Карпатские орлы - Малкин Василий Максимович - Страница 12

В помощь 4-й роте Брагин послал всех, кто находился на его КНП. Включился в эту группу и Яков Гора. Схватка с гитлеровцами была острой. Наши подпустили их на близкое расстояние и из автоматов расстреливали в упор, забрасывали гранатами.

Батальон Брагина сумел удержать высоту. В этом была заслуга и парторга 4-й стрелковой роты Семена Ковшова: он увлек за собой роту в атаку, враг не выдержал удара, откатился назад. Ковшова сразила вражеская пуля. Бойцы Скориков и Тонкобаев под огнем противника вынесли его тело. Его похоронили с воинскими почестями.

Ковшова любили в роте. Ему было около сорока лет. Большинству солдат это казалось почтенным возрастом. Ковшов был добр, отзывчив, по-отечески заботился о солдатах. Поэтому и звали его ласково «папаша».

На смерть Ковшова кто-то в полку написал стихотворение. Привожу фрагмент из него только потому, что оно в какой-то мере отражает эмоциональный настрой бойцов того периода.

Отличившихся в бою красноармейцев и сержантов командование полка представило к наградам. Об этом мы в письменной форме сообщили каждому воину. Приведу текст одного такого письма:

«Красноармейцу товарищу Тонкобаеву.

Командование части, зная о Вашем подвиге, совершенном 22 сентября, благодарит Вас и представляет к правительственной награде.

Не сомневаемся, что Вы и впредь будете умело использовать свое оружие в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, разить врага бесстрашно, по-гвардейски, до полной победы нашей армии над полчищами гитлеровцев.

Успеха Вам, дорогой товарищ Тонкобаев!

Моргуновский. Малкин».

Полк продолжал тяжелые бои. Нас не могло не беспокоить положение во 2-м батальоне. Его основные силы 22 сентября оказались отрезанными к югу от шоссе. С ними находились заместитель комбата по строевой части Герой Советского Союза капитан А. Мигаль и капитан П. Поштарук. Мигаль имел рацию, поддерживал радиосвязь с комбатом. В то время как 4-я рота вела бой у самого шоссе, 5-я и 6-я роты упорно пробивались к югу, к высоте с отметкой 687. Задача была трудной. Наступать приходилось меж двух огней: с шоссе стреляли танки и самоходки, с южного направления — пехота и артиллерия. Наши роты, к превеликому сожалению, не имели артиллерийской поддержки. Два батальонных миномета, два ПТР и три станковых пулемета — вот все, чем они располагали.

Для наступления капитан Мигаль избрал участок, изрезанный оврагами, заросший кустарником. Здесь не могли пройти немецкие танки. Кустарник ограничивал возможности противника для наблюдения за нашими боевыми порядками.

К вечеру наши роты захватили северные скаты высоты 687. Это означало, что они глубже других частей дивизии вклинились в оборону противника и вплотную подошли к району огневых позиций его тяжелой артиллерии, Моргуновский и все мы очень переживали, что пока нет возможности помочь ротам артогнем. Наши 76-мм пушечная и 107-мм минометная батареи все еще не возвращались с участка 315-го полка, который они поддерживали в наступлении. Не успел подойти и истребительно-противотанковый артиллерийский полк, приданный нашему полку.

— Да, тяжело будет нашим батальонам без артиллерии, — озабоченно сказал Моргуновский. Мы шли с ним на новый НП. В низинке, невдалеке от места расположения пункта медицинской помощи, начальник артиллерии полка капитан А. В. Румянцев, присев на бревно, ел кашу. Вместе с ним обедали две девушки-медички. Капитан и девушки улыбались.

— Вернулась наша пушечная батарея из триста пятнадцатого полка? — набросился Моргуновский на Румянцева.

— Никак нет, товарищ гвардии майор.

— Значит, едите кашу… Батальоны воюют без пушек, а начальник артиллерии наслаждается кашей и рассказывает девушкам байки.

— Товарищ гвардии майор, вы же знаете, что командир дивизии приказал обе батареи временно передать… Они там и застряли. Разве я виноват?

Моргуновский не мог сдержаться:

— Марш!.. Чтобы ночью батареи были в полку!

Румянцев вскочил. Он хорошо знал характер командира полка.

Здорово досталось и начальнику штаба майору Хотченкову. Он даже не смог толком доложить, где находится приданный нам истребительно-противотанковый артиллерийский полк.

— А кто их знает, этих приданцев. Разгильдяи. Застряли где-то и молчат, — оправдывался Хотченков.

— Все у вас разгильдяи. А между прочим, знаете, кто первый разгильдяй?! — саркастически произнес Моргуновский. И тут же ответил: — Вы, товарищ майор. Да-да, вы!

Хотченков побелел, рябинки на лице, обычно малозаметные, проступили явственней. Слово «разгильдяй» сам Хотченков нередко употреблял для осуждения расхлябанности, недисциплинированности. И вот теперь это же обвинение брошено в его адрес!

Суровый и требовательный командир, Моргуновский не простил начальнику штаба потери связи с приданными нам артиллеристами. На следующий же день Хотченков был откомандирован на учебу — подвернулась такая командировка. Румянцев же сумел реабилитировать себя: ночью обе батареи вернулись в полк.

От артиллеристов я узнал о причине их задержки: в одном из расчетов в артиллерийской упряжке перебило лошадей. Пушка застряла на крутом склоне высоты. На дороге, идущей в Каленов, повстречался словацкий крестьянин. Он остановился, глядя, как измученные красноармейцы напрягают все силы, чтобы вытащить пушку. Крестьянин нахмурил брови. Подошел ближе. Снял шапку, поклонился красноармейцам и на ломаном русском языке сказал:

— Такую пушку да еще в такую гору не втащишь. Вам надо еще три лошади. Подождите, я сбегаю в село.

Вскоре словак привел на батарею три добрых коня.

— Возьмите этих коней. Это подарок всей нашей деревни. Бейте окаянных фашистов. Мы Красную Армию любим. Она несет трудовому люду Словакии свободу.

Отношения со словацким трудовым населением у нас были дружеские. Крестьяне чем только могли содействовали нам. Мы также старались не остаться в долгу: наши врачи оказывали крестьянам медицинскую помощь, саперы восстанавливали мосты, разрушенные гитлеровцами, разминировали поля и дороги. А однажды мы спасли лошадей крестьянам села Каленова. Дело было так. До двух десятков лошадей, пасшихся у деревни, ночью, напуганные артиллерийским обстрелом, выбежали в нейтральную полосу между нашим полком и батальоном гитлеровцев. Утром мы с Моргуновским увидели этих лошадей и обеспокоились: пропадут, погибнут. Когда гитлеровцы начали артиллерийский обстрел наших позиций, лошади из лощины выскочили на открытое место, а потом снова забежали в лощину. Рискуя жизнью, два наших солдата-связиста, используя складки местности, сумели добраться до лощины. Оттуда они выгоняли лошадей в расположение нашей части. Гитлеровцы, заметив лошадей, открыли по ним стрельбу из пулеметов. Двух коней убили. Остальных удалось спасти. Их загнали в овраг, переждали до ночи, а с темнотой переправили в безопасное место. Помощник командира полка по тылу Агеев вручил лошадей крестьянам Каленова. Крестьяне горячо благодарили Агеева, а через него всю Красную Армию, которая избавила село от большой беды, ведь лошадь поит и кормит хлебороба.

А наутро делегация крестьян Каленова еще раз пришла к Агееву и привела двух коней: серого мерина, в яблоках, красавца, и крупную, рослую кобылу с белым пятном на лбу. «Это вам в дар от села, в знак благодарности».

Серого в яблоках коня командир полка взял себе под седло, а гнедую кобылу, которую назвали Зорькой, получил я. Ездил на ней до конца войны.