Перекресток Теней (СИ) - Гельман Юрий - Страница 8

- Вот бы и мне хоть одним глазком взглянуть на это! - с завистью воскликнул Тибо.

- Для этого, мой друг, нужно быть или Великим магистром, или королем Франции, - усмехнулся рыцарь. - Или, по крайней мере, Венсаном де Брие.

- Нет уж, мессир, увольте! - воскликнул Тибо. - По мне уж лучше оставаться простым оруженосцем и беседовать с вами, чем предстать на небе перед Святым Петром и отвечать на его вопросы. Да и королем быть - я думаю, незавидная участь...

- Да, ты прав, мой друг, - согласился де Брие. - Быть монархом - означает при внешней роскоши и всесильности всю жизнь оставаться жертвой обстоятельств, заложником пороков, интриг и страстей, окружающих трон. Монархом может быть либо незаурядная личность, могучая и твердая, как скала, либо хитрец, обладающий редкой изворотливостью. А Филипп - как раз ни то и ни другое. Что делать, король слаб, как и все простые люди... Я хорошо помню, как его алчный взор уперся в кованые сундуки, набитые золотом, в кожаные мешки с бриллиантами, сапфирами, рубинами, изумрудами. Полагаю, в ту же минуту Филипп понял, что нужно сделать все возможное и невозможное, лишь бы заполучить все эти богатства нашего Ордена. И никакая дружба,

никакое крестное родство по дочери не смогло тогда уберечь Филиппа от рокового шага. Ты ведь знаешь, что, вернувшись в свой дворец после восстания, он поспешил обвинить Орден в ереси. Тот самый Орден, который спрятал его и помог уберечь трон и саму жизнь.

- Но ведь это предательство, мессир!

- Иначе не назовешь, - кивнул де Брие. - Это не просто предательство, это - удар в спину.

- А дальше?

- Дальше, чтобы выдвинуть обвинение, требовалось согласие самого папы, и Филипп добился от Климента разрешения на роспуск Ордена.

- Но как, мессир? Орден ведь всегда отстаивал интересы Церкви!

- Да, это так, но Филипп пошел на хитрость, он объяснил папе, что задолжал Ордену громадную сумму денег, вернуть которую в силу различных причин не может. Но если сокровища тамплиеров перейдут в его руки, сказал он, то половину своего долга король отдаст Клименту. Словом, они быстро нашли общий язык.

- А Великий магистр? Как же он?

- Жак де Моле был хорошим воином и организатором, Тибо, и ты это знаешь не хуже меня. Но вместе с тем он был слишком порядочным, доверчивым человеком. И в этом - его роковая ошибка. Он и мысли не допускал, что его могут предать столь коварным образом.

- И все же, мессир, как же он позволил себя арестовать?

- Всё было устроено с величайшими предосторожностями, а свершилось настолько внезапно и стремительно, что именно это и принесло королю успех. Понятно, что какие-то слухи о предстоящих арестах могли просочиться в ряды тамплиеров и дойти до ушей Великого магистра. Возможно, так и было. Скорее всего, так и было. - Де Брие сделал многозначительную паузу, отпил вина, пожевал сыра. - Но он до самого конца еще верил, что ничего страшного не произойдет - ни с ним лично, ни с Орденом. А Филипп, хорошо понимая, что прежде всего соперника нужно обезглавить, и опасаясь, что де Моле может ускользнуть, совершил абсолютно бесчестный поступок, впрочем, весьма ему свойственный. За день до всеобщего ареста во дворце состоялись похороны внезапно скончавшейся невестки короля. Их-то и решил использовать Филипп. Как родственника, крестного отца дочери, он пригласил Великого магистра на церемонию погребения. Жак де Моле в ту скорбную минуту даже нес погребальное покрывало, что всегда считалось знаком особого доверия. А на другой день, в пятницу, тринадцатого октября, его вместе с шестью десятками руководителей Ордена взяли под стражу по приказу коварного короля!.. А дальше... дальше ты знаешь...

- И сегодня, вернее, уже вчера всё кончилось...

Венсан де Брие внимательно посмотрел на бывшего оруженосца. Тибо был честным парнем и грустил совершенно искренне.

- Не всё кончилось, мой друг, - тихо сказал рыцарь. - Орден живет, и кое-что еще происходит...

- Что вы имеете в виду, мессир? - встрепенулся  оруженосец. - Я не понимаю.

- Тебе пока и не нужно понимать. Скажу лишь, что далеко не все наши братья арестованы, многим удалось избежать преследований. Кто-то отправился в чужие земли, кто-то, как мы с тобой, остались во Франции. И мы будем продолжать выполнять свою миссию, святую миссию...

- Но как? Орден объявлен вне закона, как же мы будем... Нас тоже арестуют и в лучшем случае на долгие годы бросят в какое-нибудь подземелье.

- Наивный мой друг Тибо! Кто тебе сказал, что мы по-прежнему будем разъезжать на лошадях в белых плащах с красными крестами? Кто тебе сказал, что меч, лук и копье будут по-прежнему нашим оружием?

- А что же тогда?

- Отныне, мой друг, Орден переходит в скрытное положение, полностью сохраняя устав и принципы, которыми руководствовался два столетия до этого. У нас по-прежнему есть люди, способные вести за собой, у нас найдутся и те, кто с открытым сердцем выступит на защиту прежних идеалов.

- А вы, мессир...

- Полагаю, ты теперь догадался, что я - один из тех, а ты, надеюсь, станешь одним из этих.

- Не сомневайтесь в моей преданности, мессир! - с воодушевлением произнес Тибо. - За вами я готов пойти хоть на край света!

- Не исключено, что именно это нам предстоит сделать, - тихо сказал де Брие, положив свою тяжелую руку на плечо бывшего оруженосца.

2

Время - это такая категория... растяжимая и непредсказуемая. Оно - как кошка: его нельзя приручить. Оно течет с убийственной монотонностью, и ничего с этим не поделаешь. Время - это единственная данность, в которую человек не в состоянии всунуть свой любопытный нос.

Некоторые, правда, пытаются как-то изменить свои неизбежные отношения со временем: лукавят, пробуют намеренно отстать от него, полагая, что таким образом замедляют течение своей жизни, - и кажутся смешными; другие, напротив, пытаются его опередить, обогнать, забежать наперед и встречать время на каком-то обозначенном рубеже, наивно считая себя победителями, - эти также смешны, как и первые, и в той же степени вызывают сочувствие у тех, кто просто стремится от времени не отставать, иными словами - идти с ним в ногу.

...Следующие три дня тянулись, как тринадцать. Или тридцать... Не шли, а именно тянулись.

Уже начались каникулы, уже можно было полностью расслабиться, если не считать каких-то приготовлений - закупок на несколько дней, уборки в квартире, и еще пусть небольшой, но все-таки ёлки. Инна всегда ставила ее посреди комнаты - чтобы замечать постоянно, чтобы не нарошно, а как бы случайно цеплять локтем веточки, проходя мимо, и поправлять соскользнувший на пол "дождик". А иначе - как? Это ведь драгоценный лучик света прямо из детства, из того детства, когда, оберегаемый родителями, ты совершенно не знал никаких забот, когда запах мандаринов и хвои становился запахом исполнения желаний и соответственно - счастья. Оказывается, у счастья есть запах!

Тридцатого утром позвонила мама Сережи Литвинова.

- Извините, я не смогу прийти, - сказала Инна. - У меня изменились обстоятельства. Передайте ребятам самые лучшие пожелания...

Даже покраснела от вранья, но ничего не смогла с собой поделать. Вот бывает же так - не хочется никуда идти, никого видеть. А вместо этого - запереться в четырех стенах, где каждый звук - родной, где даже в темноте любой предмет - безошибочно наощупь. Иными словами - побыть с собой наедине, и больше ничего. Вот только наедине с мыслями - это уже не наедине, это уже с кем-то. С тем, о ком мысли...

Маялась. Приготовила "Оливье", "Селедку под шубой", запекла мясо в духовке - много, как на двоих... Потом посмотрела на всё это, пожала плечами - когда съем? Запихнула в холодильник, и в кухне стало как-то пусто.

Торт печь в этот раз не стала, решилась купить в кулинарии. Этикетку заветную достала с названием - у кого-то на Дне рождения от коробки отскоблила и спрятала. Понравился очень: с черносливом и орехами, весь шоколадный такой, монолитный, будто крепость...