Там, где горит свет (СИ) - Шевченко Ирина - Страница 42

Скрипнула дверь, и Софи, резко вскинув голову, в секунду успела подтянуть спереди рубашку и для верности прикрыться руками. Мокрые волосы, рассыпавшиеся по обнаженным плечам, показались ужасно холодными, и кожа тут же покрылась мурашками.

- Я же просила не заходить, - выдавила девочка, глядя на остановившегося в дверях квартиранта.

- Нормально объяснять нужно. – Тьен, как ни в чем не бывало, прошел в кухню и направился к ней. Сердце в пятки ушло, но парень просто обошел, даже не задев, и завозился у плиты. – Ты сказала, что малого покупаешь, а он дрыхнет давно.

Загремела посуда, но Софи не решилась посмотреть, что он делает. Так и стояла, прижав руки к груди, чувствуя, как скользит по голой спине, от шеи и до пояса юбки, чужой медлительный взгляд.

- Не кипешуй, кипятка себе плесну и уйду, - успокоил постоялец. – И воду не сливай. Оставь, сам потом вынесу.

Выходя, он не обернулся, но Софи и того, что было, хватило с лихвой. Наспех обмотав голову полотенцем, а вторым укутав озябшие плечи, она пулей пронеслась по холодному коридору и спряталась у себя в спальне. Впервые за все время, что Тьен жил в их доме, подперла дверь стулом и только тогда, вздрагивая от каждого шороха, сняла влажные вещи, надела ночную рубашку, нырнула под одеяло и сжалась в дрожащий комочек. Ее трясло, как от холода, а внутри полыхал огонь…

К утру жар усилился.

Софи казалось, что она лежит на опаленном солнцем берегу, воздух пышет зноем, а где-то совсем рядом шумит река. И чайки – чаек она слышала отчетливо. А иногда даже видела: они парили высоко в белом (почему – в белом?) небе и порой опускались к ней и бережно касались крыльями лица. И кричали так: «А! А! А!». Если бы у нее был с собой хлеб, она бросила бы им кусочек. Давным-давно они с мамой ходили на мост и кидали чайкам хлеб, те ловили его прямо в воздухе, а Люк смеялся… Хотя как он мог смеяться, если его тогда еще не было? Значит, это она, Софи, смеялась, а мама бросала хлеб с моста. А Люк почему-то заплакал… Наверное, расстроился, что его еще нет…

- Ну ты даешь, подруга, - сердито сказала большая серая чайка, проведя крылом по ее лбу.

Девочка хотела сказать, что ничего она не дает, вот был бы хлеб, тогда дала бы, но тут откуда-то появился Тьен, он всегда неожиданно появлялся, разогнал чаек и стал стягивать с нее одеяло.

- Пусти, - всхлипнула Софи, пытаясь снова укрыться, одновременно отбиваясь от нахала ногами.

- Да не брыкайся ты! – прикрикнул вор, стащил все-таки одеяло, скрутил ее и куда-то понес.

Какое-то время она еще сопротивлялась, сколько было сил, но после сдалась. Даже не думала, что теперь будет… Только о том, что рубашка задралась до колен, и то – недолго.

- Ну вот, сходили в кино, - бурчал недовольно парень. – Посмотрели комедию. У нас у самих тут комедия – животики надорвешь.

Он уложил ее на что-то холодное и белое, на снег, наверное, и снегом же и присыпал. Софи задрожала, и свернулась в клубок, но все равно зуб на зуб не попадал.

- Не ной, - велел тем временем кому-то постоялец. – Ничего с твоей сестрой не случится. На вот, посмотри пока. Нравятся аэростаты? А автомобили?

Кому это он? У кого с сестрой беда?

Сделав над собой усилие, девочка зажмурилась и зажала уши, чтобы не слышать шум волн и чаек, а когда открыла глаза, оказалось, что она вовсе и не в сугробе, а в своей бывшей комнате, на своей бывшей кровати, а Люк сидит прямо на столе и листает книжки, которые Тьен снял для него с полки…

- Что в доме есть кроме липы и меда? – наклонился к ней квартирант. – Чем жар сбить?

- Кому? – спросила она. Подумала, что он, наверное, снова заболел.

А вдруг – Люк?!

Девочка резко рванулась вперед, к брату, но сильные жилистые руки за плечи придавили к подушке.

- Куда?! Лежи, не рыпайся! Люк, гляди за ней, чтобы не вставала. Я уксус принесу. Поможет же? Поможет?

Он так на нее накинулся, что Софи и ответить не смогла, только закивала быстро-быстро, что даже голова закружилась.

Через минуту в комнате завоняло кислятиной, а на шею шмякнулась холодная мокрая тряпка, и Софи поняла, что это она сама, видимо, заболела. Кожу защипало…

- Уксус водой развести надо, - прошептала девочка.

- А раньше сказать могла? – разозлился вор. – Как будто я только то и делаю, что малолеток мариную!

Он был очень злой сегодня и все время кричал на нее, непонятно почему. Она же ему ничего не говорила. И ни о чем не просила. Ей вообще ничего не надо, только поспать, и все пройдет…

- Все, развел.

Тряпка заелозила по плечам, по рукам, по шее, после забралась под рубашку…

- Еще раз дернешься, сам придушу, - прорычал сквозь зубы парень.

Софи подумала, что лучше бы придушил, но потом вспомнила о Люке, закрыла глаза и тихонько заплакала от стыда и от того, что вдруг поняла, как ей на самом деле плохо.

Чего Тьену для полного счастья не хватало, так это чтобы мелкая слегла и оставила его один на один со своим драгоценным братом, пустыми кастрюлями, немытыми тарелками и полной корзиной грязного белья! Хватило же ума с вечера с мокрой головой спать на полу улечься, когда там из всех щелей дует. На кой вообще купаться нужно было, если уже себя плохо чувствовала? А ведь чувствовала же! И молчала, ни слова не сказала. Что, он сам ужин не приготовил бы и малого, если так нужно было, не выкупал бы? А теперь еще с ней возиться!

И это еще хорошо, что Люк с утра шум поднял, а то вор и не кинулся бы: ну отсыпается девчонка в свой выходной… А она там не отсыпается, а догорает уже, что та свечка. Нет, ну не дура ли?

Юношу буквально трясло от злости. Или не от злости, но руки дрожали, пока он обтирал уксусом хрупкое тельце. Софи, бледная и слабая, напоминала сейчас фигурку из воска, и казалось, от сжигающего ее огня этот воск вот-вот начнет плавиться. А ее свет, всегда такой ясный и чистый, померк и помутнел. Тьен хотел поделиться своим, но, как и в первый раз, когда он пытался это сделать, ничего не вышло.

«Значит, нужно по-другому», - решил он, через полчаса убедившись, что толку от уксуса никакого.

- Люк, есть хочешь?

Глупый вопрос: давным-давно уже встали, а еще и крошки во рту не было.

Он заварил малому чай и намазал маслом большую сдобную булку – хватит до обеда дожить, а там можно будет и приготовить что-нибудь. Оставив мальчишку за столом в кухне, юноша вернулся в свою комнату и тихонько присел рядом с больной. Непонятно, спала она или была без сознания: лежала неподвижно, лишь ресницы едва заметно вздрагивали, словно ей снился тревожный сон. Вор потрогал рукой сухой лоб – все еще пылает.

- Вот же дурочка! – прошептал он тихо. Раздражения в этой фразе вышло куда меньше, чем он планировал в нее вложить. – Ничего, сейчас полегче станет.

Тьен склонился над девочкой и аккуратно, чтобы ненароком не коснуться губами ее пересушенных жаром губ, втянул в себя горячее дыхание недуга. Если он не может отдавать – будет брать. Заберет сжигающий ее изнутри огонь, и Софи выздоровеет…

- Вряд ли, - послышалось от очага.

Юноша не прервал своего занятия, а в сторону непрошеного огненного советчика, явившегося на этот раз в образе статного мужчины с длинными, развевающимися языками пламени волосами, даже не взглянул.

- Я говорю, это не поможет, - произнес тот.

- Поможет. Уже помогает.

Обхватив ладонями маленькое бледное личико, он чувствовал, как постепенно остывают еще минуту назад горевшие щеки, видел, как набирает силу окружающее девочку сияние. А вместе с тем нездоровый огонь все сильнее и сильнее обжигал его самого, будто в грудь вложили тлеющие угли, но юноша знал, что вода в нем не даст разгореться пожару болезни.

- Вот, ей уже лучше! – утерев со лба пот, сообщил Тьен. – Намного лучше!

- Намного – это не вопрос. Вопрос – надолго ли?

- Заткнись! – бросил вор грубо, но  слова огненного уже посеяли сомнения в душе. Приподняв голову Софи над подушкой, он прижался щекой к ее щеке, и едва уловимое дыхание легко касалось его виска. Секунда, вторая, третья… Почти минута, и вдруг он почувствовал, что ее кожа снова нагревается, а дыхание становится тяжелее и прерывистее. – Нет! Нет, нет… Так нельзя!