его Сильвермену.

— Годится?

Он как-то странно усмехнулся и взял его из моих рук.

— Великолепный выбор! Можно даже сказать — вдохновенный! Это я получил из Южной Индии. Перед вами древнейший манускрипт, написанный на пальмовых листьях. Он, как я полагаю, содержит врачебные секреты индусских браминов. Рукопись очень древняя и очень дорогая. Практически ей вообще нет цены. Одни дощечки, предохраняющие листья, сами по себе бесценны. Взгляните, если вам интересно.

Я заинтересовался. Манускрипт действительно был очень древним. Краски, хотя и сохранили кое-где свой живой и яркий блеск, все-таки поистерлись и потрескались. Я осторожно поднял дощечки, посмотрел на первый лист. Он был украшен цветными человеческими фигурками, по обеим сторонам от которых ровными рядами располагались странные письмена, похожие на китайские иероглифы.

— Обратите внимание, как аккуратно написаны буквы, мистер Скотт, — сказал Сильвермен. — Они сделаны стилом, а затем зачерчены сажей. Манускрипты, значительно менее ценные, чем этот, считаются в Индии святынями. Там их буквально боготворят и скорее согласятся умереть, чем отдать в чужие руки.

Я вернул ему манускрипт.

— Что ж, все это очень любопытно, но…

И тут неожиданно Сильвермен стукнул манускрипт о колено и переломил его. Звук ломающихся деревянных пластинок и рвущихся листьев показался мне громким, как выстрел. Кусочки дерева и обрывки листьев Посыпались ему на брюки и на ковер.