Отряды в степи
(Повесть) - Всеволжский Игорь Евгеньевич - Страница 7

И так стало тихо, что было слышно, как кони дышат.

И вдруг, я едва понимал, что он такое читает… за честную, мол, и безупречную службу с меня снимут крест, что я получил за Бжезины. А расстрела не будет. Подъехал ко мне адъютант, сорвал крест, аж материя затрещала…

— Сынок ты мой… ненаглядный, — всхлипнула мать. Глаза у ней были полны слез.

Надя закусила до крови губу — боялась, закричит, не дослушав рассказа.

— Ну, а потом, — закончил Семен, — я на турецком фронте вернул обратно свой первый, а к нему еще три прибавил да четыре медали. — Он провел по ним чуть дрожащей от волнения рукой.

— Ну, а как же снова «Георгия» своего вернул да к нему других три прибавил? — спросил Филипп. — Даром ведь не награждают…

— Любопытный ты, — улыбнулся Семен. — Ну что ж, придется и про то рассказать.

— В бою за турецкий город Ван я со своим взводом проник в глубокий тыл противника, атаковал его батарею и захватил три пушки. За это меня вновь наградили «Георгием» 4-й степени.

За атаки под Менделиджем я получил Георгиевский крест 3-й степени.

Наша дивизия быстро двигалась на восток. Мой взвод послали в разведку в район города Бекубэ. Мы увидели караван вьючных верблюдов. Это были турецкие обозы. Выбрав подходящий момент, атаковали караван; вьюки были загружены мукой, сахаром, галетами, хурмой и изюмом. От пленных узнали, что впереди движутся турецкие войска, для них и везли продовольствие. Значит, идти к своим по большой дороге нельзя. Проселочными дорогами взвод прорвался через фронт и присоединился к своей дивизии. При прорыве мы захватили в плен сторожевую заставу турок. В эскадроне обрадовались и удивились. Нас не ждали: приказом по полку взвод исключен был из списков части как без вести пропавший. В тылу противника мы пробыли двадцать два дня. Солдаты получили награды. Получил и я Георгиевский крест 2-й степени.

…Однажды вахмистр сообщил, что командир полка приказал достать «языка», и предложил тянуть жребий. Жребий вытянул я. Со мной должны были пойти четыре солдата. Я выбрал самых надежных.

Без шпор и без шашек, вооруженные винтовками и тесаками, мы глубокой ночью прибыли в распоряжение сторожевого охранения полка и, оставив здесь коноводов, пошли пешком. Шли осторожно, а приблизившись к линии турецкой обороны, начали пробираться вперед ползком. Пробрались к первой линии окопов. Противника не было.

Двинулись ко второй линии — и там никого. Подползли к третьей линии — увидели много турецких солдат: сидят и чай варят. Из окопов дым валит, словно из трубы.

Притаились, но ждали напрасно: ни один турок из окопов не вылез. Огорчаясь той неудачей, повернули обратно; время от времени замирали, прислушивались. Вдруг издалека донесся до нас разговор. Знаком я подал команду. Подползли.

И вдруг увидели винтовки, составленные в козлы. Вокруг винтовок спали турки. Ясно— полевой караул. Разговаривали, видимо, часовой и подчасок. Действовать надо было быстро и тихо: где-нибудь неподалеку наверняка сторожевая застава. Я послал трех солдат схватить часового с подчаском. Они бесшумно обезоружили часовых. Я забрал винтовки спящих, передал своим, а затем на турецком языке скомандовал: «Встать, руки вверх!» Турки вскочили, подняли руки… Мы взяли в плен шесть солдат и одного старшего унтера.

За это всех наградили Георгиевскими крестами. А я получил «Георгия» 1-й степени и таким образом стал полным георгиевским кавалером.

11 января 1918 года. Глинобитная хата, или, как на Дону говорят, землянка, Корнея Михайловича Новикова полна народу. От жары и табачного дыма дышать трудно. На тяжелых, потемневших от времени лавках вокруг такого же тяжелого древнего стола плотно сгрудились станичники. Расположились они и на подоконниках, сидят и просто на глиняном полу, стоят у входной двери, обтирая спинами такие же глиняные стены.

Керосиновая лампа то вспыхивает, то, вновь тускнея, неровно освещает сосредоточенные лица. Вот очень похожие друг на друга братья Сорокины — Дмитрий и Василий. На уголке пристроился круглолобый, с черными усами, в форменной тужурке чиновника почтово-телеграфного ведомства, худощавый Лобиков — начальник почты. У печки — рыжеватый плечистый Сердечный, в гимнастерке с погонами старшего унтер-офицера. В красном углу под маленькой закопченной и засиженной мухами иконой сидит немного торжественный Тит Никифорович Никифоров — крестьянин, а сейчас, как и большинство собравшихся здесь, фронтовик. В боях он показал себя храбрым солдатом: три Георгиевских креста и знаки подпрапорщика свидетельствуют об этом. Рядом с ним, на правах хозяина дома, Корней Михайлович, отец Филиппа.

Сидят Долгополов, Баранников, Морозов и многие другие. Все это станичники, вернувшиеся недавно с германской войны.

Среди собравшихся выделяется простое лицо Оки Ивановича Городовикова. Он, как обычно, немного застенчив, не выпирает вперед и больше молчит. Городовиков в форме казачьего урядника, которая складно сидит на его плотной, коренастой фигуре. Отслужив положенный срок в царской армии, Ока Иванович теперь состоял инструктором при станичном правлении и обучал молодых казаков военному делу.

Особенно выделяется молодцеватый, стройный, среднего роста старший унтер-офицер, полный георгиевский кавалер Семен Михайлович Буденный. Он стоит около Никифорова и горячо говорит, то рубя воздух ладонью, то поправляя небольшие черные усы. Говорит Буденный громко, короткими, резкими фразами.

В 1917 году на Втором Всероссийском съезде Советов создан Совет Народных Комиссаров во главе с Владимиром Ильичем Лениным. Вся власть перешла в руки народа. С первых же дней большевики начали бороться за установление мира… С января 1918 года Советское правительство приступило к демобилизации старой армии. И вот по дорогам России потянулись с фронта солдаты.

Среди фронтовиков был и Филипп. Возвращались фронтовики домой поодиночке, тайком, опасаясь зажиточных вооруженных казаков; возвращались с неясными еще думами о новой жизни без царя, помещиков и кулаков. На всякий случай имели при себе оружие.

Богатые казаки, вооружившись винтовками и обрезами, нападали на возвращавшихся с фронта солдат. Они отбирали у них оружие, тех, кто отказывайся выступать против Советской власти, расстреливали на месте.

Фронтовики, бедняки, иногородние крестьяне сердцем потянулись к новой жизни, к свободе. Зажиточное же казачество стремилось всеми силами сохранить старые порядки.

Никифоров служил с Семеном Михайловичем в одной дивизии и после Февральской революции был членом дивизионного солдатского комитета, который возглавлял Буденный. Кроме того, Никифоров знал, что Семен Михайлович уже связался с большевистской организацией Минска, установил личный контакт со старым революционером Михаилом Васильевичем Фрунзе и выполняет его задания.

Поэтому-то все фронтовики — беднота — с таким нетерпением ждали возвращения домой своего земляка. К Буденному потянулись солдаты. Всем хотелось скорее узнать новости, спросить совета о главном, о том, как жить дальше.

Семен Михайлович встречал друзей и товарищей радушно. Он стоял посередине хаты, одетый в драгунский мундир, в звании старшего унтер-офицера. Бравый, в приподнятом настроении. На груди у него тускло поблескивали четыре солдатских «Георгия» и четыре медали. Семен Михайлович охотно отвечал на вопросы, рассказывал о первых шагах Советской власти, разъяснял ленинские Декреты о земле и мире.

Для всех было ясно, что богатое казачество мирно не согласится расстаться со своим награбленным добром и привилегиями.

Недаром сказал один богатый казак во всеуслышание на последнем сходе:

— Дон кровью взяли, с кровью и отдадим. Хамам мы не сдадимся, их власти не царствовать…