Смерть цвета бейсик - Прост Александр - Страница 37

Оставалось радоваться маленьким текущим радостям: калечить меня пока не собирались. Дважды начинали не то чтобы бить, а так, скорее пихать. Я отвечал агрессивно, насколько мог, и они отступали, не обостряли. Надо думать, получили приказ все выяснить, но без рукоприкладства. Начальство любит отдавать принципиально неисполнимые приказы, кому как не мне это знать, я ведь и сам начальник.

Под утро меня запихали в довольно комфортабельный автобус с наглухо затемненными стеклами. За долгие годы, прошедшие с тех пор как я в последний раз имел дело с уголовной юстицией, специализированный транспорт заметно прогрессировал. Сидения, установленные внутри клетки для арестантов, были даже оборудованы ремнями безопасности, а на перегородке, отделявшей от водителя, висел большой экран, сейчас, правда, выключенный. Под экраном было крупно выцарапано ВНЖТ, на К творческий порыв, видимо, пресекли конвоиры.

Меня высадили в пустом внутреннем дворике. Было еще зябко, но день обещал задаться. Стояло уже не слишком раннее утро, свет не падал еще во двор напрямую, только отраженное солнце играло в зарешеченных окнах верхних этажей. Меня неторопливо провели по узкой лестнице и серому коридору без окон. Было темновато, грязным плафонам едва хватало сил осветить самих себя. Дойдя до двери с грубо намалеванной большой четверкой, один из конвоиров потыкал в коммуникатор на запястье. Замок щелкнул, что-то со скрипом провернулось и зажужжало. Дверь откатилась сантиметров на пятнадцать и остановилась. Жужжание становилось все громче и выше, пока не перешло в визг. Полицейский дважды саданул ногой. Дверь дернулась и с мягким шлепающим звуком откатилась в сторону.

Открылся стеклянный аквариум, расположенный в зале суда. Двое в форме обменялись с конвойными кивками. Конвоир и один из встречавших повозились с коммуникаторами, снова обменялись кивками и, так и не сказав ни слова, приведшая меня пара вернулась в коридор. Когда дверь захлопнулась, охранник еще потыкал в экран, наручники расстегнулись, я передал их через окошко. Надо сказать, очень кстати, запястья были сбиты совершенно.

Кроме меня в клетке и пары охранников рядом, вторая пара полицейских скучала возле огромной парадной двери. Когда нас осталось пятеро, считая меня, полицейские, словно по команде, разложили разномастные, явно личные коммуникаторы, и, глядя в пустоту, начали водить большими пальцами по сенсорным экранам, наклоняя, сгибая и скручивая корпуса телефонов.

Больше всего это напоминало работу крановщика, водопроводчика или сварщика, удаленно управляющего работой робота. Для удобства и повышения безопасности вместо дисплеев в таких случаях используют контактные линзы. Я сперва удивился и только спустя несколько секунд понял, что великовозрастные балбесы дуются в онлайновую компьютерную игрушку, судя по отрывочным репликам и междометиям, имитирующую воздушный или космический бой.

Делать было совершенно нечего. Я из озорства попросился сразиться вместе, но они не отреагировали, только один невидяще посмотрел сквозь меня. Некоторое развлечение доставила столешница, наглухо приделанная в аквариуме. Столешницу, включая выключенный встроенный дисплей, плотно покрывало творческое наследие поколений арестантов. Кроме неизбежного ВНЖТК, исполненного трехцветно, и «Зенит — чемпион!», тут была обширная коллекция изображения гениталий, как схематических, так и весьма художественных, грубые названия изображенных органов, крупный и умелый эскиз церкви с множеством куполов. Были и текстовые сентенции, полные философских и жизненных наблюдений, иногда довольно загадочные. Например, «Куба — сука». Что сделал неизвестному автору далекий остров? Или «Куба» — кличка уголовника?

Двери распахнулись, в зал зашли десятка полтора мужчин в форме и в строгих костюмах, они оживленно переговаривались между собой. С большинством из них я встречался уже на допросах. Телефоны мгновенно исчезли из рук охранников, теперь они стояли по сторонам двери и моей клетки с самым молодцеватым видом, старательно выкатив глаза. Позади вошедших блеснули очки Гриши Кетмана. Несколько мундиров и один костюм развернулись, негромко втолковывая охранникам что-то с моего места неразборчивое. Те перекрыли вход и выставили из зала Гришу, пухлого паренька из нашего юридического департамента, знаменитого адвоката по уголовным делам, партнера большой юридической компании, обслуживающей нас, еще каких-то смутно знакомых. В коридоре бурлила толпа, виднелись профессиональные камеры, кто-то пытался снимать поверх голов.

Мужчины заняли дальний от меня стол. Те, кому не хватило мест, расселись за загородкой, в первых двух рядах для зрителей. Стол покрылся компьютерами, коммуникаторами и кипами бумаг, извлеченных из портфелей. Поразительное бумажное море для одних только суток. Крохотная девчушка с черно-красным каре заняла место за секретарским столом напротив моей клетки. Барышня разложила дисплей, встроенный в ее стол, одновременно включился экран у меня, засветилось под бумагами у господ офицеров и зажгись два монитора в незанятом столе защиты. На дисплеях была Фемида с весами на фоне Андреевского флага, по низу золотом шло название суда. Я поводил пальцем, но дисплей то ли сломался, не выдержав многочисленных татуировок, то ли вообще не предполагал управления подсудимым.

Девица забавно и, как ей, наверное, казалось, незаметно вертелась, используя казенный компьютер вместо косметического зеркальца. Усмотрев незаметную неисправность, она огляделась, украдкой достала тушь и что-то быстро подправила.

Мужчины бурно готовились к заседанию. Сидевшие позади то и дело подбегали к занявшему стол начальству, водили, разъясняя, пальцами по бумагам и экранам планшетов. Включили огромный голографический экран, занявший в длину весь стол. Я мог разобрать только то, что он заполнен страницами с текстом, несколькими картами и странными схемами. Двое молодых рысцой подбежали к девушке. Получив консультацию, они скинули кителя, закатали рукава рубашек и принялись энергично закрывать сложную систему жалюзи на трех огромных окнах за спиной девицы. Здание было старинным, тут, наверное, судили еще народовольцев и петрашевцев, если не декабристов.

Деловитая компания мужчин, до того недовольно жмурившихся и прикрывавшихся ладонями, продолжила занятия, удвоив энергию. Они двигали листы на голографическом дисплее, указывали друг другу на строки, выделяя их красным, зеленым и желтым, по какой-то особенной системе. Никто из них даже не посмотрел в мою сторону, словно меня здесь и не было, словно моя будущая роль была совершенно ничтожной.

Дисплей девицы слабо тренькнул, она поднялась:

— Встать, суд идет, — микрофона было не видно, но усиленный голос громыхал из невидимых динамиков.

Молодцы, возившиеся уже на последнем подоконнике, горохом ссыпались на пол и, на ходу приводя себя в порядок, бросились по местам. В зал вошел судья, моих лет мужчина, с точеным профилем римского патриция времен упадка. Он зашел не через высокую двухстворчатую дверь, охраняемую охламонами, любителями онлайн игр, а через неприметную дверку в торце зала.

Заняв место, судья начал бубнить положенную юридическую скороговорку:

— Я, судья Адмиралтейского районного суда города Санкт-Петербурга, Васильев Владимир Сулейманович…

Услышав это невозможное сочетание, я понял, почему его эффектная внешность показалась мне смутно знакомой. Именно он вел прошлогодний процесс вятских террористов и наркоторговцев. Яркая внешность, располагающее обаяние, хорошо поставленная интеллигентная речь, — отличный выбор для рекламы отечественного правосудия. С судьей мы встречались и прежде. Жаль, не у кого спросить, не нарушение ли это. Четырнадцать лет назад нынешний судья, а тогда то ли следователь, то ли дознаватель (никогда не понимал разницы), старательно вел мое дело. Исходя из выбора судьи, процесс планировали масштабным шоу.

— …постановление старшего следователя по особо важным делам при Статс-Секретаре Генерального Следственного комитета Российской Конфедерации тайного советника юридической службы Хламова Степана Сергеевича о возбуждении перед судом прошения об…