Земные громы
(Повесть) - Дынин Иван Михайлович - Страница 14

— Фохт созывает совещание. Приглашает всех нас.

— А какое он имеет право собирать не только своих, но и наших?

— Так заведено было еще до меня, — замялся Торбин.

— Я не пойду.

— И плохо сделаешь. Всем уже объявлено. На совещание придут наши и немцы. Фохт будет оправдывать свою политику, начнет критиковать тебя, а ответить будет некому. Люди решат, что ты испугался.

— Хорошо. Но учтите, Николай Алексеевич, я буду бороться.

— Только без грубости, дорогой, не забывай, что они наши гости, приглашены нами для оказания помощи.

Фохт выступил первым. Он пространно говорил о своих заслугах, подробно обосновал порядки, установленные в КБ-2, назвав их очень разумными и рациональными. Закончив речь, он попросил русских высказать свое мнение. Грабин хотел уже подняться, но его опередил Горшков. Иван был немногословен. Он не спорил, не критиковал, а просто задавал вопросы, которые волновали не только его, но и других инженеров:

— Для того, чтобы выполнить три тысячи мелких чертежей, мне потребуется около десяти лет. Не велик ли срок? И стану ли я дельным конструктором? Не привыкну ли к роли мальчика на побегушках?

Слова Горшкова вызвали оживление в зале. Резко прозвучали возмущенные реплики немцев. Фохт нервно вертел головой. А к столу один за другим выходили русские инженеры. Говорили о том, что способны работать более продуктивно, что знания, полученные в высших учебных заведениях, позволяют им самостоятельно конструировать артиллерийское вооружение. Кто-то бросил прямой упрек в адрес Фохта за его высокомерие и пренебрежение к русским инженерам.

— Все, — Фохт резко хлопнул ладонью по столу, — прошу выйти.

Немцы поднялись по-солдатски быстро. Возмущенно переговариваясь, вышли из зала и наши конструкторы.

— Конечно, они посильнее нас, но ведь и мы не лыком шиты, — задумчиво размышлял Горшков, — правильно я говорю?

— Верно, Иван. Ты историю вспомни. Около сорока лет назад в Петербург приехал Крупп, известный как изобретатель клинового затвора у пушек. Наши повели его в артиллерийский музей. Тот ходил по залу и вдруг от изумления раскрыл рот. На одном из стендов стояла пищаль с клиновым затвором. Русские опередили Круп-па на двести лет.

— Жаль, что не пришло в голову, я бы эту историю рассказал в своем выступлении, — пожалел Горшков.

— Ты бы рассказал Фохту и о том, как в конце прошлого века наша скорострельная трехдюймовка Путиловского завода заняла первое место на конкурсе, опередив концерны «Крупп», «Шнейдер», «Гочкис». Их представители тогда были так огорошены, что попросили еще год на доработку своих систем. Но наша трехдюймовка и через год оказалась лучшей среди них. Так что, дорогой Иван, на немцев надо смотреть через призму истории.

— А вообще-то мы и без того дали Фохту хороший урок.

— Он в долгу не останется.

Грабин будто в воду глядел. На другой день по КБ-2 прошел слух, что Фохт совершенно неожиданно собрал чемоданы и выехал в Германию. Этот демарш вызвал растерянность не только у Торбина, но и у многих конструкторов. Все ждали, какие выводы сделает начальство. Обстановка в бюро напоминала затишье перед бурей. Немцы, оставшиеся без руководителя, притихли. Стенгазету со статьей Грабина сняли. А под вечер его и Ивана Горшкова вызвали в канцелярию и вручили предписание — явиться в Артиллерийское управление за получением нового назначения.

Откуда-то прослышав об этом, к Василию Гавриловичу подошел в коридоре Макс:

— Мы оба военные. Коллеги, так сказать. Мне вас жаль, Грабин. Вы допустили опрометчивый шаг. Зачем было писать эту статью, — он указал на то место, где еще утром висела стенгазета. — И уж если вам захотелось кому-то насолить, подписались бы псевдонимом.

— У коммунистов не принято прятаться за псевдоним. Мы говорим правду открыто.

— А вам за это, как у русских говорят, пинок на зад или под зад, — Макс захохотал.

Можно было плюнуть на все, взять предписание и укатить к новому месту службы. Но что подумают люди о Грабине? Заварил кашу, а когда стало горячо, отступил. Страдал и Горшков. Василий Гаврилович понимал, что Ивана откомандировывают из-за него, для прикрытия.

Вместе с Горшковым пошли к Торбину. Тот развел руками:

— Указание пришло совершенно неожиданно для меня. Идите в орудийно-арсенальное объединение, может, они помогут.

Секретарь парторганизации объединения попросил рассказать, чем был вызван конфликт, внимательно выслушал Грабина и вроде бы во всем согласился с ним, даже похвалил за статью в стенгазете. Но решение отменить он не мог. Вместе с ним пошли к заместителю начальника объединения, ведающему кадрами. Но тот долго слушать не стал, чувствовалось, что он в курсе всех событий.

— Вы решили, что умнее всех, — сухо сказал он, — без вас некому навести порядок в КБ? Ошибаетесь. Надо будет, примем меры. А вы исполняйте, что приказано.

Но дело зашло уже далеко, и Грабин вместе с Горшковым решили бороться до конца. Вскоре им удалось пробиться на прием к заместителю начальника Вооружений. Комкор Ефимов внимательно и терпеливо слушал их рассказ, изредка задавал вопросы. Потом попросил их предписания и на грабинском документе сделал размашистое заключение: «Вопрос об откомандировании не согласован с начальником Вооружений, и поэтому Грабин и Горшков возвращаются для работы в КБ-2. Прошу создать для них нормальные условия».

— Да, — вздохнул он, — не следим мы за работой иностранных конструкторов, надеемся на их честность. Но вы, товарищи, на верном пути, проводите свою линию, а мы вас поддержим.

Возвращение Грабина и Горшкова было встречено в КБ-2 бурно. Их приветствовали, как летчиков после дальнего беспосадочного перелета. Даже те, кто совсем недавно осуждал Грабина, называя уклонистом, теперь пожимали ему руку. Немецкие специалисты притихли, молча наблюдая за ликованием русских.

Торбин тоже встретил Грабина с улыбкой:

— Рад за тебя, Василий Гаврилович, у меня как гора с плеч свалилась.

Первым делом решено было изменить порядок распределения заданий между конструкторами. Один и тот же механизм, агрегат или узел должны были одновременно разрабатывать немецкие и советские инженеры. Работа не делилась на главную и второстепенную, а конструкторы — на мастеров и подмастерьев. Качество выполнения заданий определялось в результате соревнования. Это сразу же изменило деловую атмосферу в конструкторском бюро. Статья, напечатанная в стенгазете, была обсуждена на заседании парткома Всесоюзного орудийно-арсенального объединения и получила полное одобрение. И вдруг вернулся Фохт. Он пришел на работу как ни в чем не бывало. Но это был уже не тот Фохт. Он стал любезнее и внимательнее к людям, в том числе и к советским конструкторам. Часто останавливался у их кульманов и наблюдал за работой. Удивления или восхищения не показывал, но по всему чувствовалось, что он озадачен. Те, в чьи способности он не верил, работали толково. И ему, как специалисту, это нравилось. Нередко он давал им советы, указывал на ошибки, помогал найти выход из трудного положения.

Приезд Фохта совпал со слиянием КБ-2 с соседним КБ-1 в единую организацию. Начальником объединенного бюро стал опытный инженер-конструктор Владимир Николаевич Дроздов, а на должность его заместителя был назначен Василий Гаврилович Грабин. Русских специалистов стало значительно больше, немцы и вовсе потеряли свой былой вес. Они уже не были на первых ролях, а поэтому и держали себя скромнее. Шел 1932 год.

Встречаясь с Грабиным, Фохт, ранее вроде и не замечавший его, теперь здоровался первым. По служебному положению Василий Гаврилович был для него начальником, а чинопочитание в Германии было весьма развито. Дела в КБ шли в гору. Надобность в иностранных специалистах постепенно отпадала, и однажды начальник Всесоюзного орудийно-арсенального объединения Будняк, обсуждая с Грабиным организационные вопросы, спросил:

— А могли бы мы откомандировать назад немецких специалистов?

— Вполне, — ответил Грабин, — и почти без ущерба. Наши конструкторы дублируют все работы, выполняемые иностранцами. Получается неплохо.