Были 90-х. Том 1. Как мы выживали - Маринина Александра Борисовна - Страница 10

А летом 1994 года мы с женой и сыном переехали из Пензы в Тюменскую область. После сокращения из НИИ я радикально сменил профиль работы, много лет трудился на буровой установке, добывал нефть. А жена так до сих пор историю и преподает.

С переездом тоже связана одна крайне неприятная история, едва не закончившаяся трагедией. Сын тогда заканчивал третий класс. А учился он не в той школе, где преподавала его мать, а в другой – чуть подальше от дома, но это было его принципиальное условие: не хотел, чтобы мама была его учителем и классным руководителем, почему-то стеснялся, думал, из-за этого к нему будут плохо относиться в коллективе. И вот в последний учебный день перед торжественной линейкой окна школьной аудитории изрешетила автоматная очередь. Дети не на шутку испугались, приехала милиция. Оказалось, две местные группировки что-то не поделили, ну и не придумали ничего умнее, как устроить разборку на пустыре близ школьного дворика. К счастью, никто не пострадал. Просто чудо какое-то: один из учеников только-только закончил отвечать у доски и сел за парту. И сразу же грохнули выстрелы…

Москва

Переводчик (с начала карьеры в 1995 году профессия не менялась).

1993 год. У себя в вузе я староста группы. Обязанности почетные и не слишком обременительные… кроме единственного раза в месяц, когда звание приходится отрабатывать по полной – дня выдачи стипендии. Получаю деньги на весь свой микроколлектив и после раздаю каждому, что причитается.

То еще, следует отметить, развлечение… В крошечном помещении перед окошком кассы всегда толпа, старшекурсники норовят пролезть без очереди, знакомый подзывает знакомого, кого-то удается одернуть, кого-то нет. Но зато когда после часа стояния в духоте и толкотне вываливаешься в коридор, удовлетворенно прячешь честно заработанные деньги в карман, смахиваешь пот со лба и понимаешь, что усилия не пропали зря.

Учебный год заканчивается, позади и жаркая июньская пора экзаменов. Наступают каникулы. Почти все мои одногруппники разъезжаются кто куда прежде очередной положенной выплаты.

– Слушай, – говорят мне, – мы тебе доверяем… Давай, ты за нас стипуху получишь за все лето, а мы в сентябре ее у тебя заберем!

Вообще-то мало какому студенту (и мне в том числе) пришло бы в голову отказываться от денег на все лето. Но основной контингент моего вуза – детки дипломатов и тому подобной публики. Один или двое разве что предпочитают получить деньги сами, но большинство устраивает «оптовый» вариант. Мажоры, что сделаешь… Ладно, пусть будет так.

Однако итоговая сумма выплат на десять – ладно, пусть даже восемь – человек более значительна, чем несколько средних зарплат по стране. Выходя из кассы с парой запечатанных плотных пачек в сумке, чувствую себя значительным, как отделение Госбанка… и ответственным ничуть не менее. Дома старательно запрятываю «сокровища» среди бесчисленных книжных томов. Пусть спокойненько себе полежат в укромном местечке до самого сентября!

Но не проходит и недели, как небо рушится и с грохотом погребает под собой землю. Объявлен всеобщий обмен денежных купюр.

Вообще-то это мы один раз проходили. Пресловутая «павловская реформа» – кто ее не запомнил?! Каково это: проснуться с утра и из новостей услышать, что все свои накопления, всю имеющуюся наличность ты обязан перевести в новые дензнаки, да притом еще уложиться с этой процедурой не более и не менее как в ТРИ ДНЯ!

Что творилось в отделениях Сбербанка в те зимние дни, 23–25 января 1991 года…

А усугублялся всеобщий шок еще и тем, что по инерции, сохранившейся с конца восьмидесятых, мы еще сохраняли остаток доверия к правительству. Да, полки магазинов стремительно пустеют, зреет политическая напряженность, всеобщая озлобленность растет… Но ведь есть же грань, которую переступить невозможно! Не далее как несколько недель назад – чуть не накануне еще! – выступал по телевизору малосимпатичный толстяк с поросячьим рыльцем, министр финансов, столько обещавший прежде вывести страну на правильный экономический путь, и, глядя прямо в камеру, чуть не честным словом ручался, что никаких неожиданных реформ, никакого обмена денег не будет!

Чтобы потом последовало вот это объявление: в следующие три дня…

За границей, кричали одни из нас тогда, министр, вот так откровенно солгавший народу, немедленно уходит в отставку! Так то за границей, цинично усмехались другие. Но мы же сегодня равняемся на заграницу, как же можно, снова вопили первые.

А большинству не было дела до подобной дискуссии вообще. Все были слишком заняты: не только срок обмена был ограничен свыше всякого предела, но требовалось еще и предоставить справку, откуда, из какого источника, появилась у человека подлежащая обмену наличность.

Заявлено было, что обмен старых купюр на новые затеян, чтобы вывести за штат накопления теневых дельцов. Что-де честный труженик свои кровные обменяет спокойно… при наличии соответствующего документа.

Не знаю, как насчет «теневых дельцов» (на эту тему поразмыслите сами), а те, кого я знал, с кем жил рядом и с кем встречался, были в панике.

Помню, домашний телефон раскалялся. Знакомые звонили знакомым в поисках тех, у кого по какой-то причине накопления были меньше предельной суммы, и можно было попросить обменять чьи-то еще деньги. Бегали, собирали справки, стояли в диких очередях в сберкассы, падали в обмороки, дергались, как под действием электротока – и не верили, что все это происходит с ними, в их родной стране, в которой, оказывается, и вот так можно было поступить с людьми.

Помню, несколько месяцев спустя после того, первого обмена случайно открылась какая-то книга с дальней полки, и в ней обнаружились пятьсот рублей, припрятанные когда-то «на черный день». И моя несгибаемая, стальная, железобетонная бабушка плакала, глядя на фиолетовые полусотенные билеты: деньги, которые копила небогатая ее мама, не тратя ничего сверх необходимого, которые могли бы пойти на что-то хорошее или быть так нам полезны в это безвременье, в результате «павловской реформы» превратились в прах, в ненужные цветные бумажки. Не забуду этого дня. Никогда.

Но за два года тогдашний шок как-то сгладился, отступил, отодвинутый на второй план тем, что происходило вокруг. Все прошло… есть ли смысл вспоминать такой негатив?

А смысл-то, оказывается, имелся.

Конечно, какое-то время бродили уже смутные слухи, велись дебаты: мол, покупательная способность рубля падает, а цены бешено растут… как бы с этим быть… вроде бы подготавливаются меры… Но какие меры, что – а главное, когда – будет сделано, понятно, «широкие массы» представления не имели.

И вот оно, грянуло!!!

Скажу совершенно честно: на сей раз шквал окружающих эмоций в основном прокатился мимо меня, потому что моя проблема заслоняла мне чужие. Известие об обмене денег (а главное – о предельных объемах такого обмена, которые, как же без этого, тоже были поставлены!) погрузило меня в леденящий ужас. У меня на руках такая сумма, которая практически перекрывает дозволенную – и я не смею, не имею права просить родных помочь мне с обменом, потому что это лишило бы семью всех имеющихся средств. И в то же время как я буду в сентябре отчитываться перед ребятами за утраченную ими трехмесячную стипендию?!

Я рванул в институт в состоянии безумной надежды и полного отчаяния. Готовый, если мне откажут в обмене, не то голыми руками вырвать решетку в окошке кассы, не то ломиться на прием к ректору, министру, президенту… Но везение меня не оставило: в опустевший каникулярный вуз слетелось немало таких же бедолаг, как и я, и стипендию всей группы замотанная кассирша обменяла мне по ведомости на новые купюры без единого возражения.

Бывали, впрочем, во время этого обмена и забавные эпизоды. Вот такой, например…

Июль 1993-го. Ошалелый, взбудораженный мужчина звонит своему товарищу по работе.