Бог во плоти. Святоотеческое учение о человеческой природе Господа нашего Иисуса Христа - Леонов Вадим - Страница 33

3) в отношении Его личности: Он был святым, непреклонным к личному греху, но претерпел оскорбления и бесчестия от людей как самый страшный преступник, вплоть до всенародного поношения и позорной смерти на кресте.

4.2. Добровольность уничижения

В святоотеческих творениях при описании уничижительного состояния воплотившегося Сына Божия мы всегда встречаемся с утверждением, что уничижение воспринято было Господом добровольно. Святитель Григорий Богослов, вразумляя тех, которые обращали внимание на «кенозис» Христа, но не понимали причины этого, писал: «Ты выставляешь на вид уничижительное, а проходишь молчанием возвышающее. Рассуждаешь, что Он страдал, а не присовокупляешь, что страдал добровольно»^[596].

Сын Божий пришел в мир не по принуждению, но чтобы пострадать за погибшего человека. Единственным побуждающим, но не принуждающим мотивом Его действий была любовь к Своему страдающему созданию. Божественная воля абсолютно свободна и не имеет препятствий для реализации. Поэтому все, совершаемое Богом, и все, совершаемое в отношении воплотившегося Бога, — совершается по Его святому изволению. Только при условии добровольности мы можем именовать Совершителя нашего спасения Богом и Спасителем, ибо не тот Бог, кто подчинен внешним обстоятельствам, и не тот Спаситель, кто совершает дело спасения вынужденно.

В отношении человеческой природы Господа уничижение состояло в том, что, будучи по плоти совершенным, непорочным, непричастным первородному греху, свободным от владычества греха и смерти, Он уничижается до состояния человека тленного и смертного, подчиненного телесным и душевным нуждам, — Он «сделался человеком, могущим страдать»^[597]. «Именно в силу этого уничижения, — писал В. Н. Лосский, — Христос, Новый Адам, нетленный и бессмертный по Своей человеческой природе, — которая к тому же была обожена по ипостасному соединению, — добровольно подверг Себя всем последствиям греха, стал пророческим „мужем скорбей“^[598], приспособляя Себя к той исторической реальности, в которой должно было произойти воплощение. Поэтому земная жизнь Христа была постоянным уничижением: Его человеческая воля непрестанно отказывалась от того, что Ему было свойственно по природе, и принимала то, что противоречило нетленному и обоженному человечеству: голод, жажду, усталость, скорбь, страдания и, наконец, крестную смерть. Итак, можно сказать, что Личность Христа, до окончания Его искупительного дела, до воскресения, имела в своем человечестве как бы два разных полюса — естественные нетление и бесстрастие, свойственные природе совершенной и обоженной, и в то же время добровольно принятые тленность и подверженность страданиям как условия, которым сама Его Личность уничиженно подчинилась и непрестанно подчиняла Свое свободное от греха человечество»^[599].

Способ восприятия Господом уничижительного состояния Своего человеческого естества существенно отличался от того, как это состояние воспринимают все люди. Мы подчинены этому по необходимости, поскольку унаследовали греховное состояние природы от падшего Адама, а Он, имея плоть от Святого Духа и Марии Девы, чистую от первородного греха, воспринял эти немощи добровольно. Поэтому действие этих неукоризненных (естественных) страстей в Его человеческом естестве, хотя и совершалось естественным образом, но имело определенное отличие, на которое указывали святые отцы. В частности, преподобный Иоанн Дамаскин писал: «Естественные наши страсти были во Христе и сообразно естеству, и превыше естества. Ибо сообразно с естеством они возбуждались в Нем, когда Он попускал плоти терпеть свойственное ей; а превыше естества потому, что естественное во Христе не предваряло Его хотения. В самом деле, в Нем ничего не усматривается вынужденного, но все — добровольное. Ибо по собственной воле Он алкал, по собственной воле жаждал, добровольно боялся, добровольно умер»^[600].

Добровольность страданий Господа не означает, что Он перед каждым страдательным состоянием колебался и производил выбор: соизволить или не соизволить… Такое учение отвергнуто святыми отцами^[601]. С первого момента воплощения Он изволил испить всю «чашу» страданий, но это изволение не стало безоговорочной предопределенностью к страданиям. Он всегда был свободен и способен как по Своему человечеству, так и по Своему

Божеству отвергнуть путь страданий. Будучи человеком, Он мог не пойти в пустыню и тем самым не мучиться от голода, мог не изгонять торгующих из храма, чтобы не вызывать их злобы, мог не идти в Гефсиманский сад, чтобы избегнуть пленения и т. д., но Он добровольно не уклоняется от этого. Будучи Богом, Он мог сделать камни в пустыне хлебами и избавиться от голода, мог призвать более чем двенадцать легионов ангелов и освободиться от бравших Его в плен, Он всегда мог преодолеть всё, уничижительное для Него, силою Своего Божества, но никогда не шел на это. В таком непрестанном самоотвержении от Своего всемогущества по Божеству и совершенства по человечеству и проявилась добровольность Его уничижения и подвига^[602].

Православное учение о спасении рода человеческого через страдания и уничижение Сына Божия хорошо изложено святым Львом Великим. Он указывал, что уничижительное состояние было воспринято Господом не только для уничтожения греха и духовного обновления мира, но и для того, чтобы стать доступным в общении с немощным человеческим родом: «Следуя нашей немощи, Господь умалил Себя ради не могущих вместить Его и скрыл под покровом тела великолепие Своего величия, ибо не могло оно переноситься зрением людей. Потому еще говорится, что Он Себя уничижил^[603], т. е. как бы ослабил Себя Своей собственной силой»^[604]. Через уничижение и страдание «совершенно безгрешного» Человека была сокрушена сила родоначальника греха: «Господь вступает в борьбу со свирепейшим врагом не в Своем величии, а в нашем смирении, представ перед диаволом в том же самом облике и в той же самой природе, причастной и нашей смертности, но совершенно безгрешной. Конечно, для этого Рождения чуждо то, что говорится обо всех: „Никто не чист от скверны, даже младенец, который хоть один день проживет на земле“^[605]. Поэтому не перешло на это единственное Рождение ничто от плотской похоти, ничто от закона греховного не коснулось его»^[606].

В течение Своей земной жизни только однажды перед тремя избранными учениками и в той мере, насколько они могли вместить таинственное для них откровение, Господь явил истинное величие и славу Своего совершенного обоженного человеческого естества и тем самым засвидетельствовал добровольность Своего уничижения. В кондаке праздника Преображения Господа хорошо раскрыты оба этих аспекта: «На горе преобразился еси, и якоже вмещаху ученицы Твои, славу Твою, Христе Боже, видеша; да егда Тя узрят распинаема, страдание убо уразумеют вольное, мирови же проповедят, яко Ты еси воистинну Отчее сияние». Как точно отметил В. Н. Лосский: «Праздник Преображения, особенно почитаемый Православной Церковью, может служить ключом к пониманию человечества Христа, по учению Восточной Церкви»^[607].

Только в человеческой природе Спасителя, всецело чуждой греха и порока и потому не имеющей греховной предопределенности к страданиям и смерти, тленность и смертность были одновременно и естественными, и добровольными. Кажущаяся несовместимость этих качеств обусловлена исключительно нашим личным опытом жизни в греховной плоти, обреченной на тление и смерть. Мы не можем представить себе, что значит быть свободным по отношению к смерти и тлению и как возможно их добровольное восприятие, поэтому и в отношении Господа помыслить так порой бывает затруднительно. Для нас законы падшего естества кажутся несокрушимыми, и эта иллюзорная несокрушимость мешает осознать величие и совершенство человеческой природы Спасителя. Для святых отцов одновременная естественность и добровольность тленности плоти Господа были очевидным фактом, который может быть рассмотрен под разными углами зрения.